Марина Эльденберт - Дневник Мелани Вэйр Страница 14

Рука все ещё болела, но мазь начинала действовать. По крайней мере, выть и прыгать по стульям, как ошпаренная – в прямом смысле – мартышка, мне уже не хотелось. И на том спасибо.

На балконе было прохладно, пришлось накинуть легкую куртку, чтобы полюбоваться на ночной Сиэтл. Спейс-Нидл будто пронзал небо, ленты дорог пестрели сливающимися в движении светодиодами фар, темные воды залива переливались огнями. Когда мы только приехали, я не могла нарадоваться здешнему климату. В Сиэтле солнце не так жарит, чаще пасмурно и накрапывает дождь. Погода в принципе мягкая, без перегибов. По крайней мере, пока. Мне в таких условиях комфортнее, чем в кромешной жаре лета Канзас-Сити, когда в самом легком платье на солнце хочется превратиться в лужу.

Я стояла и думала о том, что месяц назад чуть не прыгнула вниз с этого самого балкона. Остановилась сама или она удержала меня? Что же все-таки произошло в ту ночь? Почему она не смогла справиться со мной? Что, если это мои последние дни? Я не могу знать, что придет Дэе в голову завтра или послезавтра. Или вообще через час. Так почему бы не начать жить на полную катушку, пока она оставила меня в покое?

Улыбнувшись своим мыслям, я вернулась в комнату, остановилась перед зеркалом и привычным жестом провела руками по волосам. На меня смотрела Мелани-незнакомка: длинные темные волосы, чуть вздернутый нос, голубые глаза… Ничего примечательного. Мимо таких проходят – и не замечают. Точнее, не замечали раньше.

Дэя покрасила волосы и немного изменила прическу. Оттенок, на тон темнее моего – но я даже подумать не могла, что этот цвет будет в разы выигрышнее. С ним я смотрелась старше, но меня это ничуть не беспокоило, скорее наоборот. Надоело постоянно выглядеть девочкой-подростком.

Благодаря Ниайре себя в первую очередь заметила я сама. Я поняла, что заслуживаю любви, что могу бороться и способна на многое. Хотелось бы только верить, что я поняла это не слишком поздно.

Запись восемнадцатая. 20 сентября, 21:16

Сегодня у меня был день знакомства с городом, о котором я ничего не знаю. Ну, по крайней мере, Дэя так считает. Ещё её раздражает, что я постоянно думаю, пишу и говорю «ну», называю мужчин парнями и по-прежнему веду себя, как будто должна всем и каждому за то, что живу на Свете. Старые привычки так просто не исчезают, знаете ли.

Я бы с удовольствием поговорила с ней о Сиэтле, но Дэя снова выбрала политику невмешательства, пришлось самой думать, куда идти и что посмотреть. С некоторых пор мне интересно узнавать все новое: мало ли кто знает, сколько у меня ещё времени осталось. В ближайшие планы я себе поставила добраться до Университетской библиотеки и набрать там побольше книг: классиков и современных. Не знаю, будет ли время читать, но я себе не прощу, если этого не сделаю.

Чтобы совместить приятное с полезным – в холодильнике было шаром покати, уж не знаю, чем Дэя питалась в мое отсутствие, я отправилась на рынок Пайк Плейс. Оказывается, он был открыт в тысяча девятьсот седьмом году. Странно, но в моем восприятии это теперь совсем недавно. Ничего особенного я там не обнаружила, кроме его так называемой «древности», привлекающей толпы туристов, и, как следствие, завышенных цен. Ах, да. Не знаю, можно ли считать первый Старбакс достопримечательностью, но он расположен именно там.

Неподалеку, на Почтовой аллее – стена, заляпанная жвачками всех сортов, цветов и размеров. К тому времени, как я туда добралась, начал накрапывать дождь. Пришлось плотнее запахнуть ветровку и накинуть капюшон. Кстати, тоже весьма популярное место у туристов. Не представляю, какую ценность она представляет для истории и искусства в принципе, но факт остается фактом. Сейчас искусством называют все подряд. Главное – найти хорошего маркетолога, того, кто прокричит о тебе на весь мир, вписаться в какое-нибудь течение и все, дело сделано. По мне так самый наглядный пример сего безобразия – картина «Черный квадрат». Вы знаете человека, который о ней не слышал? Вот и я нет. На деле чувак просто проснулся рано утром, намалевал на полотне черный квадрат – да-да, ребята, без смыслов, и сказал себе: «Это полная хрень, но я стану известным».

 – Завидуешь? – усмехнулась Дэя.

– Ага, спать не могу, как, – стена со жвачкой произвела на моего внутреннего циника неизгладимое впечатление, и я понятия не имела, куда выплеснуть свое раздражение.

– Все, что стало известным, должно стать известным.

– Это черный квадрат твоих мыслей. Как это понимать?

