Лоуренс Блок - Заложник воображения

Лоренс Блок

Заложник воображения

Уоррен Катлетон вышел из своей меблированной комнаты на Восемьдесят Третьей улице и направился в сторону Бродвея. Было ясное утро, светило неяркое солнце, и воздух был прохладным. На углу мистер Катлетон купил номер «Дейли Миррор» у слепого продавца, у которого каждое утро покупал газеты и который не по голосу и не по шагам, а каким-то своим способом всегда узнавал его. Потом он вошел в кафе, где обычно завтракал, и, зажав аккуратно сложенную газету под мышкой, взял сладкую булочку, чашку кофе и сел за свободный столик, чтобы прочитать «Дейли Миррор» от корки до корки.

Дойдя до третьей страницы, он перестал жевать и отодвинул чашку. Там была статья об убийстве женщины в Центральном парке прошедшей ночью. Ее звали Маргарет Уолдек, она работала медсестрой в больнице на Пятой Цветочной авеню. Ее смена кончалась в полночь, и, когда она возвращалась через парк домой, кто-то набросился на нее, повалил, надругался и нанес множество ножевых ранений в грудь и живот. Это было длинное и достаточно красочное повествование, дополненное жутковатой фотографией мертвой Маргарет Уолдек. Уоррен Катлетон прочел статью и взглянул на страшную фотографию.

И вспомнил.

Воспоминание захлестнуло его. Аллея парка. Ночной воздух. Длинный и холодный нож в руке. Рукоятка ножа, влажная от назойливого пота. Ожидание на холоде, в безлюдье парка. Звук шагов, ближе, ближе. Его рывок с тропинки в темноту кустов и появление женщины. И затем — остервенелая ярость его нападения и гримаса боли на лице женщины, ее вопли в ушах. И нож — вверх, вниз, вверх, вниз. Слабеющий и, наконец, оборвавшийся крик. Кровь.

У него закружилась голова. Он взглянул на свою руку, как будто ожидая увидеть в ней нож. Рука, однако, держала на треть съеденную сладкую булочку. Пальцы его разжались, булочка упала на стол. Ему казалось, что его вот-вот стошнит. Но этого не случилось.

— О боже, — тихо проговорил он. Никто его не слышал.

Он повторил это чуть громче и трясущимися руками зажег сигарету. Попытался задуть спичку, но это никак не удавалось, бросил спичку на пол и придавил ее ногой. И глубоко вздохнул. Он убил женщину. Совсем незнакомую, он никогда прежде даже не видел ее. В статье его называли извергом, бандитом, убийцей. Он совершил убийство, полиция непременно найдет его, вынудит признаться. Будет суд и приговор, потом просьба о помиловании, отказ, и тюремная камера, и долгий, долгий путь к электрическому стулу, и разряд, и потом, к счастью, больше ничего.

Он закрыл глаза. Руки сжались в кулаки. Он прижал их к вискам и несколько раз лихорадочно вздохнул. Почему он это сделал? Что с ним произошло? Почему, почему, почему он убил? Почему вообще убивают?

Он продолжал сидеть за столом, выкуривая одну сигарету за другой. Когда третья сгорела до конца, он встал и пошел к телефонной будке. Бросил десятицентовую монету, набрал номер и ждал, пока ответят.

— Это Катлетон, — сказал он. — Меня сегодня не будет. Неважно себя чувствую.

Трубку подняла одна из девушек в офисе. Она сказала, что очень сожалеет, но надеется, что Катлетон вскоре поправится. Он поблагодарил ее и повесил трубку.

Неважно себя чувствует! За двадцать три года, что он работает компании Барделла, он всего два раза пропускал работу по болезни, когда у него поднималась температура. Так что они должны верить ему. Он никогда не лгал и не увиливал от работы, его наниматели знали это. И все-таки ему было неприятно, что пришлось обмануть.

На обратном пути домой он купил «Дейли Ньюз», «Геральд Трибюн» и «Таймс». В «Ньюз» ему не пришлось долго искать статью, они тоже поместили ее на третьей странице и дали тот же текст и ту же фотографию. С «Таймс» и «Геральд Трибюн» было сложнее, обе газеты закопали статью об убийстве Уолдек глубоко во втором разделе, как будто это было какое-то незначительное событие. Он не мог этого понять.

Вечером он купил «Джорнал Американ», «Уорлд Телеграм» и «Пост». «Пост» поместил интервью с единокровной сестрой Маргарет Уолдек. Интервью было очень скорбное, Уоррен Катлетон плакал, когда читал его, проливая слезы в равной мере как по Маргарет Уолдек, так и по себе.

В семь часов он пришел к выводу, что обречен. Он убил и должен поплатиться за это жизнью.

