Елена Костюкович - Цвингер Страница 110

— Хомнюк живет в Швейцарии?

— Да. Лондон и Швейцария выше всего котируются. Хомнюк живет в неплохой вилле на берегу Женевского озера. Вы бы видели, что там в гараже у него! Несколько «бентли», «мазерати», «ламборджини» и с таким тюнингом «мерседес», у которого крылья поднимаются кверху…

Когда они там научатся правильно «ламборгини» выговаривать? Ага, вдруг неожиданно вспомнил Вика. Да я же читал о нем. Просто не сработала пружиночка в памяти. Старею. Действительно, швейцарская прокуратура вкупе с израильской расследует происхождение сотен миллионов швейцарских франков, ввезенных незаконно, поскольку предполагается, что капитал получен не то от торговли наркотиками, не то от продажи оружия в обход эмбарго, не то это какой-то транш Международного валютного фонда… И да! Еще вспомнил! Что-то как-то было еще связано с реставрацией Белого дома и Кремля и с фальшивыми инвойсами. В общем, как бы то ни было, ясно, что этот товарищ, задействованный во многих бизнесах, вздутый от денег, сейчас пытается деньги куда-то переместить. И вот он придумал хитрый ход: сделает вид, будто договорился о выкупе библиотеки Ивана Грозного, и торжественно преподнесет ее президенту маленькой страны. В которой Оболенский как раз учился, в Тарту. И где в в Пярну хранилась и пропала эта опись, с которой есть копия копии. Копия копии получит форму типографского издания. Прикольно! Как сказал бы Кобяев, прикольно. Эстония обретет национальное сокровище (в виде фьючерса), а уж если вдруг потребуется показать библиотеку Ивана Грозного — тогда извините, а мы опубликовали только опись, это и была единица хранения в закрытом архиве. Библиотеки там не было. Архив-то закрыт был, и пойди пойми, что там.

— Хомнюк с утра проплатил двум маркетологам, чтоб наметили стратегию продвижения! Многое уже сделано по линии меценатства. Хомнюка то и дело упоминают в свете различных инициатив! Времени терять он не может. Придется по-быстрому договариваться. Кому и сколько надо уплатить, чтобы внесли поправку к договору и расконсервировали пару страничек в порядке исключения прямо сейчас? Как, нет? Почему нет? А вы не можете найти такой документик, чтобы опровергал закрепление тех прав до двадцатого года? А если постараться? А если кэш? А с учетом вашей личной заинтересованности? А можно все-таки задать вам личный вопрос?

— Извините, у меня тоже есть личный вопрос, Кобяев. Откуда вы узнали, что архив Оболенского еще формально не продан?

— Позвонил вчера информанту нашему в Москве, он ситуацию знает прямо от гуверовцев.

— Вот уж не ожидал, что гуверовцы афишируют конфиденциальные переговоры направо и налево. Вроде бы это не принято в Стенфорде.

— А я не направо и налево, а консультанту. Он стенфордский консультант. Гуверовцы именно ему заказывали внутреннюю рецензию… ну, экспертизу. Он знает ситуацию изнутри. Он, по уму, разглашать не должен был. Но там есть форс-мажор, консультанту сейчас нужна медицинская помощь, ну, пересадка печени. Артемий Хомнюк помог ему, проплатил. Он нам уже и раньше говорил: обратите внимание на проекты, которые у Виктора Бэра. Ну, вы же сами и подложили каталог нам как раз. Сами намекнули, что выходите на контакт.

— Слушайте, раз и навсегда, Бэра зовут Дэвидом, а Виктор — это я.

— Что же, я думаю, Хомнюк не рассердится, если часть кэша пойдет Виктору, а часть Бэру. Он же Виктору Бэру распорядился. Ха-ха.

— Кобяев, вы какую чепуху несете, уши вянут.

— Ясно. У вас прозрачная организация. Очень жаль, но я понял. Ну тогда вы шефу своему озвучьте наше предложение.

Виктору больше всего хочется стряхнуть и Хомнюка, и его клеврета с рукава. Но с деловой точки зрения это неправильно. Нужно допасти их до приезда Бэра, изложить все дело начальству, и, если предложение значительно превысит стенфордское, пускай начальство решает само. В конце концов, мы ведь должны блюсти интерес наших доверителей. Если есть существенная оферта, обязаны ее доверителям передать.

Пока Кобяев набрасывает на бумажке цифры, которые должны быть переданы и показаны Бэру (оферта и сплит платежей), по чувствам Виктора бьет пробудившийся телефон. Бьет по слуху, бьет по зрению (портрет высветился), даже бьет и по осязанию (буйно вибрирует).

Это Наталия.

— Погоди минуточку, сейчас я смогу говорить, Нати.

Ткнув исписанную бумажку в карман и махнув Кобяеву, Виктор выбегает в тот же переулок перед «Франкфуртер Хофом».

