Дэвид Вилтц - Дар сопереживания Страница 11

– Вполне нормально, – ответила она, ощущая легкий стыд оттого, что дразнит его. Мистер Хэнли представлял из себя легкую мишень. Стоял, как обычно, в неловкой позе, переминаясь с ноги на ногу. Чувствовалось, что ему не по себе. Пальцы Майры играли пуговкой на блузке, как бы решая, стоит ее расстегивать или нет. Правда, Майра сомневалась, что это смутит Хэнли еще больше: он практически не смотрел на нее; его глаза были прикованы к обожаемой рукописи, на этот раз пьесе в двух актах. Что-то о борьбе молодого человека с растлевающим влиянием огромного города. Молодого человека, предполагала Майра, мистер Хэнли писал с себя. Городом, очевидно, был Нью-Йорк, а вся пьеса – историей его жизни. Майре это представлялось глупостью, хотя, надо признать, она ни на грош не понимала в театре.

– Значит не возникало никаких затруднений?

– Нет, совсем никаких.

– Прекрасно...

Мистер Хэнли больше не смог сдерживать себя и жадно схватил со стола рукопись – девяносто восемь страниц текста плюс титульный лист и список действующих лиц. Затем свернул ее в аккуратную трубочку, любовно разгладив листы, чтобы она стала по-настоящему ровной и красивой. Как женское тело. «Если далеко не ходить за примерами, – подумала Майра. – То оно совсем рядом, тут, под рукой...» Ей были видны волосы на тыльной стороне запястья Хэнли, торчавшие из манжета рубашки, словно в стремлении к свету. Девушку одолевало желание схватить эту руку и прижать ее к чему-то более теплому и восприимчивому к ласкам, чем пачка мертвой бумаги.

Подняв глаза на лицо мистера Хэнли, Майра увидела, что он впервые за сегодняшнюю встречу смотрит прямо на нее или, вернее, в разрез блузки. Правда, он тут же отвел взгляд и смущенно кашлянул. Тем не менее, Майре захотелось наградить его за дерзость, но она ничего не сделала. Ее лицо ничего не выразило, хотя ее так и подмывало сказать, что он может поцеловать ее грудь, если она вызывает у него восхищение. Но она, конечно, этого не сказала. Пальцы ее здоровой руки продолжали вертеть пуговицу блузки. Чем он ответит, если она сейчас расстегнет, оторвет ее? Этого Майра не знала. Существовало множество возможных ответов на этот вопрос, но приемлемым был только один. Должен же быть какой-то способ соблазнить его, думала девушка. Дать ему понять, что она готова принять его в свои объятия и не откажет ему. Что она не неприступна. Что она не станет отбиваться, убегать, звать на помощь... Если бы он только протянул руку, палец... Если бы он только прикоснулся к ее груди, блузке... Господи, если бы он только дунул на них... Ее соски затвердели от воображаемого прикосновения. Они просвечивали через ткань, знала Майра. Она не надела лифчика, шелк приятно ласкал кожу. Должен быть способ соблазнить его! Но она его не знала. Возможно, ей следовало подразнить мистера Хэнли, но на это у девушки не хватало ни смелости, ни воображения. Боже, ее надежды рушились из-за недостатка воображения! Что ж, она вознаградит его единственным способом, на который у нее хватает решимости.

– Надеюсь, вы не рассердитесь, если я скажу, что мне понравилась ваша пьеса? – проговорила Майра дрожащим голосом. Что он ответит?

– Ах! Правда?!

Теперь мистер Хэнли смотрел прямо на нее. Сейчас она, пожалуй, интересовала его больше, чем если бы разорвала на себе одежду и улеглась в призывной позе на полу. Одна маленькая ложь, и она стала его любимицей.

– А что... кто вам понравился больше всего?

– Молодой человек, больше всех мне понравился молодой человек.

– Правда?! – еще больше обрадовался мистер Хэнли. «Он не может поверить неожиданному счастью», – подумала Майра. – Я особенно тщательно работал над ним.

– Это заметно.

– Да, молодой человек. – Мистер Хэнли покачал головой от удовольствия. Из всего, что можно было сказать, Майра, очевидно, нашла самые правильные слова. – Это великолепно, замечательно!

Майра переменила позу, чтобы груди под блузкой качнулись. Соски темными пятнами проступили сквозь шелк. Она знала об этом эффекте, поскольку проверяла его перед зеркалом.

– Выписать характер простого человека труднее всего, – сказал мистер Хэнли, не обратив внимания на ее грудь. Он баюкал рукопись, как мать баюкает свое дитя.

– Неужели? – поразилась Майра.

– Я имею в виду простого не в смысле гетеросексуальности, а обычного человека без причуд, вокруг которого закручено действие. Всегда проще выписать какой-нибудь яркий персонаж. Например, такой как девушка.

