Тим Уивер - Обгоняя смерть Страница 12

Дом был серым и безликим. Грязные бетонные стены, словно здание гнило изнутри. Двадцать пять этажей, по бокам, за круговой оградой, еще два больших многоквартирных дома. У парадного входа щит с надписью «Игл-Хайтс». Под ней кто-то написал баллончиком с краской: «Добро пожаловать в ад».

Я поставил свою «БМВ» рядом со старым «гольфом», под его колеса были подложены кирпичи, окна выбиты. Напротив подростки, которым полагалось быть в школе, гоняли мяч по грязной траве. Я вылез из машины, взял телефон, перочинный нож и пошел к входу.

Внутри слева висели почтовые ящики, большей частью пустые. Я заглянул в прорезь ящика с номером 227: там ничего не было. Справа находилась винтовая лестница. Начав подниматься, я увидел громадную кабину лифта с кондиционером внутри. Чем дальше я углублялся, тем хуже пахло.

Дверь на второй этаж болталась на петлях, стекло потрескалось. Из квартир доносился смутный шум: гудение телевизора, женский крик, глухой стук мяча. На каждой стороне коридора располагалось по пятнадцать окрашенных в грязно-коричневый цвет дверей. Двести двадцать седьмая квартира была почти в самом конце.

Я постучал дважды и стал ждать.

К двери было приклеено объявление. Оно висело уже почти четыре года и предупреждало о необходимости соблюдать санитарные нормы. Бумага частично истлела и поблекла.

Я постучал снова, на сей раз сильнее.

Дальше по коридору, в квартире на противоположной стороне послышался звук открываемой двери. Кто-то разглядывал меня в щель.

— Кого ищете?

Голос был мужской.

— Человека, который живет здесь, — ответил я. — Знаете его?

Я снова постучал в дверь.

— Вы ничего не найдете, приятель.

— Почему?

— Там никого нет.

Я посмотрел на него:

— Давно?

— Целую вечность.

— Там никто не живет?

— Нет.

— Вы уверены?

— Уверен? По-английски читать умеете, так ведь?

— Только если в словах не больше трех букв. — Я взглянул на объявление. — Значит, муниципалитет выселил последних жильцов?

— Последних? Я живу в этом хлеву двадцать лет. Здесь никого нет с тех пор, как провалился пол. Дыра там величиной с Тауэрский мост. — Он приоткрыл дверь пошире. Это был белый человек. Небритый. Старый. — На нас всем наплевать, поэтому не делают ремонт. Это случилось лет пять назад.

— Там уже пять лет никто не жил?

— Никто. — Он помолчал. — Иногда сюда приходят из муниципалитета. Наверно, инспектировать. Но тут уже давно никто не живет.

Я направился по коридору к этому человеку, но он захлопнул дверь. Я миновал его квартиру, вышел на лестничную площадку и встал так, чтобы меня не было видно от двери. Прошло несколько минут. Поняв, что он из своей норы определенно не выйдет, я вернулся к пустой квартире, доставая на ходу перочинный нож.

Просунув лезвие в щель между косяком и дверью, я начал осторожно ее отжимать. Сырой, покоробившийся створ выгнулся. Действуя лезвием, я расчистил отверстие и заглянул внутрь. Все было голо. Ни ковров. Ни мебели. Ни краски на стенах.

Подгнившая древесина легко поддавалась. Я подергал дверную ручку, осмотрел коридор и слегка нажал плечом. Потом ковырнул ножом замок, и дверь с тихим щелчком открылась.

Я вошел внутрь и закрыл ее за собой.

Шторы на окнах заменяли прямоугольные листы черного пластика. По их краям пробивались лучики света, падавшие на противоположные стены. Слева от меня находился кухонный стол. В комнате пахло сыростью, но не противно, грязные половицы местами сломались. Однако старик был не прав. Пол вовсе не провалился. Под ним была бетонная плита. Некоторые половицы отличались цветом от остальных, видимо, их положили недавно.

Я поискал выключатель и нашел его неподалеку от двери на стене. Но света не было. Я подошел к окнам, раскрыл нож и разрезал пластик. Утренние лучи хлынули в комнату с пляшущими в них пылинками.

Без мебели квартира походила на скелет. На кухонном столе бутылки из-под кока-колы и пустые пакеты из-под хрустящего картофеля. В маленькой мусорной корзине — огрызок яблока и две обертки от конфет. Я взял один из пакетов: дата выпуска полугодичной давности.

В квартире не так давно кто-то определенно был.

Я огляделся. К стене приколота загнувшаяся по краям газетная вырезка. «ТЕЛО ДЕСЯТИЛЕТНЕГО МАЛЬЧИКА ОБНАРУЖЕНО В ТЕМЗЕ». Часть текста была подчеркнута красным. Я подошел ближе: 13 апреля 2002 года. Сообщение почти восьмилетней давности.

