Деон Мейер - Кобра Страница 12

Больше всего Грисселу не нравились татуировки Калле Этзебета — так звали парня дочери. Он считал, что татуировки делают только гангстеры. Но он заранее знал, что ответит Баркхёйзен: что у него предубеждение.

— Док, его исключили из команды за драку.

— Я читал об этом в газетах. Но признай, все-таки неплохо, что в двадцать лет парень уже играет за «Водаком»!

— По-моему, он агрессивен.

— Он что же, бьет Карлу?

— Пусть только попробует — засажу пожизненно!

— Имеешь в виду — он агрессивно ведет себя на поле?

— Да.

— Бенни, ему по-другому нельзя.

Гриссел только покачал головой.

— Ты зачем приехал? — спросил Баркхёйзен.

— Мои коллеги думают, что я снова запил.

— С чего они взяли?

— Вчера я ночевал на работе. К тому же не выспался. Поэтому сегодня выглядел паршиво.

— И все?

— На той неделе я две ночи ночевал на работе.

— У тебя так много работы?

— Нет, доктор.

— Ты расскажешь, что случилось, или из тебя все нужно вытягивать клещами?

Гриссел вздохнул.

— Дело в Алексе, — не терпящим возражения тоном продолжал доктор Баркхёйзен. В свое время он возражал против того, чтобы Гриссел жил с ней; он считал, что от двух алкоголиков, живущих вместе, только и жди беды. «А если один из них к тому же еще и артист, вот тебе рецепт для крупных неприятностей».

— Док, Алекса не пьет уже сто пятьдесят дней.

— Но?..

— Мы съехались.

— Ты переехал к ней?

— Да.

— Господи, Бенни. Когда?

— Три недели назад.

— И что?

— Мне трудно, док. Клянусь, дело не в выпивке. Мы… Так даже проще, она все понимает, мы с ней поддерживаем друг друга.

— Ты знаешь, как я отношусь к союзу двух алкоголиков… Ерунда! Продолжай!

Всю дорогу к доктору Гриссел обдумывал, что ему скажет. В начале его реабилитации Баркхёйзен всякий раз ловил его на лжи, он прекрасно знал все уловки, к каким прибегают алкоголики. Гриссел решил остановиться на полуправде, так спокойнее. Но теперь не мог подобрать нужных слов.

— Понимаете, доктор…

— Бенни, ты не хочешь брать на себя лишние обязательства? Или до сих пор скучаешь по Анне?

— Нет. Просто… Ну да, наверное, все дело в обязательствах, вроде того…

— Вроде того?

— Док, я уже привык жить один. Я жил один два года. Уходил и приходил когда хотел. Если мне утром хотелось выпить апельсинового сока из бутылки, поиграть на бас-гитаре вечером или просто послать всех подальше…

— Так какая муха тебя укусила? Зачем ты переехал к ней? Погоди, не говори, я сам догадаюсь. Она предложила!

— Да, док.

— А тебе неудобно было отказаться.

— Да нет, мне и самому хотелось.

— А теперь ты ночуешь на работе, чтобы можно было хоть немного побыть одному?

— Более-менее…

— Господи, Гриссел, какой же ты идиот!

— Да, док.

— Ты уже сдал свою квартиру?

— Да.

— Полный кретин.

— Да.

— Ты знаешь, что нужно сделать.

— Нет, док.

— Знаешь, только признаваться не хочешь! Ты должен откровенно поговорить с ней. Объяснить, что тебе нужно личное пространство. Но она почувствует в твоих словах угрозу, она испугается, потому что она — артистка, певица, творческая натура. Начнет спрашивать, в самом ли деле ты ее любишь. А потом она будет плакать, снова потянется к бутылке, а ты будешь чувствовать себя виноватым. Вот в чем твоя беда. Ты не хочешь иметь дело с трудностями. Ты вообще не слишком хорошо справляешься с трудными ситуациями.

— Вы правы, док…

— Скажи, сколько еще времени ты намерен ночевать на работе, прежде чем начнутся осложнения?

Гриссел уставился в пол.

— Ты об этом не думал, верно?

— Верно.

— Бенни, зачем ты ко мне приехал? Ты ведь точно знал, что я тебе скажу.

— Мне велел мой командир.

— Ты сказал ему, что не пьешь?

— Пытался сказать, но он…

— Что ты намерен делать?

— Не знаю, док.

— А ведь тебе придется что-то сделать.

— Завтра Алекса уезжает в Йоханнесбург — до четверга. Я обо всем подумаю, док. Когда она вернется…

Доктор Баркхёйзен посмотрел на Бенни из-под кустистых бровей. Потом сказал:

— Ты ведь знаешь, что мы сами виноваты в девяноста пяти процентах всех наших бед.

— Да, док.

