Джон Гришем - Пора убивать Страница 14

Братья строили планы и тут же отбрасывали их, предлагая новые. Время было далеко за полночь.

На следующий день, в четверг, Тони из отделения интенсивной терапии перевезли в отдельную палату. Состояние ее стабилизировалось. Врачи вздохнули свободнее, родственники потянулись к ней со сладостями, игрушками и цветами. Со ртом, набитым дантистской арматурой – у нее были сломаны обе челюсти, – девочка могла только смотреть на конфеты и шоколад. Ими с удовольствием занялись ее братья, окружившие кровать, на которой она лежала, – как бы защищая сестренку и подбадривая ее. В палате всегда было полно народу. Каждый считал своим долгом похлопать по одеялу, сказать девочке, какая она молодчина, словом, с ней обращались как с человеком, прошедшим через тяжелейшее испытание. Одна группа посетителей сменяла другую: из коридора в палату, оттуда – снова в коридор, где две медицинские сестры следили за порядком.

Раны болели, девочка время от времени вскрикивала. Каждый час сестра раздвигала толпящихся вокруг кровати родственников для того, чтобы сделать анестезирующий укол.

Ночью оставшиеся в палате люди зашикали друг на друга, когда телевизионная компания Мемфиса начала рассказ об изнасиловании негритянской девочки. Показали и лица преступников, двух белых мужчин, но Тони их так и не рассмотрела.

Рабочий день в здании суда округа Форд начинался в 8.00 и заканчивался в 17.00, по пятницам – в 16.30. В пятницу в половине пятого Карл Ли заперся в кабинке туалета первого этажа. Здание было уже закрыто. Примерно с час он сидел на крышке унитаза и вслушивался в тишину. В кабинетах и коридорах не осталось даже уборщиц – никого. Полное безмолвие, По широкому, погруженному в полумрак вестибюлю Карл Ли прошел к задней двери, выходившей во двор, осторожно посмотрел в окошко и опять-таки никого не увидел. Прислушался. Кроме него, в здании не было ни души. Обернувшись, он окинул взглядом коридор и просторный вестибюль, в противоположном конце которого, футах в двухстах от него, виднелись двери главного входа.

Карл Ли принялся изучать обстановку. Открывавшаяся внутрь задняя дверь располагалась в довольно большом по размерам холле. По правую и левую стороны от двери наверх вели две одинаковые лестницы. Из холла коридор вел в вестибюль. Карл Ли попытался представить себе, как его поведут в суд. Оттолкнувшись сложенными за спиной руками от двери, он зашагал направо, к видневшимся футах в девяти от него ступеням лестницы, начал подниматься. Так. Десять ступенек. Площадка. Поворот налево на девяносто градусов – оказывается, Лестер забыл не все. Еще десять ступенек, и он оказался в комнатке, где до начала заседания содержатся обвиняемые. Это было небольшое помещение, пятнадцать на пятнадцать футов, с одним окном и двумя дверьми. Карл Ли потянул ручку правой двери и вошел в поражавший размерами зал, где вершилось правосудие, прямо напротив рядов кресел, предназначавшихся для публики. Он направился к проходу, делившему зал на две половины, уселся в первом ряду. Осматриваясь, он увидел перед собой невысокие перильца, или, как их назвал Лестер, барьер, который отделял, так сказать, зрителей от сцены, на которой располагались судья, жюри присяжных, свидетели, защита и обвинение, судебные клерки и подсудимые.

Идя по проходу к дверям, он старался рассмотреть каждую деталь. Ему показалось, что в среду все здесь выглядело по-другому. Вернувшись в комнату для обвиняемых, Карл Ли попробовал другую дверь. Она открывалась в пространство, отделенное от публики барьером, – на сцену, где разворачивалось главное действие. Он уселся за длинный стол, за которым сидели Кобб и Уиллард. Справа был точно такой же стол прокурора. Позади столов стоял ряд простых деревянных стульев, а за ними – барьер с двумя узенькими турникетами в обоих концах. Место судьи было на почетном возвышении – спиной к стене, под несколько выцветшим уже портретом Джефферсона Дэвиса, хмуро смотревшего на каждого присутствующего в зале. Слева от кафедры судьи, а значит, правее Карла Ли помещалось жюри присяжных – под портретами других давно забытых героев-конфедератов. Напротив присяжных и ниже судьи должен был сидеть свидетель. Слева от Карла Ли и чуть позади присяжных стоял стол, покрытый тяжелой скатертью, на нем стопками высились обтянутые красной кожей сборники различных судебных уложений. Во время заседаний какой-нибудь крючкотвор обязательно с умным видом копался в них. В стене позади стола была дверь, она вела в комнату, через которую Карл Ли попал в зал.

