Теперь ты меня видишь - Болтон Шэрон Страница 12

А еще я поделилась собственной теорией насчет Джека. Мне казалось, что даже сто лет спустя убийца — или его призрак — по-прежнему смеялся над нами.

Я напрочь позабыла об этом и вспомнила только сейчас. Я действительно не помнила, что когда-то считала Джека-потрошителя своей любимой исторической личностью. А теперь письмо, подписанное одним из его псевдонимов, связало меня с убийством, совершенным в пятницу вечером.

17

Зайдя в бар «Конская голова», я сразу увидела Стеннинга и его приятелей из ОБОТП возле игрового автомата. Одного я даже узнала — Тома Барретта, констебля, с которым мы несколько часов кряду смотрели записи с камер слежения. Стеннинг заметил меня и подскочил, едва не опрокинув столик со стаканами.

— Флинт, черт тебя дери! Что ты с собою сделала?

Господи, подумаешь… Ну, распустила волосы, подкрасилась немного, надела джинсы и футболку по размеру. Почти ничего, в общем-то, не сделала, но я еще в подростковые годы уяснила, насколько тонка грань между женщиной, которую никто не замечает, и женщиной, которую не заметить нельзя. В большинстве случаев, особенно на работе, я предпочитала оставаться невидимкой: мешковатая одежда, полное отсутствие макияжа, массивные очки, несмотря на нормальное зрение, и зачесанные назад волосы. Говорю я только по делу, слов на ветер не бросаю, и до того, как меня невольно затянуло в это расследование, большинство сотрудников Саусварка, думаю, и не догадывались о моем существовании. По вечерам же я становлюсь совсем другой.

В иных обстоятельствах я бы не стала специально встречаться с коллегами. Да что там специально — я бы попыталась отделаться от них, попадись они мне случайно. Но в тот вечер я уже прихорошилась, готовясь выйти в свет, а после разговора с Эммой и всей этой непонятной ерунды насчет Джека-потрошителя сидеть дома не было никакой возможности.

— Ты только из Чизика, да? — спросила я, когда мы уселись за стойкой. — Это таки оказалась Джеральдина Джонс?

— Официальное опознание пока не провели.

— А если неофициально?

— Если неофициально, то в доме висят фотографии. Это она. Домработница говорит, что последний раз видела миссис Джонс в пятницу утром. Решила, что та, видимо, передумала и поехала играть в гольф с мистером Джонсом и их старшим сыном. Они на выходные уехали куда-то под Бат. Вернулись уже, наверное… Инспектор Таллок осталась их дожидаться.

— А потом поведет на опознание.

Стеннинг кивнул.

— А что она делала в таком районе, по-прежнему неизвестно?

Не успела я договорить, как в паб вплыла знакомая высокая фигура. Черт возьми!

— Дом обыскали, как и положено. От домработницы проку особого не было: она нервничала при полицейских, тем более в таком количестве. Вроде бы ничего интересного не нашли. Никаких, знаешь, пакетов с кокаином в сливном бачке. На первый взгляд, самая заурядная лондонская семья, верхушка среднего класса. Он страховик на руководящей должности, она подрабатывала в картинной галерее. Двое сыновей, один — врач, в интернатуре, другой — еще студент.

— И где же он сейчас, этот студент?

— Путешествует. Должен вернуться через пару дней, как раз к началу занятий.

Джосбери шел в нашу сторону, мать его растак!

— Привет, Флинт, — сказал он, остановившись рядом со мной, хотя никакой необходимости стоять так близко не было. — Что будем пить?

Прошло уже два часа, а я до сих пор и словом не обмолвилась о встрече с Эммой Бостон. С одной стороны, я понимала, что обязана это сделать. С другой, среди присутствующих старшим по званию был Джосбери, а мне вовсе не хотелось при нем вдаваться в причудливые и прекрасные теории о серийных убийцах девятнадцатого века. Во всяком случае, пока факты не подтвердятся. Если он не отмахнется от меня сразу же, то понадобятся подробности, которыми я пока не располагала. Я как раз собиралась с силами, чтобы хоть что-то из себя выдавить, когда он вдруг отошел в сторону поговорить с Таллок по телефону. Вскоре после этого компания разбилась на отдельные мелкие группки.