В девять часов он решил, что может избежать наказания. Судя по статьям в газетах, у полиции не было никаких улик. Об отпечатках пальцев не упоминалось, к тому же он знал, что с него никогда не снимали и они нигде не зафиксированы. Стало быть, у полиции нет оснований связывать его с убийством. Если только его никто не видел, а он не припоминал, чтобы там могли свидетели.

В полночь он лег спать. Спал урывками, заново переживая все ужасы минувшей ночи — звук шагов, нападение, нож, кровь, свое бегство из парка. Последний раз он проснулся в семь часов, вырвавшись из ночного кошмара, весь в поту.

Если эти кошмарные сновидения будут преследовать его ночь за ночью, то жизнь теряет всякий смысл. Он не психопат, и понятия «хорошо» и «плохо» имеют для него принципиальное значение. Искупление в объятиях электрического стула казалось наименее ужасным из всех возможных наказаний. Теперь он уже не хотел скрываться. Он хотел освободиться.

Катлетон вышел на улицу и купил газету. Никаких новых сведений в ней не было. В «Миррор» он прочел интервью с маленькой племянницей Уолдек, и оно вызвало у него рыдания.

Никогда раньше ему не приходилось бывать в полицейском участке. Он располагался всего в нескольких кварталах от многоквартирного дома, в котором жил Катлетон, но ему пришлось заглянуть в телефонный справочник, чтобы узнать точный адрес.

Он вошел внутрь и в нерешительности остановился, отыскивая глазами кого-нибудь не слишком высокого по званию. Наконец обнаружил дежурного и обратился к нему, объяснив, что хочет видеть кого-нибудь по поводу убийства Уолдек.

— Уолдек? — переспросил дежурный.

— Женщина в парке.

— А-а. Информация?

— Да, — ответил мистер Катлетон.

Присев на деревянную скамью, он ждал, пока дежурный звонил наверх, чтобы выяснить, кто занимается делом Уолдек. Потом его попросили подняться к сержанту Рукеру. Катлетон послушно пошел наверх.

Рукер оказался молодым человеком с озабоченным лицом. Он сказал, что ведет дело Уолдек, но сначала посетителю придется сообщить свое имя, адрес и другие сведения о себе.

Катлетон сообщил все, что от него хотели, Рукер записал все сведения на желтом бланке и задумчиво поднял на него глаза.

— Ну хорошо, с формальностями покончено, — сказал он. — Что у вас есть для нас?

— Я сам, — ответил мистер Катлетон и, когда сержант Рукер удивленно нахмурился, объяснил: — Я сделал это. Убил ту женщину, Маргарет Уолдек. Это сделал я.

Сержант Рукер и еще один полицейский отвели его в отдельную комнату и задали много вопросов. Катлетон рассказал все в точности, как помнил, с начала и до конца, изо всех сил стараясь не терять самообладания в наиболее жутких местах. Дважды он все-таки не выдержал. Рыдания удалось сдержать, но ему закладывало грудь, в горле вставал комок, и некоторое время он не мог говорить. Они продолжали задавать вопросы.

— Где вы взяли нож?

— В магазине «Пять и десять»[1].

— Где именно?

— На Колумбия Авеню.

— Помните магазин?

Он помнил прилавок, продавца, помнил, как расписывался за нож, как унес его. Он только не помнил, что это был за магазин.

— Почему вы сделали это?

— Не знаю.

— Почему именно Уолдек?

— Просто она… попалась.

— Почему вы напали на нее?

— Что-то нашло на меня. Толкало сделать это. Не понимал этого тогда, не понимаю и сейчас. Неодолимая потребность. Мне необходимо было сделать это!

— Почему вы ее убили?

— Так случилось. Я убил ее. Этот нож, вверх, вниз. Вот почему я купил нож. Чтобы убить ее.

— Вы заранее планировали это?

— Лишь… смутно.

— Где нож?

— Его нет. Выбросил. В канализационный люк.

— Где этот люк?

— Не помню. Где-то.

— У вас на одежде должна быть кровь. Ведь из убитой она хлестала, одежда не могла не испачкаться. Она у вас дома?

— Я избавился от нее.

— Как? Бросили в люк?

— Послушай, Рэй, нельзя вести допрос с пристрастием, если человек сам признается.

— Виноват. Катлетон, одежда где-то недалеко от вашего дома?

Что-то смутно всплывало в памяти. Что-то, связанное с огнем.

— Топка для сжигания мусора.

— В вашем доме?

— Нет, в каком-то другом. В нашем такой нет. Я пришел домой, переоделся. Это я помню. Связал одежду в узел, побежал в другой дом, бросил ее в топку для мусора и помчался обратно к себе. Умылся. Помню, что под ногтями у меня была кровь.

Они попросили его снять рубашку. Осмотрели руки, грудь, лицо и шею.