Он стоял и озирался с таким видом, будто на него уже и вправду надели наручники. Медленным шагом Карл Ли вышел из-за барьера, вернулся в комнату для обвиняемых, пересек ее и начал спускаться по ступеням узкой, погруженной в полутьму лестницы. Десять ступенек. Площадка. На площадке он остановился. Отсюда он мог видеть задние двери здания суда и большую часть вестибюля. Спустившись еще на десять ступенек, Карл Ли заметил справа в стене небольшую дверцу. Приоткрыл ее – за ней находилась крошечная комнатка уборщицы. Он вошел в нее. Пыльное, заставленное ведрами помещение углом уходило под лестницу, по всему было видно, что пользовались комнаткой редко. Карл Ли повернулся к неплотно прикрытой двери, сквозь щель бросил взгляд на лестницу.

Еще примерно час бродил он по зданию суда. Другая лестница, полностью подобная первой, вела в комнату, расположенную по другую сторону зала, напротив помещения для обвиняемых. На этой же лестнице Карл Ли обнаружил и две двери – одну в зал суда, другую в комнату для присяжных. Ступеньки вели выше, на третий этаж, занятый библиотекой юридической литературы и комнатами для свидетелей. Словом, все было так, как говорил Лестер.

Еще и еще раз он поднимался и спускался по лестницам, представляя, как это же будут проделывать люди, которые надругались над его дочерью.

Он посидел в кресле судьи, строго обозревая свои владения. Несколько минут провел за столом присяжных. Уселся на место свидетеля, подул в микрофон. Уже совсем стемнело, когда в семь часов Карл Ли поднял раму окна в туалете первого этажа и беззвучно скользнул в кусты.

– Кому ты собираешься об этом доложить? – спросила Карла, закрывая картонную коробку из-под пиццы и наливая себе еще лимонада.

Джейк покачивался в стоящем на крыльце плетеном кресле и посматривал на играющую со скакалкой дочь.

– Ты слышишь меня?

– Нет.

– Я спрашиваю, кому ты доложишь об этом?

– Не думаю, что это нужно кому-то докладывать.

– А я считаю, нужно.

– А я – нет.

– Почему?

Качнувшись чуть сильнее, Джейк сделал глоток лимонада и неторопливо заговорил:

– Прежде всего я не уверен, что планируется преступление. Он сказал то, что на его месте сказал бы любой отец, мне легко представить, о чем он может сейчас думать. Но чтобы готовить нечто в этом духе – нет, мне не верится. К тому же обо всем этом он сообщил мне в доверительном порядке, как клиент. Похоже, он уже видит во мне своего адвоката.

– Хорошо, пусть даже ты его адвокат. Но если тебе становится известно о том, что он готовит преступление, неужели ты не обязан доложить об этом?

– Обязан. В том случае, когда я уверен, что все обстоит именно так. А я не уверен.

– И все-таки тебе следует рассказать об этом, – недовольно заметила Карла.

Джейк не обратил на это внимания. Какая ей разница? Прожевывая хрустящую корочку пиццы, он старался не думать ни о чем.

– Тебе хочется, чтобы Карл Ли сделал это? Да?

– Сделал – что?

– Расправился с теми парнями.

– Нет, мне этого не хочется. – Прозвучало это не совсем убедительно. – Но если бы он так поступил, я не смог бы обвинить его, потому что на его месте сделал бы то же самое.

– Оставь, не стоит начинать все сначала.

– Я говорю серьезно, и ты знаешь об этом. Я бы поступил так же.

– Джейк, ты не сможешь убить человека.

– Ладно. Как тебе угодно. Не будем спорить, такие разговоры у нас уже были.

Карла крикнула девочке, чтобы та отошла подальше от дороги. Затем вышла на крыльцо, уселась в плетеное кресло-качалку рядом с мужем. В ее стакане позвякивали кубики льда.

– Будешь представлять его интересы?

– Надеюсь, да.

– Присяжные обвинят его?

– А ты бы обвинила?

– Не знаю.

– Ну подумай о Ханне. Посмотри отсюда, как малышка забавляется со скакалкой, посмотри, ты же ее мать. А теперь представь себе маленькую дочку Хейли, как она лежит перед тобой избитая, в крови и зовет родителей...

– Замолчи, Джейк!

Он улыбнулся:

– Отвечай же. Ты – член жюри. Ты не оправдала бы отца?

Карла поставила свой стакан на подоконник и вдруг заботливо склонилась над нежными ростками цветов, высаженных перед крыльцом. Джейк почувствовал, что победил.

– Ну же! Ты – в жюри. Оправдан или признан виновным?

Она подняла на него глаза:

– Трудно будет назвать его виновным.