Отчуждение (СИ) - Обава Дана Страница 12

Кабина останавливается и выпускает нас на площадку с тремя дверьми. Между дверями стена украшена зелеными панелями, из которых растет несколько видов трав, что для глаз очень кстати, поскольку все вокруг либо бежевое, либо прозрачное. Со стороны пролета площадка огорожена метровой высоты перилами. Перевесившись через них, вижу пол где-то очень глубоко внизу. Еще вижу чемодан, по моему примеру высунувшийся в пролет, поднырнув под нижней перекладиной. Вот тут явная недоработка конструкции на мой взгляд.

Океан пропускает нас за собой в квартиру, и застывает посредине комнаты, повернувшись к нам спиной, сцепив руки за головой, смотрит в потолок. Гил спокойно рассматривает интерьер, пока я пытаюсь отцепиться от преследующего меня чемодана. Наконец, тот отключается, повинуясь какому-то моему случайному жесту, и я получаю возможность немного оглядеться.

Пожалуй, все же квартира не намного больше моей, но выглядит просторной благодаря хитроумному горизонтальному и вертикальному зонированию, игре с цветом и, может быть, чему-то еще. Вся мебель очень необычная и, очевидно, мультифункциональная. Назначения некоторых предметов я даже так сходу и не назову, может быть создавать красоту? По крайней мере, выглядит это все довольно любопытно, хотя и не очень уютно. Но если б я была кошкой, полазила б с удовольствием. Вон на тот карниз под пятнистой картиной залезла бы точно.

Тем временем Океан все-таки берет себя в руки и опускается на небольшой диванчик, слишком маленький для его комплекции, что превращает диван в странное вытянутое кресло. Гил усаживается напротив и попадает локтем в питьевой фонтан, который тут же включается. Брезгливо отряхнувшись, он заново начинает разговор, задает необходимые вопросы и, хотя, на мой дилетантский взгляд, делает все правильно, довольно быстро доводит мужчину до истеричных причитаний и слез. Предположу, что причина заключается в то и дело проскакивающей в его тоне неуместной агрессии к тому, кто совсем недавно узнал о трагической гибели близкого человека. Возможно, также ухудшили ситуацию словосочетания вроде “вы оставили ее одну”, “оставили без связи”, “никак не могли повлиять на ситуацию” и т. д. Если Гил именно этого и хотел добиться, то провернул трюк просто мастерски. Однако, судя по брезгливо-жалостливому выражению его лица, он всего лишь не сдержал то, что и без того кипело у него внутри.

Наверное, из-за того, что внезапно ощущаю приступ жалости к этому вздорному саркастичному человеку, я и нахожу в себе наглость встрять в ситуацию. Собственно, всего лишь предлагаю налить чаю. Океан судорожно кивает.

В кухонной секции чайника нет вообще. Ничего похожего. Есть экран. Включаю, нахожу в списке чай, но эта позиция разветвляется на несколько десятков вариантов. Пережив секундный приступ паники, выбираю запомненный2. Раздается мерзкий и резкий сигнал и на стене загорается одна из лампочек. Под лампочкой створка. Подношу к ней руку, створка отодвигается и я быстро выхватываю прямо из недр стены чашку с чаем. Просто чудо! Горячее обжигающее чудо.

Перехватываю чашку за ручку и ставлю ее перед Океаном. Он берет ее в руки и со звуком втягивает в себя ароматную жидкость. Это не дает ему плакать. Вскоре он уже сам говорит о своей жене, благо Гил не встревает и сидит тихо, привалившись к краю фонтанчика. Океан рассказывает, как она приучила его к зеленому чаю и органической пище; как она выбирала чашки для их нового дома и выкинула все старые; как она открыла ему глаза на этот мир и убедила поменять карьеру; что ей приходится сдвигать тумбы, когда она занимается йогой на рассвете; как она организовала идеальный романтический вечер на яхте, где он и сделал ей предложение; что панно у окна, которое она нашла на блошином рынке, загорается всеми цветами радуги при первых лучах Солнца. Его мысли беспорядочно скачут от воспоминания к воспоминанию, и вскоре среди вороха деталей трех лет их совместной жизни вырисовывается яркий объемный образ энергичной и немного властной молодой женщины, которая твердой рукой вела их семейный корабль сквозь океан возможностей в гавань благополучия. Уверенной в себе и крайне организованной…, что объясняет волшебную чистоту ее белого спортивного костюма.

