Роберт Кормер - После Шоколадной Войны Страница 10

— Что случилось? — спросил Оби.

— Визит епископа, вот что, — глубоко вздохнув, ответил Картер. — Оби, мне кажется, что это ошибка.

На другом конце линии воцарила тишина.

— Арчи заходит слишком далеко, — продолжил Картер. — Это уже через край.

— Все, что связанно с Арчи — всегда через край. Ты лишь недавно это заметил?

— До этого никому нет дела, пока оно не выходит за рамки школы. Но это новое задание вовлекает епархию, например, а также священников из города, которые всегда приглашены как гости. Это — ошибка, Оби. Арчи собирается оскорбить епископа, что грозит неприятностями и в большом количестве.

— И что с этим можно сделать? — спросил Оби.

— Не знаю.

— Наверное, ты хочешь попробовать заставить Арчи изменить свое мнение.

Глубоко вздохнув, Картер притих, гадая, как далеко можно будет уйти с Оби. И инстинкты подсказывали ему, что в последние дни Оби уж точно не дружил с Арчи, в отличие от того, как было раньше.

— Я не думаю, что Арчи в состоянии хоть как-то изменить «свое мнение».

— И что же ты думаешь?

— Брат Лайн.

Он слышал в трубке, как Оби резко набирает воздух, и то же время он сам оглядывался вокруг, словно, называя имя Лайна, он мог заставить его появиться. Но в коридоре было пусто.

— Мы пришли к тому, чтобы заставить Лайна отменить визит епископа, — сказал Картер.

На другом конце линии стало еще тише. Оби, наконец, спросил:

— И как же мы это сделаем, Картер? — в его голосе сквозил сарказм.

— Это как раз то, о чем я хочу с тобой поговорить. Надо полагать, что две головы лучше, чем одна, правильно?

— Иногда.

— Иногда? — переспросил Картер, внезапно заволновавшись. Возможно, он недооценивал Оби, или Оби все-таки доверял Арчи. — Ты, наверное, меня не расслышал. Разве ты не согласен со мной, что план Арчи на день визита епископа — ошибка?

— Ладно, ладно, — с гневом и нетерпением произнес Оби. — Смотри, меня тошнит от Арчи Костелло, и я также устал от всех его заданий, но поднимать мятеж, пожалуй, не стоит.

— Я вообще не говорю о мятеже, а думаю о небольшом плане, о том, чтобы визит епископа не состоялся.

В трубке прозвучал глубокий выдох:

— Я не знаю, Картер. Мне не хочется пересекаться с Лайном. Возможно, стоит поступить иначе…

— Подумай об этом.

— Я подумаю, — пауза. — Смотри, мне пора уходить. Поговорим позже, — и тут же положил трубку, словно только и ждал этого момента.

Повесив трубку на рычаг, Картер нахмурился. Он вслушался в звон монет внутри аппарата. Ему хотелось, чтобы его монета вернулась, но этого не произошло. Он знал, что от Оби он уже не зависит. У Оби были его собственные проблемы: его мозг был занят его Лаурой Гандерсон. Картер понял, что он уже не зависит ни от кого. Только сам от себя.

Выйдя из будки, он осознал весь окружающий его вакуум. Наслаждаясь смыслом одиночества, Картер подошел к стеклянному шкафчику, уставленному сверкающими серебром и золотом спортивными призами и статуэтками, говорящими о победах «Тринити» на футбольном поле или боксерском ринге.

Его гипнотизировал жар трофеев, которые сияли в ласкающем их коридорном свете. Даже если он никогда не поступит в колледж и не выступит на еще каком-либо состязании, то они останутся символами его заслуг. Ничто, никто и никогда не сможет их у него отобрать.

Даже сам Арчи Костелло.

Глаза. Главным образом это были глаза. Они следовали за ним по комнате, словно с изображения на какой-нибудь картине. Джерри напоминал картинный образ: его невыразительное лицо словно было поймано глазом художника и заморожено навсегда. Несколько минут Губер сидел напротив него. В комнате были лишь гробовая тишина и эти ужасные глаза. Он встал и начал блуждать по комнате, заглядывая в окно, садясь на корточки, чтобы завязать шнурки то на одном, то на другом из своих кроссовок, делая хоть что-нибудь, во избежание этого ужасного, пустого взгляда.

Но на самом деле в комнате было не так уж пусто. Это напоминало разницу между незаселенным домом с закрытыми ставнями и заколоченными досками окнами, и другим домом, откуда кто-нибудь мог бы незаметно наблюдать из окна, из-за прозрачного занавеса, скрывающего бесстыжие глаза. «Сумасбродство», — подумал Губер, сидя на корточках и осматривая свои кроссовки. Он приказал себе остыть, успокоиться и начать сначала. Это был его друг Джерри Рено. Они вместе играли футбол, вдвоем бегали по улице после школы, хотя Джерри не испытывал никакого интереса к бегу. Им многое пришлось пережить: шоколад, например, тот проклятый шоколад.