— Хочешь, я позвоню твоему командиру?

— Да, док, пожалуйста.

— Хорошо. И не волнуйся, я буду тактичен.

Его телефон зазвонил, когда он вышел на крыльцо вместе с Баркхёйзеном. Неизвестный номер. Он ответил, пока доктор запирал свой кабинет. Дул пронизывающий ветер.

— Капитан, говорит Жанетте Лау.

— Здравствуйте, — ответил Бенни, по-прежнему не знавший, как к ней обращаться.

— Я изложила вашу просьбу ближайшим родственникам погибших. С ними будет нелегко. Родные все знают, некоторые из них уже летят в Кейптаун, чтобы оказать моральную поддержку… и на похороны.

— Всецело вас понимаю, — ответил Гриссел.

— Они сказали, что постараются не говорить журналистам ничего лишнего, но трудно гарантировать, что в прессу ничего не просочится.

— И все-таки у нас появляется небольшая отсрочка, — заключил он. — Спасибо вам большое!

— Капитан, они согласились пойти нам навстречу по одной причине — чтобы убийц поскорее схватили.

Он не ответил.

— Вы их найдете, капитан?

— Сделаю все, что от меня зависит.

Жанетте Лау долго молчала, а потом сказала:

— Если я чем-нибудь могу вам помочь… Чем угодно…

Глава 11

Тронувшись с места, Гриссел посмотрел в зеркало заднего вида на тщедушную, сутулую фигурку доктора Баркхёйзена, который стоял под уличным фонарем. Его сердце переполняла жалость к старику, за строгим, несгибаемым фасадом пряталась добрая душа.

Грехи тяжко давили на него.

Именно доктору ему меньше всего хотелось лгать. Их отношения были священными. Если в самом деле хочешь бросить пить, не обманывай своего куратора из «Анонимных алкоголиков». Программа реабилитации построена на взаимном доверии, куратор — твой единственный спасательный круг в бурном море жажды. Если вы с куратором не доверяете друг другу, битва проиграна заранее. Последние несколько лет доктор Баркхёйзен был единственной постоянной величиной в жизни Гриссела, Бенни ничего от него не скрывал.

До сегодняшнего дня.

Вот почему ему все больше делалось не по себе. Как только начинаешь говорить полуправду и скрывать серьезные проблемы, ты быстро скатываешься по скользкому склону рецидива. Он все знал. Он это уже проходил.

Он не в состоянии признаться в том, что его больше всего тревожит, умолчал и о других вещах, из-за которых утратил покой. Почему?

Потому что док скажет: «Ты знаешь, что делать».

И будет прав.

И что ему ответить? Он может сказать: «Я боюсь, что Алекса поймает меня на лжи, боюсь, что рано или поздно она поймет, что со мной происходит. И тогда она меня бросит. И хотя мне в самом деле нужно какое-то личное пространство, я не хочу, чтобы она меня бросала. Потому что я люблю ее и, кроме нее, у меня в самом деле никого нет. Я очень боюсь, док».

Надо было хотя бы объяснить, с чего все началось, где исток проблемы. Все началось давно, когда они с Алексой только познакомились.[7] Он расследовал убийство ее мужа. Не сразу он узнал в ней бывшую знаменитую певицу. В свое время она произвела настоящую сенсацию… При виде Алексы он испытал смесь восхищения и горько-сладкой ностальгии. Когда он узнал, что она алкоголичка, еще больше проникся к ней симпатией и признался, что тоже алкоголик. Бенни с самого начала верил в ее невиновность, он раскрыл дело. Потом он привез ей в больницу цветы, они говорили о музыке.

А потом она решила, что он замечательный.

Бенни не раз пытался убедить Алексу в том, что она ошибается. Но у него не очень получилось, ведь он сразу подпал под ее обаяние. Бенни помнил, кто она, восхищался ее талантом, ее славным прошлым и желанием во что бы то ни стало снова встать на ноги. И ее женственностью… Несмотря на уже не юный возраст и многочисленные удары судьбы, она оставалась настоящей красавицей. Неожиданно для себя он влюбился в нее. А влюбленные хотят видеть в предмете своих чувств только хорошее и скрывают свою подлинную сущность. И Алекса слышала только то, что хотела слышать.

С тех пор прошло несколько месяцев. Кое-что в их отношениях изменилось, док Баркхёйзен назвал бы перемены «динамикой». Алекса обращалась с ним так, словно он был хорошим человеком, достойным доверия. Более того, она считала его настоящим героем. Всем делилась с ним, спрашивала его совета. Представляла его «великим сыщиком». К ужасу Бенни, пару раз она даже назвала его своей опорой.

Это он-то, Бенни Гриссел, — чья-то опора? Это он-то достоин доверия? Это он-то герой?