Пользуясь тем, что Океан, если и обращается к кому-то, то только ко мне, Гил строчит что-то на своем планшете. Оторвавшись от работы, он требовательно смотрит на меня и настойчиво приподнимает брови. Выглядит это страшно, так что набираюсь смелости вклиниться в рассказ Океана и вывести разговор на распорядок дня его жены и прочие интересующие нас факты. По-моему, получается неуклюже, но Океану все равно, он говорит охотно, силится вспомнить любую мелочь.

В страхе упустить что-либо существенное, я смотрю на Гила, надеясь, что он подскажет, о чем еще спросить. Он же, не отрываясь отпланшета, делает круговое движение пальцем, и я прошу у Океана разрешения осмотреть квартиру и вещи его жены.

Океан вскакивает с дивана с намерением показать все, что нужно. Я тоже встаю, зато Гил кладет ногу на ногу и откидывается назад, принимая удобную позу и явно не собираясь сдвигаться с места. Раздраженно-вопросительно развожу руками. Мне интересно, кто же будет, по его расчетам, снимать? Мужа убитой попросить? Гил другого мнения. Не смотря на собственную речь в машине, он протягивает камеру мне.

— Не очень тряси ей, ладно? — говорит, гаденько улыбаясь.

Ладно, пусть. Трясущимися руками прицепляю камеру к карману куртки.

Океан показывает мне их общую спальню, небольшую ванную комнату. Он немного растерян, изо всех сил желая помочь, но не зная, что именно мне нужно увидеть. Я тоже не знаю, вот в чем проблема.

Брожу вокруг, походу задавая Океану какие-то вопросы. Он отвечает, продолжая говорить о жене в настоящем времени. Мне вообще кажется, что она незримо присутствует здесь и ходит за мной по пятам, не слишком довольная присутствием чужого человека возле ее туалетного столика или рядом с ящичком мелких пророщенных луковичек на подоконнике. Вглядываясь в чужую жизнь, мне и любопытно и стыдно одновременно. А Океан, стоя в стороне, следит за мной со странной надеждой, будто я могу откопать здесь, что-то важное, что позволит его жене воскреснуть.

Ничего подобного я не нахожу. Среди обычных бытовых предметов, лежащих на строго подобранных своих местах, необычным кажется только бумажный буклет на прикроватной тумбочке — благотворительный забег в том самом парке через несколько дней. Мужу она о нем не говорила, продолжала бегать по вечерам как обычно.

В шкафу нахожу второй спортивный костюм, на сей раз салатового цвета с белыми деталями. К нему стоят подходящие по расцветке кроссовки, я беру их в руки — выглядят почти как новые, только на подошве есть едва заметные следы износа. Шнурки на них нежно зеленого цвета, как ростки у луковиц на подоконнике. Они тянутся ко мне, подрагивая и извиваясь, и на мгновение я не вижу в этом ничего особенного. Медленно, но упорно удлиняясь, шнурки пытаются добраться до моей шеи.

Когда вся дикость этой ситуации доходит до меня, кроссовки выпадают у меня из рук. Это очевидным образом нарушает идиллию расстановки обуви в шкафу, так что поднимаю их снова и смотрю на невинные бантики, которыми претворяются кровожадные шнурки. Абсурд, но, пожалуй, на сегодня это единственный “результат” моей деятельности в рамках проекта Пилдика, и он совершенно несоразмерен его энтузиазму. Ставлю кроссовки на место. Из уважения к нашей жертве, даже выравниваю их по одной линии с тапочками и ботинками.

— А белые кроссовки тоже завязывались на шнурки? — спрашиваю у Океана, и тот утвердительно кивает.

Выйдя из спальни, обнаруживаю в квартире нового человека. Заря — родная сестра Океана и приехала забрать его пожить с родственниками. Никакой новой информации нам от нее получить не удается, и мы прощаемся.

В ожидании лифта, Гил думает о своем и довольно мерзко ухмыляется. Забыв, что решила обращаться к нему на Вы, интересуюсь:

— И что ты собираешься делать с видео, которое полагалось снимать тебе?