Хосе Сомоса - Зигзаг

Хосе Карлос Сомоса

«Зигзаг»

Моим сыновьям, Хосе и Ласаро

Тех вод, в которые вступаю, еще никто не бороздил.

Пролог

Сьерра-де-Ольеро

12 июля 1992 года

10:50

Не было ни тумана, ни темноты. Солнце светило в вышине, как вечно прекрасный греческий бог, и мир был зелен и полон аромата сосен и цветов, звоном цикад и жужжанием пчел да мирным журчанием ручья. «Ничто не может потревожить эту полную жизненной силы и света природу», — думал мужчина, хотя по какой-то причине сама эта мысль его тревожила. Возможно, дело было в контрасте между тем, что он видел, и его сознанием, что может произойти что угодно, что случай (или нечто похуже) способен в корне изменить самые приятные ощущения. Не то чтобы этот мужчина был пессимистом, но он уже достиг определенного возраста, и нажитый опыт заставлял его настороженно относиться к любой обстановке, выглядевшей райской.

Мужчина брел вдоль ручья. Время от времени он останавливался и осматривался по сторонам, словно оценивая местность, но потом неизменно шагал дальше. Наконец он дошел до места, которое ему как будто понравилось: несколько деревьев отбрасывали как раз достаточно тени, и легкая свежесть облегчала угнетающий зной. Чуть поодаль тропа взбиралась по скалистому берегу речушки и заканчивалась каменным склоном, поэтому мужчина решил, что никто не потревожит его одиночества и он будет тут как бы под защитой укрытия. На плоский камень можно сесть. Он закинет удочку и будет наслаждаться ожиданием, покоем природы и блеском воды. Ничего более успокаивающего он не знал. Он нагнулся и поставил на землю корзину с наживкой и удочку.

Разогнувшись, он услышал голоса.

Из-за того, что еще минуту назад было совсем тихо, сначала он даже немного испугался. Голоса раздавались с той части склона, которая была ему не видна, и, судя по высокому тембру, это были голоса детей. Они что-то кричали, наверняка играли в какую-то игру. Мужчина предположил, что они живут в одном из домов, стоявших у подножия гор. Хотя присутствие других людей несколько стесняло его, он утешил себя тем, что в конце концов играющие дети — лучшее довершение такого прекрасного дня. Он снял спортивную кепку и, улыбаясь, вытер пот. Но внезапно застыл как вкопанный.

Никакая это была не игра. Что-то тут не так.

Один из детей страшно кричал. В тихом воздухе слова сливались, и мужчина не мог их разобрать, но ясно было, что тот, кто их выкрикивал, счастливым себя не чувствовал. У мальчика, который так кричал, были серьезные проблемы.

Внезапно все голоса стихли, прекратились даже пение птиц и возня насекомых, словно весь мир затаил дыхание в ожидании чего-то необычного, что должно было случиться.

Мгновение спустя раздался другой, совсем другой вопль. Это был визг, пронзивший небо, разбивая вдребезги чистый фарфор голубого воздуха.

Стоя у ручья, мужчина подумал, что это летнее воскресное утро 1992 года уже никак не будет таким, как он ожидал. Все изменилось, может, совсем немного, но безвозвратно.

Милан

10 марта 2015 года

9:05

Казавшийся невозможным в домашней тишине крик, стихнув, еще мгновение звучал в ушах синьоры Портинари каким-то отголоском. Долю секунды спустя он повторился, и только тогда синьора Портинари смогла отреагировать. Она сняла с носа очки для чтения, прикрепленные к цепочке, и оставила их на груди.

— Что это? — вслух спросила она, хотя в такое время (электронные часы на полке — подарок банка, в котором она получала пенсию, — показывали 9:05) девушка-эквадорка, выполнявшая у нее домашнюю работу, еще не приходила, и она была дома одна. Но после смерти мужа четыре года назад синьора Портинари часто говорила с тишиной. — Господи всемогущий! Что это?..

Крик прозвучал снова, еще громче. В памяти синьоры Портинари всплыл пожар в ее старой квартире в центре Милана, который пятнадцать лет назад чуть не стоил жизни ей и ее мужу. Теперь, уже овдовев, она решила переехать в эту квартиру на виа Гварделли, около университета. Квартирка была поменьше, но и поспокойнее, и больше подходила для пожилой одинокой женщины. Ей нравилось тут, в этом районе никогда не происходило ничего плохого.

До сих пор.

Она побежала к дверям так быстро, как позволили натруженные годами суставы.

— Пресвятая Богородица! — шептала она, сжимая что-то в руке; потом увидела, что это была ручка, которой она записывала список покупок на неделю, но сначала вцепилась в ручку так, точно это было распятие.

На лестничной площадке толпились соседи. Все смотрели наверх.

— Это у Марини! — воскликнул синьор Дженовезе, сосед из квартиры напротив, молодой графический дизайнер, к которому она испытывала бы гораздо большую симпатию, если бы он не проявлял явные гомосексуальные наклонности.

— Профессоре! — послышалось с другого этажа.