И что самое ужасное, все остальные, похоже, считали его благодетелем уровня мистера Уорбертона, изобретшего хлеборезку. Просто подарок всему человечеству, а не мужик. Почти весь вечер он развлекал коллег рассказами о своей работе под прикрытием.

— В общем, сижу я в «воронке», — говорил он, — с целой толпой футбольных фанатов, вижу, валяется на полу мегафон. Беру, значит, и начинаю орать прямо в окно. А они мне: «Перестань, у нас из-за тебя проблемы будут».

Все дружно рассмеялись. Поймав на себе взгляд Джосбери, я вымученно улыбнулась. Опять эти укоры совести… В конце концов, речь идет об убийстве, а я располагаю важной информацией. И не делюсь ею со следователем.

Когда Стеннинг, напросившийся мне в провожатые, наконец уехал, я опрометью кинулась вниз по лестнице, на ходу проверяя, не притаился ли кто под лестницей. Аккуратно застеленная кровать, которую я увидела, едва открыла дверь, манила со страшной силой, но с этим придется подождать. Вместо того чтобы завалиться спать, я опустила жалюзи, открыла ноутбук и ввела «убийства Джек-потрошитель» в поисковик.

…и снова стала девочкой-подростком, и в памяти всплыли все подробности убийств, потрясших Уайтчэпел в конце девятнадцатого века.

В 1888, через год после золотого юбилея королевы Виктории, маньяк, который позже войдет в историю как Джек-потрошитель, вышел на охоту на улицы Уайтчэпел и Спитлфилдс. Его добычей становились те, кто не мог себя защитить, — пользуясь вежливой викторианской терминологией, назовем их «несчастливицами». Если же пользоваться какой-нибудь другой терминологией — например, терминологией самого Джека, — придется назвать этих женщин шлюхами. Эти женщины — немолодые, спившиеся, бездомные, — продавали свое тело незнакомцам по нескольку раз за ночь, чтобы купить стакан джина.

Всего в Уайтчэпел произошло одиннадцать убийств, с апреля 1888 года по февраль 1891. Последние месяцы 1888 года, когда погибло больше всего проституток, стали впоследствии известны как «Кошмарная осень». Когда-то я могла вспомнить имена всех жертв и даты смерти, вспомнить, какие именно они получили ранения и где были обнаружены трупы.

В десять минут второго, много лет спустя, я закрыла глаза и поняла, что помню это до сих пор.

Теперь, оценивая события с точки зрения взрослой женщины и профессионального полицейского, я понимала, что Джек намного опередил свое время. В девятнадцатом веке убийца, выбиравший жертвы наобум и лишавший их жизни без видимого мотива, был еще в диковинку. Полиция пребывала в растерянности.

Но в одном моя подростковая реакция на эти преступления осталась неизменной: меня по-прежнему ужасала и озадачивала способность Джека возникать из ниоткуда и затем бесследно исчезать. Он почти всегда убивал неподалеку от меблированных комнат, набитых постояльцами, или главных улиц города. Он был невидим и двигался беззвучно.

А потом убийства прекратились — так же внезапно, как начались. Джек словно сквозь землю провалился, оставив по себе одну из самых жгучих криминальных загадок в истории.

И я не могла не задуматься о связи между кровавой резней, которая шокировала викторианский Лондон, и убийством, свидетелем которого едва не стала каких-то двадцать четыре часа назад.

Слава богу, проследить эту связь мне пока не удавалось. Джеральдина Джонс, супруга состоятельного человека, приличная, семейная женщина, сотрудница какой-то галереи, была прямой противоположностью жертвам Джека. Те женщины гибли случайно, оказавшись в неправильном месте в неправильное время. Джеральдину же однозначно что-то привело в этот неблагополучный район. К тому же Кеннингтон находится довольно далеко от Уайтчэпел.

Да, Джонс погибла от тех же ранений, что и многие жертвы Потрошителя, но тридцать первое августа даже не было годовщиной первого убийства. Полли Николс, убитая в тот день, стала уже третьей. Первую женщину, по имени Эмма Смит, он убил еще в апреле 1888 года, а вторую, Марту Табрам, — седьмого августа.