Я пошел в спальни. Обе были пустыми, краска пузырилась на стенах. Окна тоже закрыты листами черного пластика. Третья дверь вела в ванную. Ванна была грязной, на ее стенках и вокруг кранов наросла плесень, расползавшаяся по эмали, будто проказа. Кафельные плитки потрескались, часть их отвалилась, усыпав пол осколками. Раковина, правда, была почище, на ней лежал кусок мыла с засохшей пеной. Им недавно пользовались.

Возвратясь в кухню, я осмотрел шкафы. Две тарелки. Сковородка. Все вымыто. Моющая жидкость. Кукурузные хлопья. Спички. Столовые приборы. Апельсиновый сок. В нижнем, самом маленьком, ящике лежал блокнот. Он был без записей. И все-таки я взял его.

Я провел пальцами по нижней части шкафов, потом встал на табурет и потрогал верхнюю панель. Их ни разу не вытирали. Слой грязи был в дюйм толщиной.

Квартиру явно использовали в качестве укрытия. Возможно, здесь даже какое-то время прятали Алекса. Жить в таких условиях никто бы не стал. Для постоянного проживания недостаточно продуктов и посуды. Но убежищем она могла служить идеальным. Старик думал, будто приходили работники муниципалитета, но то были не они.

Я взглянул на разрезанные листы пластика и взломанную дверь. Эти люди догадаются, что здесь кто-то был. Но беспокоиться об этом уже поздно. Владельцы квартиры не общались с соседями, вряд ли платили квартплату и налоги. Сообщать о взломе они не станут.

И тут неожиданно зазвонил телефон.

Я замер посреди комнаты, пытаясь определить источник звука. И отправился на его поиски через спальни.

Осмотрел первую. Ничего.

Во второй звук стал громче. У основания одной стены было штепсельное гнездо, от него тянулся тонкий провод, скрываясь за одним из пластиковых листов. Я вонзил нож в этот лист и сорвал его. На подоконнике в устройстве для подзарядки стоял радиотелефон с цифровым дисплеем.

Звонки прекратились.

Я поднял трубку и взглянул на дисплей. «ПОСЛЕДНИЙ ВЫЗОВ: НОМЕР НЕ УКАЗАН». В адресной книге фамилий не было. Ничего в перечне последних вызовов. Никаких сообщений на автоответчике. Я набрал номер своего мобильника и нажал «вызов». Секунды через две мой телефон зазвонил. На дисплее появилась надпись: «ЗАБЛОКИРОВАН». Значит, линия связи тоже не указана. Я стер свой номер из перечня последних вызовов и положил телефон на место. Его абсолютная стерильность означала: либо он совершенно новый, либо после каждого использования все стиралось.

Пора было уходить.

Я проверил, можно ли как-то соединить листы пластика на окнах в гостиной. Оказалось, что нет.

И тут я увидел еще кое-что: двумя этажами ниже у моей машины стоял человек с мобильным телефоном в руках. Открытым, словно только что им пользовался.

Звонил именно он.

Человек подался вперед, прикрыл с боков глаза ладонями и стал смотреть в переднее окошко. Наконец он выпрямился, оглядел машину снаружи и поднял голову. Я отступил от окна. А когда вновь выглянул на улицу, его уже не было.

Я удостоверился, что блокнот лежит в моем кармане, подошел к двери, приоткрыл ее и уставился в щелочку.

Человек уже вошел в дом и был в конце коридора.

Черт — он идет в квартиру.

Я мягко притворил дверь и прижался спиной к стене. Сжав нож, стал прислушиваться к его шагам. Дверь начала открываться. В образовавшуюся щель показалось лицо этого человека. Рот его зрительно удлинял широкий шрам, шедший от угла губ. Он сделал еще один шаг. Теперь я видел только его затылок. Еще дюйм вперед. У порога появилась его ступня.

— Ви? — негромко произнес он.

И отступил на шаг.

— Ви?

Еще шаг.

В квартире было так тихо, что он наверняка слышал мое дыхание.

И прежде чем я понял, что происходит, в щели между дверью и косяком появился его глаз и часть лица — его взгляд скользил от ножа в моей руке к лицу.

Глаза наши встретились.

И он кинулся прочь.

Когда я выбежал в коридор, двери в его конце были распахнуты и человек уже миновал их. Я бросился следом, перескакивая через две ступеньки, сжимая нож. Когда выбрался наружу, он, оглядываясь на бегу, приближался к металлической ограде, отделявшей здания от дороги. Выглядел он моложе меня, года на двадцать два-двадцать три. После смерти Деррин я много бегал, заглушая горе и гнев, но он в своем возрасте был, естественно, в лучшей форме. Я вряд ли мог бы его догнать.