Губер снова решил начать сначала.

— Как, хорошо было в Канаде, Джерри? — вопрос звучал глупо. Джерри был в Канаде, чтобы восстановить здоровье. И хорошо ли ему там было?

— Да, — ответил Джерри. Слово рухнуло между ними тяжелым камнем.

Трудность была в том, что Джерри не говорил и не молчал, а лишь монотонно отвечал на вопросы Губера. Каждый ответ был сжат в одно слово, что ставило между ними незримую непроницаемую стену.

— Ну, а как ты, Джерри?

— Прекрасно.

— Рад, что вернулся домой?

— Да.

И в ответ не было никаких встречных вопросов. Ему нечего было спросить у Губера. Джерри смотрел на него словно на незнакомца. И в какой-то момент Губу показалось, что тот вдруг оживет и спросит: «И вообще, какого черта тебе здесь нужно?»

Он хотел, чтобы отец Джерри дал знать, что ему стоит уйти восвояси. В ответ на немой вопрос Губера: «Что с ним происходит?» мистер Рено просто пожал плечами и сморщился, и это выглядело так, будто кожа на его черепе была туго стянута чьими-то невидимыми пальцами. Отец Джерри был мягким, спокойным человеком, и казалось, что находился где-то далеко, даже если тебе приходилось говорить с ним. Печаль наполняла воздух этой квартиры так же, как и взгляд мистера Рено. И это было более чем печаль. Квартира казалась безжизненной и больше напоминала коридоры музея. Губер не сомневался, что стоящие на обеденном столе цветы были искусственными, фальшивыми. Ему казалось, что Джерри и его отец занимали квартиру на тех же правах, что и манекены, расставленные в бутафорских комнатах мебельного магазина.

Когда отец Джерри ушел к себе в спальню в дальний конец квартиры, Губер заставил себя освободиться от этих нездоровых мыслей. На первый взгляд Джерри выглядел неплохо. Не осталось никаких признаков избиения, кожа на его лице была бледной и чистой. Сидя в кресле-качалке, он не выглядел пострадавшим, но казался хрупким и сидел напряженно, словно боялся рассыпаться на кусочки, если придется расслабиться.

— Хай, Джерри, рад тебя видеть, — сказал Губер в надежде, что Джерри не уловит его фальшивую сердечность.

Джерри чуть улыбнулся, но в ответ не сказал ничего.

Губеру все это показалось односторонней беседой. Он был в роли инквизитора, а Джерри — невольным свидетелем, отвечающим неохотно или не отвечающим ничего.

Сидя на стуле напротив него Губер подумал: «Последняя попытка и нужно уходить». И он все время старался уйти от глаз Джерри, от его взгляда, и понял, что его нежелание общаться, вероятно, вызвано предательством Губера прошлой осенью. Он предал его, не так ли? Позволил ему оказаться один на один с Арчи Костелло, с Эмилом Джанзой и «Виджилсом» и, наконец, пришел на помощь другу, когда уже было слишком поздно, когда его избитое, окровавленное и изломанное тело лежало на панелях ринга. Его растерзанные губы и хриплое болезненное дыхание убеждали Губера не бросать вызов «Виджилсу» или кому-либо еще. «Не нужно разрушать Вселенную…» — шептал он в агонии. — «…не переживай».

Ладно, это последняя попытка:

— «Тринити» осталась все той же паршивой школой, какой всегда и была, — сказал Губер и тут же почувствовал к себе отвращение. Он поклялся не упоминать это слово, если Джерри не будет спрашивать об этой школе. Но он в отчаянии стал понимать, какая глупость в самом его нахождении здесь, в выборе тем для разговора, в необходимости избегать какие-то из них и произносить весь свой монолог, словно приходится идти босяком по разбитому стеклу.

Как ни странно, Джерри оживился, его глаза засветились, голова мягко закачалась в такт колебаниям кресла, его длинные пальцы взялись за поручни.

Губер решил рискнуть, высказать все, что он держал в себе все эти месяцы:

— Мне очень жаль, Джерри, о том, что произошло прошлой осенью, — начал он, глубоко набрав в легкие воздух. — Я позволил себе не быть рядом, не поддержать тебя, когда на твоем пути стояли Арчи Костелло, Эмил Джанза и «Виджилс».

Джерри отставил руки так, словно падал на пол. Его голова изо всех сил начала извиваться. В глазах вспыхнул ужас. Этот дом уже не был заброшен и из него уже никто не подсматривал, и из него лучился свет, свет печали, иди даже негодования или ненависти.