Дональд Гамильтон - Человек из тени Страница 14

— Второе правило, — сказал я, — не задирайте юбку, пусть уж подол остается, где ему положено.

Она остолбенела. Мои слова заставили ее выпрямиться в кресле.

— Что?!

Я продолжил:

— Пусть я и не пылкий юнец, но не так уж стар, чтобы не реагировать на привычные стимулы, док. Теперь нам обоим известно, что у вас стройные ножки, хорошие чулки и дорогая комбинация. Мы оба знаем также, что вы не столь уж принципиальная старая дева, за какую себя выдаете. Итак, чему бы вы ни научились у Муни, не испытывайте этого на мне, милочка. На людях, по мере надобности, мы продолжим изображать воркующих голубков, но наедине, как сейчас, — ничего подобного. Прикрывайте свою наготу одеждой, как приличествует.

Я строго посмотрел на нее:

— Разумеется, это при условии, что вы хотите сохранить наши отношения исключительно на деловом уровне.

Она уже поднялась и, одернув юбку, застегивала пуговицы на блузке не совсем послушными руками.

— Извините, — ее душила ярость. — Весьма сожалею, что выбила вас из колеи, мистер Коркоран! Уже поздно, я устала и немного захмелела; я не осознавала, что понапрасну испытываю ваше самообладание. Это непреднамеренно, заверяю вас!

— Может быть, и нет, — ответил я. — Хотя, впрочем, может быть, и да. Вы не похожи на женщину, которая, сама того не сознавая, обнажала бы перед мужчиной ноги выше колен, в трезвом ли виде, или выпив — все равно. Я не вполне представляю себе замысел такого поведения, но это не схоже ни с одним из гамбитов из книги Капабланки, которую вы столь любезно предложили мне, а я прочел.

Я набрал побольше воздуха:

— Просто хочу сказать, док, что если нашу любовь с супружеством вы хотите поставить на сугубо деловую основу, то прежде всего должны следовать уговору. Если хочется поиграть, чего уж там — давайте, тогда вы вмиг окажетесь в постели с задранным подолом и спущенными колготками — и опомниться не успеете. Надеюсь, я изъясняюсь понятно?

Я был слишком груб, но манящие ноги и расстегнутая блузка совсем не вязались с ее прежним образом, и следовало бросить вызов. Женщина, которая читала, оставшись наедине, подчеркнуто тщательно одетая и прибранная, так что и волосок из прически не выбивался, не станет без особого повода столь намеренно пренебрегать правилами приличия в номере полузнакомого мужчины. Причина этого, которая угадывалась мной, показалась столь нелепой, что я приструнил себя, рискуя показаться грубым.

Она некоторое время яростно смотрела на меня, ее бледные губы были плотно сжаты, затем вдруг рассмеялась. Неожиданно раздался совсем настоящий женский смех, мягкий, гортанный и победный.

— Коркоран, — прошептала она, — не валяйте дурака!

Я испытующе посмотрел на нее, и все разом изменилось, как это обычно случается. Позади оставалась длинная непростая ночь, но все вдруг сделалось ясным, и я наконец-то понял, кто кого соблазнял за этой ширмой из двусмысленностей, выпивки и игры в чувства.

— Вы валяете дурака, — прошептала она.

— На это можете не рассчитывать, — напряженно произнес я.

— Вы валяете дурака, — повторила она. — Вы говорите громкие слова, но даже не смеете коснуться меня. Вы просто боитесь!

Давно уже не оказывался я в ситуации, когда кто-то осмеливался бросить мне такой вызов, но однажды я уже обуздал себя в эту ночь и не видел причины поступать так вторично. Честно говоря, Мак наставлял, чтобы я не был назойливым, но при сложившихся обстоятельствах трудно определить, кто кому навязывался.

