Александр Уваров - Пленники темной воды

Александр Уваров

Пленники тёмной воды

И моря и равнины отчизны моей

Словно тучей накрыты одной

1

02 сентября, 1994, пятница, 15.35, побережье Вяйнамери

Кот был очень хитрый.

Островной.

На этом маленьком клочке суши, в трёх десятках километров от ближайшего берега, с каменистой просоленной землёй, сжатой в единый монолит стальными корнями древних сосен и давлением сотен веков, что легли на неё слой за слоем, на этом охваченном вечно холодным морем, безжалостно продуваемом со всех сторон ветрами пространстве коту жить было очень нелегко.

Временной отрезок, вместивший всю прошедшую жизнь мохнатого зверька был, конечно, ничтожно мал по сравнению с возрастом этого древнего мира, что, верно, помнил бы и динозавров, если бы довелось им бродить по здешним просторам.

Но в те времена, когда прилетевший из невообразимо далёких глубин космоса метеорит не сгорел, как ему было бы положено, в плотных слоях нашей родной земной атмосферы, а, лишь сильно обгорев по пути, прорвался сквозь неё и ударил в дно древнего моря, динозавры бродили где-то в стороне, по далёкому от тех мест побережью, а их морские сородичи, которые могли бы стать свидетелями рождения острова, были, скорее всего, просто уничтожены всё тем же космическим странником.

«Вот так оно и бывает» сказал бы мудрец. То есть, чьё-то рождение весьма часто бывает связано с чьей-то гибелью.

Мысль, конечно, далеко уж не нова и не оригинальна. Но, сдаётся мне, одним из первых пришла она в голову тем самым обитателям древнего моря, когда возносились они к небу в горячих струях взметнувшейся от взрыва воды и раскалённых облаках пара.

Но подумали они о своём, о печальном, и опочили.

А остров от удара проснулся, встал со своего морского ложа — и медленно побрёл наверх, к солнцу (слабые блики которого смутно виделись ему сквозь толщу морской воды), ветрам, о которых он в те времена и понятия никакого не имел, и облакам, которых он также никогда ещё не видел.

Шёл наверх остров очень медленно, сантиметр за сантиметром.

Не то, чтобы остров был ленивым и медлительным. Просто у них, у островов, так принято. И перемещения в пространстве и движение времени ощущают они совсем по другому. Так что для острова он брёл с вполне приличной скоростью.

Но за время его движения и подъёма из морских глубин произошло много разных изменений.

Динозавры окончательно вымерли (говорят, их тоже сгубил метеорит; ну не везёт динозаврам с метеоритами!), море то уходило назад, освобождая огромные участки суши (если бы в те времена существовали бы государства — вот их правители обрадовались бы такому нечаянному приращению своих территорий), потом вновь возвращалось обратно (если бы в те времена существовали бы государства — их правители были бы весьма огорчены такими крайне несправедливыми территориальными потерями), потом море превратилось в ледниковое озеро, которое периодически исчезало под километровой толщей векового льда, потом исчез и ледник, а потом образовавшиеся проливы соединили озеро с Мировым океаном и оно вновь стало морем, восстановив таким образом свой прежний, на много веков утраченный морской статус.

Незадолго до этого, уже на исходе ледникового периода, остров добрался наконец до поверхности воды (была ли она в ту пору скована льдом или же был редкий для тех суровых времён период короткой оттепели — того я не знаю), поднялся над ней так, как и положено острову, и увидел…

Да, собственно, ничего он не увидел. Был он тогда лишь голым, каменистым кусочком суши (ветрам ещё предстояло принести ему немного земли и семян растений), окружала его ледяная вода доисторического озера (в которой и рыбы то, похоже, не было) и было ужасно холодно.

Впрочем, тяжёлое детство досталось не только этому острову. У многих оно было, это самое тяжёлое детство. Но, по счастью, закончилось.

Стало немного легче.

Отступление ледника и превращение озера в море остров уже успел застать и почувствовать. Вода стала теплей и солоней, в ней появилась рыба (потом её стало даже много), откуда-то с юга прилетели птицы, зимы стали ежегодно сменяться вёснами (потом даже появилось лето). Остров к тому времени подкопил немного земли, оброс деревьями, травами и цветами (которые так красивы и нежны на исходе лета), и жил он так на своём законном месте среди других островов, раскинувшихся на бескрайних просторах юного моря.

А потом появились и люди.