– Понимай, как знаешь. Семена ложатся на благодатную почву. Ничто в ничто обратится. Необычное остается в истории.

– Объяснения явно не твой конек, ты в курсе?

– Мелани, тебя волнует не стена жвачки, которую все фотографируют. Тебя волнует, что ты оставишь после себя. Это естественно. Кто-то оставляет жвачки, кто-то – черные квадраты. Кто-то просто кучи испражнений после посещения ресторанов и разноцветные члены на стенах.

– Кто-то людей кушает, – огрызнулась я, понимая, что в чем-то Древняя снова права. Интересно, есть вопросы, в которых я могу её сделать? Милосердие там, альтруизм… ещё что-нибудь, такое светлое и в цветочках, в стиле хиппи.

Действительно, что я оставлю после себя? Дневник с записями, достойными психиатрического разбора и составления истории болезни? Отца, который по-прежнему считает меня балластом. Ах, ну да, теперь – агрессивным балластом. Сестру и мать, которые это подтвердят.

Чтобы не скатиться в очередной приступ жалости к себе, я сверилась с маршрутом. После рынка я собиралась в Музей научной фантастики. До того, как не полезла в интернет, даже не подозревала, что он здесь находится. В нем собрана история фантастики со дня её основания и по настоящее время: все о фильмах, книгах, и их создателях, инопланетянах, космических кораблях и тому подобном. Куча экспонатов в довершение.

– Ты знаешь, что Сиэтл называют вторым Римом? – скучным голосом поинтересовалась Дэя. – Потому что он стоит на семи холмах.

– Сдаюсь, – вздохнула я, – рядом с твоими познаниями мои жалкие интересы современного человека выглядят смешно.

– У нас что, соревнование?

Я улыбнулась.

– А разве нет?

– Я намекнула, что в древности Риму несладко пришлось.

Мне тут же расхотелось идти и в фантастический музей, совмещенный с музыкальным, и на смотровую площадку Спейс-Нидл ближе к вечеру. Умела Дэя испортить настроение и метко вернуть с небес на землю. Тем не менее, от маршрута я отступать не стала, и все-таки потащилась дальше, но никакого удовольствия от разглядывания экспонатов не получила. Галерея гитар, зал, посвященный группе Nirvana, терминатор, чужие, постеры из старых фильмов ужасов – все это прошло мимо меня. Я не могла отвлечься от мыслей о том, что ждет Сиэтл в самом ближайшем будущем, а значит, меня и… Его.

О Нем я в принципе старалась думать как можно реже. Мужчина, которого я видела единственный раз в жизни и с которым у меня никогда ничего не будет. При мысли об этом я чувствовала, что где-то в районе сердца обрывается невидимая струна, и жить становится совсем тоскливо. Всякий раз обрубая мысли о нем, я будто замыкалась внутри. Разумеется, любовь с первого взгляда, любовь на расстоянии, любовь по фотографии – это все чушь собачья, но я горевала не о своем призрачном чувстве, а о том, что могло бы у нас получиться, будь я собой.

– Если бы ты была собой, ты бы его никогда не встретила.

– В точку. Думаешь, мне от этого легче? – я разозлилась не на шутку.

– То есть если бы у тебя был выбор, встретить и постоянно видеться с ним или никогда не узнать, ты бы выбрала второе?

– Да!.. Нет! Не знаю, – я сжала руки в кулаки. Дэя обладала потрясающим талантом вывести меня из себя на ровном месте. Правда делала она это исключительно в те моменты, когда я впадала в меланхолию, апатию или приступы сокровенной жалости к себе. Вот такая суровая терапия. Не хочу ничего знать о методах её хирургии.

До неё такие эмоции у меня вызывала только Лора. Та самая подруга, которая любила все, что связано с вампирами, и которая теперь мне больше не подруга. Мы с ней познакомились в начальной школе, когда худенькая девчонка с двумя светлыми косичками и огромными серыми глазами на бледном лице перевелась в нашу школу из другого района. Её родители переехали, и она тяжело переживала разрыв с прежними друзьями и привычной жизнью. Она была странной и замкнутой, и в классе её сторонились. Все, кроме меня. Не сразу, но мне удалось достучаться до неё, а потом мы стали неразлей вода.

Вместе ходили в столовую, вместе учили уроки, вместе смеялись над шутками, которые были понятны только нам. Вы, наверное, представляете, как это бывает. Продолжалась наша дружба ни много ни мало, а шесть лет. Мы сплетничали о парнях, я слушала её излияния о клыкастых красавцах, она – о стервозности Патрисии. А потом моей сестре пришло в голову, что Лора – это слишком много для такой, как я. В моей жизни как раз наступил самый тяжелый период подростковых прыщей, первых месячных и переходного возраста, период, когда Патрисия решила превратить мою и без того невеселую жизнь в Ад.