Марк Олден - Гири Страница 11

Деккер потянулся другой рукой к своему пиву, но вдруг, глянув на японца, замер. Канаи внезапно перестал есть. Создалось такое впечатление, что его кто-то ткнул сзади в спину. Глаза его округлились.

Деккер встревожился, но не мог понять, что происходит. Внимательно взглянул японцу прямо в глаза, он увидел там...

Страх!

В следующую секунду Канаи подался всем телом вперед, протянул через весь стол руку, сшибая на пути пиалы и бутылки, и резко выдернул палочки детектива из той чаши риса, швырнул их в угол комнаты.

— Мертвым, — глухо проговорил Канаи. — В Японии чаша с рисом всегда ставится на стол для тех, кто лежит в семейной усыпальнице...

— Сумимазен, Канаи-сан, — растерянно пролепетал Деккер. — Прошу прощения. Я сделал большую глупость. Я прошу меня простить.

Молчание.

Деккеру захотелось съежиться, стать меньше и вообще провалиться сквозь землю.

Проклятье! В Сайгоне Мичи рассказывала ему об этом японском обычае, но он просто-напросто забыл об этом!

Забыл!

Бака! Дурак!

Затянувшаяся пауза была вдруг прервана стуком в дверь. Стучали настойчиво. Канаи поднялся на ноги и прошел через всю комнату, мимо Деккера, к шоджи. Он отодвинул ее в сторону и тяжело взглянул на стоявшего за дверью метрдотеля.

Детектив обернулся и наблюдал за ними через плечо. Канаи и метрдотель о чем-то быстро переговорили на японском. Затем метрдотель поклонился Канаи. Что-то уж слишком подобострастно... На лице метрдотеля была растерянность, сравнимая с растерянностью Деккера.

Когда метрдотель, кланяясь, ушел, Канаи вернулся к детективу. Когда Деккер глянул на лицо японца, то едва не вздрогнул: оно было просто серым.

Надтреснутым голосом Канаи сказал:

— Сумимазен, Деккер-сан. Прошу прощения, но мне необходимо срочно покинуть вас. Я еду к дочери. Только что... Только что поступило известие о том, что мой зять умер.

С этими словами он вышел из комнаты, оставив в ней Деккера, — все еще растерянного и задавленного чувством вины за совершенную глупость, — одного.

Окоченевший от холода и раздраженный детектив сержант Дориан Реймонд приехал в Атлантик-Сити около половины девятого вечера. Он припарковал свой старенький «Шевроле» на задворках этого курорта на берегу океана, подальше от главной улицы, тянущейся вдоль побережья и пляжей и застроенной со всех сторон крикливо-яркими казино-отелями. Подальше от центра города, где красовались добротные дома в викторианском и эдвардском стилях, окруженные по сторонам обваливающимися и грязными трущобами.

Поездка сюда из Филадельфии выдалась на редкость утомительной. Дориан выехал во время сильного тумана. Путь его лежал на юг, к морю. Тут и там приходилось тащиться черепашьим шагом из-за того, что дороги были завалены снегом или обледенели. Не прошло и часа, как он крепко застрял на шоссе. Движение остановилось на протяжении целой мили. Внешне Дориан сохранял спокойствие и не буянил, в отличие от других водителей. Здесь было много людей и он вовсе не хотел привлекать к своей персоне внимание, он должен был остаться незамеченным.

Не дай бог, кто-нибудь запомнит его в лицо!

Пробка была вызвана дорожно-транспортным происшествием. Грузовик, везший в кузове промышленные швейные машины, врезался на гололеде в автобус, до отказа забитый престарелыми.

Не раньше чем через час Дориан получил возможность проехать по узкой, разрешенной полоске шоссе мимо места аварии. Тут и там прямо на дороге лежали закрытые одеялами старики, ожидая прибытия врачей. Дориан почувствовал по отношению к ним только отвращение. Это из-за них ему пришлось торчать на дороге черт знает сколько времени. За каким хреном этих старых пердунов понесло сюда, а не, скажем, во Флориду?

Хуже всего было то, что печка в салоне не работала. Он как назло забыл захватить с собой шарф, поэтому ему ничего другого не оставалось теперь делать, как натянуть на голову капюшон своего легкого, бумажного свитера, а сам свитер обмотать вокруг шеи. Из носа непрерывно текло, горло саднило. Он проклинал последними словами того парня из Филадельфии, который спихнул ему этот поганый четырехколесный унитаз! Так его мать!

Несмотря ни на что, он прибыл в Атлантик-Сити вовремя. У него была куча времени на то, чтобы найти и убить Алана Бакстеда.

