Игорь Резун - Свидание на Аламуте Страница 102

— Как там погода? — проворчал полковник, откладывая бинокль.

— Грозовой фронт мы удерживаем над Кереджем, там песчаная буря. Но долго не сможем, туч уже мало.

Низкие, почти черные облака небесной конницей неслись на Аламут со стороны иранской столицы.

— Через сорок минут или около того все ВВС Ирана будут здесь! — заметил Заратустров. — Шибче надо, ребята… Что там с этим говнюком?

— Он туда трупы своих напарников стащил, товарищ полковник, и энергетику хапает! — доложил Данила, красный от натуги. — Много у него запаса-то, гад такой…

— Черт! В чем проблема-то?! — рассердился полковник. — Соня с Иваном обходят по нижнему карнизу скалы, ты отвлекаешь внимание. Иван корректирует удар, Белая Смерть шарахает по нему глубокой заморозкой… Чего трудного-то?! Как дети малые, чес-слово… Выполнять!

Пристыженный Данила и Соня, неотличимая в своей испачканной белой пылью форме от новобранца-недомерка, поползли прочь. Сгусток молнии с шипением ударился в камень над Зарастустровым, вырвал осколки, осыпал ими. Полковник прижал к губам микрофон переговорного устройства.

— Махаб, а Махаб! Отпусти девчонок…

— Будь ты проклят, кяфир! Я тебе не верю!

— Махаб, ты же умный человек… в нашем русском университете физику учил… Так ведь?

— Не болтай, неверный! Аллах велик! Аллах Акбар!!!

— Да, ваш Бог тоже ничего, — кротко согласился полковник. — Махаб, ну что ты с ними сделаешь? Со своей куклой и заложницей?! Все равно ведь наверху мы, ага?

— Да будь ты проклят Аллахом! — снова заревел араб откуда-то из глубин шахты.

Полковник убрал лицо от устройства, сплюнул в сторону сгусток белесой пыли с губ и выругался:

— Упрямый, сука, как два ведра индейцев…

И он снова хрипло закричал в дыру:

— Махаб, отпусти девчонок! Мы тебя оставим в живых и даже не отберем Палец Старца! Я же знаю, ты эту реликвию с собой носишь!

— Замолчи, кяфир!!! — с истерикой в голосе отозвался снизу араб.

Засевший под прикрытием свинца ассасин начал швырять бомбочки в приближающийся бугор. Данила делал апрош противнику. Бомбочки рвали землю, поднимали в воздух снопы битых камней: ассасин пытался остановить Данилу — Энергетический Танк. В этот момент не только курган из свинцовых плит, но и часть уцелевшей эстакады вдруг затрещала и покрылась изморозью; затем последовал утробный звук — грохот. Эстакада обрушилась, а из воронки за завалом взлетел в воздух фонтан осколков от ледяной бомбы. Все. С последним ассасином покончила Белая Смерть, выйдя к нему за спину и вонзив стрелу заморозки прямо в спину.

Заратустров перекрестился, с тоской посмотрел в небо, стремительно затягиваемое тучами, и снова приник к микрофону:

— Слышишь, Махаб, ты поставил не на ту девку.

— Я тебе не верю, кяфир!!!

— Тогда, черт тебя подери, почитай вот это…

С этими словами полковник вынул из-за пазухи том в переплете из телячьей кожи и небрежно швырнул в черный провал. Со стороны могло показаться, что он действует совершенно необдуманно…

Но это было не так!

Майя, лежащая на металле пола щекой, обессилевшая и чувствующая ноющую боль во всем теле, внезапно ощутила: он нагрелся! Он был теплым. И из чрева этой страшной шахты, откуда только что вылез окровавленный араб, доносились густой рокот и неясное клокотание.

Махаб ждал этого подарка. Майя совсем не удивилась, когда порхнувшая сверху, точно большой белый мотылек, книга тут же очутилась в его руке. Он раскрыл ее и начал жадно ворошить: страницы скрипели, как фольга.

— Это очень старая книга, Махаб! — донеслось из переговорного устройства. — Переплет еще старше; в правом углу ты найдешь вышитый золотой парчой знак Аламута. Такой же, как первые улльры, — треугольник с крестиком! Но листы в ней моложе… Ты меня слышишь, Махаб? Эту тетрадь вел Костя Ассар, один головастый офицер НКВД. А вел он ее по другой книге, той, которую ты сейчас читал, по книге самого ас-Саббаха! Так вот, там — матрица… матрица рождения Невест, которые могут дать нового Старца… Посмотри внимательно, Махаб. И ты увидишь, что по матрице ты выбрал не ту Невесту.

Махаб посмотрел вверх. Потом по сторонам. Он кого-то искал глазами. Араб оскалил зубы и закричал с отчаянием:

— Я все равно не верю тебе, грязный кяфир!

— А что тут верить? — невидимый Заратустров саркастически рассмеялся. — Это же математика, Махаб… Посмотри года! На девятом поколении код приходит к совокупной десятке, на десятом… единица родит единицу! А десятое, с прибавкой Ключа Горы, цифры 27, дает 1995 год. Та, которую вы вывезли из России, родилась как минимум на пятнадцать лет раньше! Я могу тебе ее документы скинуть, Махаб!

Но, видимо, страшный смысл слов, сказанных полковником, уже и так дошел до араба. Он бешено листал, рвал тетрадь, и вот, словно насытившись, отшвырнул ее — прямо в сторону лежащей Майи. С губ искаженного гримасой рта капала слюна.

— Я не верю тебе, кяфи-и-и-ир! — закричал он протяжным воем.

Махаб выхватил револьвер и начал стрелять вверх, яростно, с отчаянием, с остервенением.

Раз… два… три… четыре… Пять! И пустой щелчок.