Сначала заселили они землю (что была в трёх десятках километров от острова), потом приплыли и на сам остров и заселили его (он им сразу понравился, хотя суровый нрав природы сохранился на нём с тех древних, доисторических времён), заселили они потом и многие другие острова.

А у моря появилось имя.

И даже не одно.

Стало оно называться Балтийским. И ещё Восточным.

И оттого оно даже слегка заважничало. И то верно — не у каждого же моря есть несколько имён. Ну, хотя бы два.

Потом покрестили и остров. В тот день, говорят, был шторм, оттого вполне можно сказать, что крестины прошли на славу. Огромные волны перекатывались по всему побережью, и брызги от резких порывов ветра летели далеко вглубь суши, так что не осталось на острове ни одного сухого места. Стало быть, крещён он был по всем правилам, погрузившись с макушкой в солёную купель моря. Оттого, быть может, и прозвали его Святым. Дескать, если у него и были до того грехи — так солёной водою смылись.

С тех пор в судьбе острова особых перемен не было.

Дожил так остров до наших дней.

В тысяча девятьсот девяностом году нашей эры, за четыре года до описываемых событий, люди, населявшие остров (а, точнее, семья рыбаков, сдававших ныне один из своих домиков, тот, что стоял на самом берегу, приезжим туристам, которых влекла на остров слава его рыбных мест и первозданная, после многих лет пребывания в запретной пограничной зоне, тишина и чистота лесов), эти самые люди завели себе кота.

О леднике кот ничего не знал. Не знал он о том, что ледник, отступая из здешних мест, не только всей колоссальной массой своей, сползавшей с юга на север, прочертил глубокие борозды, сорвал и срезал верхний слой земли и обнажил её каменистые недра, но и оставил на память о себе долгие зимы, прибрежные ледяные торосы и те самые пронизывающие ветра (что и среди самого жаркого лета вдруг могут налететь и принести с собой тяжёлые дождевые тучи) от которых коту хотелось свернуться в клубок и никогда, никогда не слезать со своей тёплой полки у самого камина.

Но знал кот точно, что жизнь у него тяжёлая, лето короткое (времена года кот различал хорошо), а подступившая осень не сулит ему ничего приятного, только затяжные дожди, которые сменятся столь же долгими снегопадами.

И, самое главное, едва ли уже приедут те самые туристы, которые столь щедро подкармливают кота в благословенные летние месяцы не рыбой, вовсе нет (удивишь ли рыбой островного жителя?), а бутербродами с восхитительно нежной (и совсем не солёной!) ветчиной, а так же карбонадом и колбаской.

И чувствовал кот своим тонким островным чутьём, что те самые туристы, которые беспечно дремлют сейчас возле своих удочек, те самые туристы, что оставили свои сумки в машине с настежь открытыми дверями (как расслабляет подчас жизнь на острове), эти самые туристы — последний в этом сезоне шанс для него украсить свою жизнь приятными гастрономическими воспоминаниями.

Но кот был хитрый.

Островной.

Он не лез напролом, подобно многим другим котам и кошкам, коим судьба даровала куда более радостное и спокойное существование, но не даровала природного разума и тяжёлых жизненных условий, стимулирующих развитие этого самого разума.

Кот не стал легкомысленно рассчитывать на то, что разморенные рыбалкой и ласковым солнышком ранней осени туристы будут спать и ни разу даже не посмотрят на свои драгоценные сумки.

Нет, кот вовсе не был так наивен. Уж он то знал, какие в жизни иногда бывают нелепые случайности, после которых и на душе и в желудке остаётся лишь досадная пустота.

Кот подбирался к машине по сложному, но точно выверенному маршруту. Залегал, исчезая в траве, поднимался и вновь крался, не спуская глаз (и как это только у него получалось?) и с пакета с чем-то очень вкусным, который так соблазнительно выпирал из раскрытой сумки, и с туристов, что всё также сидели неподвижно в шезлонгах, охваченные сладкой дрёмой.

И, когда до открытой двери оставалось уже совсем немного, метра два, почти на один выверенный бросок, и случилась злой судьбой подброшенная неожиданность, непредвиденный и неприятный случай из числа тех, что преследовали кота всю его нелёгкую жизнь.

Сначала кот услышал звук подъезжающей машины (и сразу понял, что приличного обеда сегодня не будет), потом увидел и саму машину, что не подъехала даже, а влетела на галечную площадку у старого, деревянного причала, взметнув колёсами камешки и подняв целое облако белой пыли, похожей на мелко смолотую муку.