«Шевроле» остановился на пустынном, продуваемым ветрами с океана Бригэдиер Бульваре. Впереди, сквозь туман, тускло пробивались огни казино-отеля «Харра Марина». Здесь, всего в нескольких кварталах от воды, туман был плотнее, поэтому Дориану пришлось включить «дворники». Один худо-бедно заелозил, другой так и остался лежать на стекле. Прелестно!

Все же видимость была более или менее удовлетворительная. Во всяком случае ему удалось разглядеть в дымке угловой квартирный дом. Он был справа от него и выходил своими окнами со всех шести этажей на «Харру». Перед домом на парковочной площадке, прижимаясь боками к двум другим машинам, стоял автомобиль Бакстеда. Это был серый «Порше». Разламывая занемевшие от холода пальцы, скрывавшиеся под тонкой тканью перчаток, Дориан смотрел в ту сторону и думал: «Порше» — хорошая машина. Жаль, не возьмешь с собой".

За спиной из тумана выполз полупустой городской автобус, пробивая толщу тумана мощными фарами. Он быстро миновал машину Дориана и уехал вперед. Вскоре свет его задних фонарей растворился в дымке. По негостеприимному нынче бульвару прошагал кашляющий и плюющий во все стороны человек, которого тянула вперед на поводке красивая колли. Он скрылся где-то в направлении «Харры». Спустя пару минут проехало пустое такси.

Наконец нью-йоркский детектив, набравшись мужества, вылез из своей машины, запер ее, и трусцой пробежался до «Порше». С помощью зажигалки он смог рассмотреть плашки. Все правильно. «АЛАН Б.» Спереди и сзади. Дурость! Только баб смешить.

Дориан обошел машину вокруг, внимательно вглядываясь в туманную дымку, — не смотрит ли кто в его сторону? — затем сел на корточки перед левым передним колесом. Подув на ладони, он проткнул камеру в трех местах крепкой спицей. «Порше» тут же осел ближе к земле и чуть наклонился вперед и налево. Дориан поднялся, сунул руки в карманы своего жиденького, бумажного свитерка и вернулся к своей машине.

Жаль, что ему не удастся провести денек-другой в Атлантик-Сити. Здешние казино работают всю ночь и закрываются только в шесть утра. К тому же он знал тут одного крупье и пару тепленьких девочек, которые бы не отказались лишний раз повеселиться за его счет. Ничего, в следующий раз.

Вернувшись в машину, он закурил сигарету, вжался в спинку сиденья и стал ждать.

Дориану было чуть больше тридцати. Это был крупный мужчина с мясистым, но привлекательным лицом и редеющими рыжими волосами. Он носил тренировочный костюм. Это было на самом деле смешно, так как Дориан люто ненавидел бегать, прыгать и вообще никакого отношения к спорту или хотя бы к здоровому образу жизни не имел. Темные спортивные трусы на нем были одеты поверх серых спортивных штанов, а на бумажном свитере была застегнута спортивная куртка. Его внимательные глаза были скрыты за розовыми очками, не имеющими оправы. Волосы были закрыты маленькой и круглой лыжной шапочкой зеленого цвета. Разумеется, шерстяной. Прежде чем еще раз покинуть свою машину, Дориан наденет другую шапочку. Тоже спортивную, но уже черно-желтую и другой формы.

В Нью-Йорке он работал в участке в Ист-Сайде, недалеко от «Грейси Мэншн», куда его по случаю торжественных приемов порой приглашали для охраны. Дориан Реймонд был умен, хитер. Это был закаленный боец, который умел выжить там, где не умели этого сделать более слабые люди. Он был заядлый игрок и бабник... Оба эти увлечения в конце концов и привели к разрыву семейной жизни с женщиной, которую он любил до сих пор.

Как игрок, он практически постоянно проигрывал и на этой почве редко вылезал из долгов. Он был просто помешан на игре. Для таких игро-наркоманов, каким был Дориан Реймонд, проигрыш приносил почти такое же удовлетворение, как и выигрыш.

Он жил текущим днем и ему было плевать на будущее.

Любовь пугала его. Постепенно он убедился в правоте одной аксиомы: чем больше любишь, тем больше от тебя требуют жертв на алтарь любви. А Дориану было почти нечего отдавать. Душа его была очень худым кошельком. Он боялся, что рано или поздно любимая поймет это. Будет стыдно. С этой точки зрения он был уязвим, а многочисленные коротенькие по времени любовные шашни с различными девчонками только выпячивали эту уязвимость. К сожалению, они также послужили и печальному разрыву его отношений с женой.

Только в самом конце, когда в сущности было уже поздно, он сказал Ромейн, как любит ее.

— Ты не любишь меня, — возразила она жестко. — Ты любишь совершенно неизвестный образ, в который ты вложил свой смысл и почему-то назвал моим именем!

— Черт возьми, ты не права. Какой такой образ?