Наталия звонит, что возникли сложности. Что непонятно, как попасть ей к Виктору на квартиру, потому что у Любы переменились планы. Любе надо куда-то уехать. Сожитель Николай ее вызвал.

Звонил сюда на квартиру, как всегда, голосом удавленника. У него, похоже, машину задержал патруль, Люба срочно должна везти ему деньги — штраф за непройденный техосмотр, и даже у нее, Наталии, денег просит в счет жалованья, и вот уже вылетела из дому. И теперь, получается, Марко опять не с кем оставить. А с ним идти никуда нельзя, потому что, как доложила Люба, у ребенка весь день предгриппозное состояние и была температура, хотя сейчас мальчик бодр, и температура нормальная, и болезни не видно. Но с угрозой с этой птичьей… Ехать на Викторову квартиру Нати не может. Будет сидеть и ждать Джанни из Черноббио, чтобы ему передать малютку.

Отключая связь, Виктор понял, что он у спуска в переход и его толкают, гомоня на непонятных языках, торопящиеся пешеходы. Что бормочут? Чушь бормочут. Как ее записать? «По ком страдашь? Кому не дашь! Одни недобитки. Сплошные убытки!» Нет, нет надежды. Не расшифровать чужое наречие, хлопанье дверей, кашель, лязг тормозов, звон чужих телефонных аппаратов, цокотание туфель. Нет, не выведаешь, где же ты назначил встречу и с кем назначил.

Время аперитива.

Виктор перекочевал в «Маритим».

Подошел к пожилому эстонцу, издателю, поприветствовал по-русски. Тот в ответ заговорил по-английски. Хотя, несомненно, изучал в школе русский язык. Ему годочков шестьдесят. Понимаю. Язык угнетателей жжет губы. Интересно, зачем таким несгибаемым эстонцам в подарок русский архив.

Никаких встреч порядочных, зря потратил время.

Без особой цели перетащился в «Фишер».

На парти в издательстве «Фишер» собрались все-все. Этот праздник демократичен. Пиво в бутылках, тарелки из бумаги. Издатели всего мира скопом подпирают стены в редакционных коридорах среди мониторов и стеллажей.

Порхая, болтовня, как положено, затрагивает архивы. Виктор витийствует, распаляется, собирает около себя кружок заинтересованных слушателей. Набегает целая маленькая толпа послушать об архиве барона Роберто Ороса ди Бартини, запечатанном в цинк до две тысячи двухсотого года и почему-то уничтоженном как раз тогда, когда громовый Бэр дотянулся до него своими исследовательскими щупальцами. Публика охает. Виктор в центре внимания, а ведь пришел сюда мрачным букой. Выпил бокальчик и гляди как взыграл. Самому удивительно.

— Барон Бартини, ну как, не знаете его? Эмигрировал в Россию. Строителем коммунизма. Создал советское авиастроение. Пытался проектировать сверхзвуковые лайнеры, когда еще не существовало и простых. Это дедушка советской космической программы. Его прозвали «советским Сен-Жерменом». Считается еще и прототипом Воланда. Который, Воланд, кстати, сам был по профессии наш коллега, архивист. Кто помнит, Воланд говорит Берлиозу на Патриарших прудах: «В Москве в библиотеке обнаружены рукописи чернокнижника Герберта Аврилакского, требуется, чтобы я их разобрал».

— Воланд — архивный черт?

— О, признайтесь, этот Воланд работает у вас в «Омнибусе»!

Кто-то снова вернулся к разговорам о подделках. О вбросах поддельных документов в авторитетные архивы… Виктор, сорвав свой аплодисмент, решает, что пора покидать бал. Бал у Воланда. Вернувшись в гостиницу не поздно, Виктор не спешит на свой этаж, а прежде заглядывает в цокольный, где праздник издательства «Сёй» в одном из залов «Франкфуртер Хофа».

На него там уставились все те, с кем он четверть часа назад распрощался в офисе «Фишера». Оказывается, не он один мастак вот так вот с парти на парти перепрыгивать. Ладно, пойти-ка и тихо обдумать в спокойном номере отеля свои невеселые дела.

Ульриху звонить уже поздно. Что его пассия-адвокат? Что сказала и была ли на Мирейкиной квартире? Ну, это не узнать. Подожду до завтрашнего утра.

Хуже то, что Наталия не побывала на моей квартире, не позвонила, ни в коей мере не летит сегодня вечером сюда ко мне во Франкфурт и хочет ли прилететь завтра — не можно знать.

Если она прилетит, куда мы с ней оба приклоним головы — не можно знать.

Равно как и не можно совсем ничего знать о Мирей. Только что ее нет…

От всех этих мыслей Виктор, естественно, не засыпает. Да и кто может спать в полнолуние. Тут хоть каждую ногу отдельно укладывай, убаюкивай… Типичная ночь для хорошего снотворного. Но снотворного нет. Рассудок мечется. Очи хоть закрыты, но глядят.