«Профессоре», — подумала она. Что могло случиться с этим беднягой? И кто так жутко кричал? Голос был явно женским. Но кто бы это ни был, в одном синьора Портинари была уверена: она никогда не слышала таких воплей, даже во время того ужасного пожара.

Потом послышался шум шагов, топот человека, который со всех ног бежал вниз по лестнице. И синьор Дженовезе, и она сразу не среагировали. Они, остолбенев, смотрели на площадку — бледность и страх словно объединили их, стерев разницу в возрасте. Сердце синьоры Портинари сжалось, и она была готова ко всему, будь то преступник или жертва. Как-то интуитивно она решила: хуже, чем прислушиваться, как рассыпаются эхом эти вопли истязаемой души, не видя, кто их издает, не может быть ничего.

Но когда она наконец увидела лицо кричавшей, она с абсолютной точностью поняла, что ошиблась.

Бывали вещи гораздо хуже воплей.

I

ЗВОНОК

Когда опасность кажется нам незначительной, она перестает быть незначительной.

1

Мадрид

11 марта 2015 года

11:12

Ровно за шесть минут и тринадцать секунд до того, как в ее жизни произошел ужасный и необратимый переворот, Элиса Робледо занималась делом совершенно обыденным: проводила факультативное занятие по современным физическим теориям для пятнадцати студентов-инженеров второго курса. Она никоим образом не подозревала о том, что вот-вот должно с ней случиться, потому что в отличие от многих студентов и немалого числа преподавателей, которым эти аудитории могли показаться страшными, Элиса здесь чувствовала себя спокойнее, чем в собственном доме. То же самое было с ней в старенькой школе, где она заканчивала старшие классы, и в голых аудиториях факультета. Теперь она работала в светлых современных корпусах Высшей инженерной школы Мадридского университета имени Алигьери, роскошного частного учебного заведения, в аудиториях здесь были огромные окна с прекрасными видами на университетский городок, замечательная акустика и стоял запах ценных пород дерева. В таком месте Элиса согласилась бы и пожить. Она бессознательно считала, что ничего плохого с ней здесь случиться не может.

Она полностью ошибалась, и пребывать в заблуждении ей оставалось всего лишь чуть больше шести минут.

Элиса была замечательным преподавателем, окруженным некой аурой. В университетах бывают преподаватели и студенты, о которых слагаются легенды, и загадочная фигура Элисы Робледо скрывала в себе некую тайну, которую все хотели разгадать.

В какой-то мере «тайна Элисы» не могла не возникнуть: она была молодой одинокой женщиной с длинными волнистыми черными волосами, ее лицо и тело органично смотрелись бы на обложке любого журнала мод, но при этом она обладала аналитическим складом ума и поразительной способностью к проведению расчетов и абстрактному мышлению — качествами, столь необходимыми в холодном мире теоретической физики, где царят корифеи науки. На физиков-теоретиков смотрят с уважением и даже с благоговением. От Эйнштейна до Стивена Хокинга физики-теоретики являлись для непросвещенной толпы признанным и благословенным воплощением физики. Хотя темы, которыми они занимались, были заумны и практически непостижимы для большинства людей, они впечатляли. Обычно их считали прототипом холодного и хмурого гения.

Однако никакой холодности в Элисе Робледо не было: она вся горела страстью к преподаванию, и это завораживало студентов. Помимо того, она была чудесным педагогом и любезной и внимательной коллегой, всегда готовой помочь в беде. С виду ничего в ней странного не было.

И это-то и было самым удивительным.

Все сходились на том, что Элиса слишком совершенна. К примеру, слишком умна и ценна с профессиональной точки зрения для того, чтобы работать на незначительной кафедре физики, предмета, считавшегося необязательным для ориентированных на практические потребности предпринимательской деятельности студентов университета имени Алигьери. Ее товарищи по работе были уверены, что она могла бы получить любую другую должность, например, в Высшем совете по научным исследованиям или преподавательское место в каком-нибудь государственном университете, или высокий пост в престижном зарубежном заведении. Казалось, что в университете Алигьери таланты Элисы пропадают зря. С другой стороны, никакая теория (а физики очень любят всякие теории) не могла убедительно объяснить тот факт, что в свои тридцать два, почти тридцать три года (тридцать три ей должно было исполниться в следующем месяце, в апреле) Элиса не замужем, не имеет близких друзей и выглядит счастливой, словно получила все, чего ждет от жизни. Ухажеров (да и ухажерок) за ней не знали, а круг ее друзей ограничивался товарищами по работе, хотя она никогда не встречалась с ними в свободное время. Она не кичилась, не вела себя заносчиво, хоть и обладала удивительно привлекательной внешностью, которую подчеркивала любопытным подбором модной одежды, придававшей ей несколько провокационный вид. Но казалось, что на ней эта одежда не предназначена для привлечения внимания или обольщения бесчисленных мужчин, оглядывавшихся ей вслед. Она говорила только о работе, была вежлива и всегда улыбалась. «Тайна Элисы» казалась непроницаемой.