Револьвер РС рассчитан только на пять патронов. Никакая сила древней магии не способна изменить емкость барабана.

Заратустров инстинктивно отстранился от провала, в который почти свесил седую стриженую голову, и досадливо поморщился: конечно, он же забыл… Силовое поле, натянутое над дырой стоящими рядом Иваном и Данилой, ловило пули, и они шлепались в него, как твердые комочки майских жуков в ветровое стекло автобуса. Полковник оборонил в переговорное устройство:

— Махаб, отпусти девчонок, а?

В это время над Аламутом раскатился дробный вертолетный грохот. Черная винтокрылая машина с хищным профилем — легендарная «Черная акула» — садилась на каменную площадку между Главным корпусом и домиком РЛС. Отъехала в сторону дверца, и два человека в камуфляже без знаков отличия ловко выгрузили на щебень инвалидную коляску; катить ее по каменным грядам скалы было невозможно, поэтому люди подхватили кресло-каталку и понесли — бегом. В кресле же, заботливо укрытая красно-синим пледом до колен, сидела старая женщина. Ее редкие седые волосы трепал ветер, одутловатое лицо темнело пятнами некогда сгоревшей и пересаженной кожи. За креслом, опасливо пригибаясь от вращающихся винтов, бежал худощавый человек в таком же камуфляже, только надетом небрежно, человек с пятидневной небритой щетиной на впалых щеках.

Полковник, кряхтя, поднялся на ноги, отряхнул форму и проговорил:

— А вот и главный свидетель обвинения… прибыл! Доброго здоровьичка!

Это он сказал небритому, который обогнал несущих кресло людей, подбежал к полковнику и, бросив: «Привет!» — первым делом осведомился:

— Ребята, выпить у кого-нибудь есть? Ни капли во рту уже второй день…

Заратустров молча вынул и подал ему фляжку с серебряной нашлепкой пробки. Не глядя, как небритый торопливо прижимает ее к губам, полковник поклонился женщине и произнес:

— Доктор философии, магистр богословия, почетный член Французской академии каук, профессор… Марика Мерди, — и добавил на безупречном французском: — Я вас правильно назвал, мадам?

Женщина только слабо улыбнулась. Потом выговорила с трудом:

— К черту! Куда мне говорить?!

— Прошу, вот микрофон!

Внизу Махаб вышвырнул в колодец бесполезный РС, уставился на Майю и, дико гримасничая, двинулся к ней. За его спиной, в темноте, все еще висела тень бородатого в тюрбане — тень Хасана Гуссейна ас-Саббаха, безмолвно наблюдавшего, как рушится замысел одного из его последователей.

Но голос, раздавшийся из микрофона на шнуре, заставил Махаба вздрогнуть и остановиться…

— Махаб! Я пришла.

Он дернулся и, задрав бороду вверх, закричал с ненавистью:

— Кто ты?!

— Я та, которую вы хотели найти.

— Аааа-ааааааа…

Безумный вой араба потряс эту мрачную шахту. И вдруг Майя, с трудом собравшая себя, чтобы присесть, увидела, как там, рядом с тенью Старца, возникла вторая фигура. Та самая. В балахоне с откинутым капюшоном. И с изъязвленным черепом. Она простирала к Старцу руки.

Это была та, что поднималась все эти дни и годы, все эти века по бесконечной каменной лестнице Аламута. Она поднималась, уничтожая его невидимых защитников одного за другим, неуязвимая и призрачная. Вот и сейчас она выставила вперед свой голый выпуклый живот, покрытый паутинкой следов от сабельных и ножевых ударов, и этим животом теснила колеблющуюся тень Старца.

Эта была та, которая, движимая местью, искала только его в конце своего пути.

— Имя той, устами которой я говорю, ничего тебе не скажет, — раздалось из микрофона. — Я та, которую Хасан называл Заният, что означает «благонравная»… Хасан убил двоих моих сыновей, за грехи… Хасан приказал мне сбросить со Скалы рожденную от второй его жены девочку. Но я ослушалась своего мужа и хозяина. Когда я стояла на краю этой пропасти, я увидела горную козу… Она не испугалась меня… я умела говорить с животными! Я подошла и привязала младенца к ее теплому брюху… Я сняла с себя под накидкой всю одежду и вернулась обратно. А на следующую ночь я подмешала в чай Хасана травы, помогающие спать долго и безмятежно… Я спустилась вниз по склону, где не было стражей, ибо он считался неприступным… Но я спустилась. Я оставила одежду наверху, и мое тело прилипало к этим скалам, как муха прилипает к стенке кувшина, обмазанного медом… Я пришла к реке Табиб — там недавно прошел сель, и она была занесена грязью, вязким илом… Я увидела мою козу. Она стояла, увязнув в иле, а ребенок был по-прежнему под ее брюхом… Я отвязала младенца! Малышка нашла ртом соски козы и сутки питалась ее теплым молоком… Я взяла ее и пошла по речке… Иногда я проваливалась в ил по колено, иногда по грудь… Но я вышла в ущелье… Я хотела бежать в город, но тогда ассасины, пущенные по моему следу Хасаном, рано или поздно нашли бы и меня, и ребенка… Я молила Аллаха о чуде, я надеялась только на него! И Аллах сжалился надо мной… По ущелью в нижнем течении Табиба проходил цыганский табор — он спасался, бежал из областей, опаленных набегами конницы Хулагу-хана… Я продала им девочку за двадцать семь серебряных монет, Махаб! Но я выбросила их в Табиб — они не были нужны мне… Я не знаю, что случилось с этой девочкой дальше, но я знаю, что она выжила и продолжила род. Я знаю, что ее назвали Ратри! Я вернулась в Аламут, Махаб…