Мистер Хэнли уставился на Майру, ожидая, чтобы она высказана свое мнение о девушке в его пьесе. Ее звали Джен, запомнилось Майре, потому что ей пришлось бессчетное количество раз напечатать это имя. Тогда как о характере девушки она ровным счетом ничего не помнила. Мистер Хэнли смотрел на нее своими добрыми, карими глазами, которые так легко обидеть. Он являлся ее клиентом вот уже без малого пять лет и, насколько Майре было известно, не сумел за это время продать ни единого из своих произведений. Как ему удалось выжить и сохранить такой наивный взгляд, гадала Майра. Впрочем, глаза могут обманывать. Кому, как не ей знать это?

– Да, девушка, Джен, – понимающе кивнула Майра. – Я понимаю, что вы имеете в виду. Ее характер было легче описать, не так ли?

– Да, намного! – воскликнул мистер Хэнли и внезапно разразился речью, словно решив выговориться за все долгие и одинокие часы творческого затворничества. Слова полились из него, как из прорванной напором воды трубы. Содержание пьесы заставляло предположить, что мистер Хэнли был бесконечно одиноким человеком, страдающим от своего одиночества. Героя пьесы преследовала мысль о самоубийстве, и возникал вопрос: не прячется ли за застенчивостью мистера Хэнли стремление покончить с собой? Очевидно, его переполняла благодарность за проявленный девушкой интерес к его работе. Майра бы с радостью отдала ему и нечто большее, но мистер Хэнли не замечал ее томления. «Он, наверное, считает, что бедная маленькая калека – калека и в сексуальном отношении, но это далеко не так», – думала Майра.

Мистер Хэнли тем временем рассказывал, захлебываясь, о муках творчества, его теории и практике, торопясь вытолкнуть из себя как можно больше слов, словно боялся, что в любую секунду лишится возможности выговориться. Должно быть, он давно ни с кем не разговаривал, решила девушка.

Ораторствуя, он не мог стоять на месте и ходил из конца в конец комнаты, сжимая рукопись в одной руке и размахивая другой. Этим мистер Хэнли напомнил Майре Говарда. Из Говарда тоже постоянно била разрушительная энергия, лишавшая его покоя даже во сне. И Говард обычно использовал тот же маршрут, который выбрал сейчас мистер Хэнли: стол – диван, диван – дверь, дверь – стол. Со стороны казалось, что оба одержимы клаустрофобией и бегают по периметру невидимых клеток в безнадежных поисках выхода. Наблюдать за этими метаниями было мучительно неприятно. Майра могла бы сказать обоим, что существует единственный путь выбраться из клетки – признать ее существование, но Говард никогда не прислушивался к ее советам, а советовать мистеру Хэнли девушка не осмеливалась. Впрочем, в его случае, это, возможно, только временное возбуждение, подумала она.

Участие, наверное, отразилось на ее лице, но мистер Хэнли, неправильно приняв его за раздражение, как-то сразу сник и оборвал сам себя.

– Ну вот... Полагаю, это вряд ли интересно кому-либо, кроме меня, – проговорил он извиняющимся тоном.

– А мне это кажется очень интересным, – бодро сказала Майра, но было уже поздно, момент был упущен. Как любой одинокий человек, мистер Хэнли быстро снова замкнулся в себе. «Очевидно, острая нужда в собеседнике – худшая сторона одиночества, – подумала Майра. – Почему мы одиноки? Потому, что никто не желает нас слушать, или потому, что мы полагаем, что нас не стоит слушать и затыкаем сами себя? Каким бы ни был ответ, результат тот же. Одинокие становятся все более одинокими, так как не хотят, чтобы кто-то догадывался об их отчаянном одиночестве. Я вас понимаю, могла бы сказать ему я, но он только обидится, подумав, что его считают неудачником и сравнивают с машинисткой-калекой».

– Еще раз благодарю вас, – сказал мистер Хэнли, направившись к выходу.

– Вы не хотите проверить работу? – спросила Майра.

– Уверен, вы как всегда все сделали замечательно, – вежливо ответил мистер Хэнли и замер на секунду, словно желая добавить что-то еще, но сдерживаясь из-за боязни, что он и так уже слишком много наговорил.

– Было очень приятно побеседовать с вами, – сказала Майра.

– Мне тоже.

Соблазнительно улыбнувшись, Майра в последний раз выгнула спину в тщетной попытке привлечь внимание Хэнли. Карликовая ручка жаждала движения. Майра усилием воли удержала ее в покое.

– Я позвоню вам, когда появится новая работа, – сказал мистер Хэнли, нащупывая дверную ручку. Он медлил уходить, будто что-то удерживало его в комнате. Затем, кивнув напоследок, выскочил за порог столь стремительно, что едва разминулся с дверью. Майра секунду боролась с поднимающимся к горлу чувством разочарования. Нельзя сказать, чтобы мистер Хэнли ей особенно нравился. Она его практически не знала. Он был достаточно привлекателен, хотя, несомненно, растворился бы в толпе тридцатилетних американцев среднего класса, как снежинка в сугробе. Ее привлекали в нем не большие глаза с добрым взглядом, напомнила себе Майра, а его близость и относительная доступность. Он был под рукой, и поэтому она хотела его. Теперь он ушел, и надо забыть о нем, сказала себе девушка. Она бы точно так же млела перед телевизионным мастером или доставщиком пиццы и столь же быстро позабыла бы о них. С глаз долой, из сердца вон.