Я протянул руку и снял ее очки вторично за эту ночь. На сей раз я по-настоящему рассмотрел ее. Приятное лицо, если смотреть на нее как на женщину, а не на выдающегося ученого, и сделать скидку на отсутствие макияжа. Без очков глаза у нее хорошие, смелые, но и, как я рад был заметить, немного испуганные, словно она не совсем осознавала, во что ввергает себя, естественно, помимо постели. Впрочем, и я не осознавал этого.

Я нарушил молчание:

— Поначалу вас трудно было понять, док. Но теперь я вас слышу хорошо. Перехожу на прием. Следует ли нам продолжить возвышенные речи о любви, или можно просто хлопнуться в постель, которая от нас на расстоянии примерно пяти футов?

Она облизнула губы:

— К чему притворяться? Вы, наверное, догадались, что я уже вдосталь наслышана о любви. Я голосую… я голосую, чтобы встреча начиналась сразу, как было предложено, в постели, — последовала маленькая пауза, — а то у дамы сдадут нервы.

10

Проснувшись, я услышал, как она плачет в темноте подле меня. Я не спросил, почему. Скорее всего, слезы вызваны обычной причиной: потерянной некогда невинностью, утраченными иллюзиями… Это привычная жалоба на судьбу.

Тем временем она прошептала:

— Вы проснулись, Коркоран?

— Да.

— Я разбудила вас?

— Это не имеет значения.

— Извините, — тихо сказала она. — Я… просто это такая дешевка и грязь, все это…

— Благодарю, — ответил я. — Все нежные признания приняты с благодарностью.

— Я не имела в виду вас, я вообще о жизни.

— На самом деле вы имеете в виду, что годами хранили себя для великой, нежной, истинной любви, какую показывают в кино, а теперь оказались в гостинице, в нижнем белье, в постели с незнакомым мужчиной, который к тому же не очень вам по душе.

— Нельзя ли без сарказма, черт подери! — вспыхнула она.

— Без проклятий, пожалуйста, — сказал я. — Ругаться буду я. Не забывайте, что вы у нас интеллектуальная женщина.

Она горько рассмеялась:

— Я не ощущаю себя такой. Если бы вы могли меня сейчас видеть, то, полагаю, заметили бы, что я и не похожа. Самое забавное, что я в самом деле не понимаю, зачем склонила вас к постели, черт подери! И ругаться я буду в свое удовольствие. Черт возьми вас самого, Коркоран!

— Для барышни, которая не ведает, что творит, действовали вы вполне уверенно.

— Полагаю, что так оно и было. Наверное, я намеренно осквернила святыню, которая принадлежала ложному богу. Вы догадываетесь, о чем идет речь.

— Осквернить, — сказал я. — Святыню. Такие громкие слова в сложившихся обстоятельствах — четыре утра, и мы рядышком в постели… Ой, больно!

— Что случилось?

— Аукнулся скверный удар вашего ложного бога. Не хотите ли облегчить душу? Что же натворил он такого, чтобы низвергнуть вас с небес на землю?

Она стала говорить в резком тоне, затем обуздала себя. Замолчала на некоторое время. Наконец рассмеялась в темноте:

— Вы опять исполнены сарказма, но, увы, довольно точно уяснили ситуацию. Если женщина столь глупа, что до тридцати лет бережет себя, чтобы вдруг вкусить любви и секса, катастрофа неизбежна. Вначале это было похоже на сон. Со мной никогда ничего подобного не происходило. Он дарил цветы. Он приносил подарки — духи, чулки, французское белье. Я… я ощущала себя женщиной, Коркоран. Я даже ощущала себя красивой женщиной, чего раньше со мной не случалось.

Ее искренность немного смущала, даже в темноте.

Я сказал:

— Купите губную помаду, и все повторится заново. Вы, по правде говоря, отнюдь не отталкиваете от себя.

— Спасибо, — прошептала она. — Благодарю за прелестный, тонкий комплимент. Буду вечно хранить его в сердце.

— Так уж и быть, дарю, — сказал я. — Давайте перейдем к тому моменту, когда вы прозрели.

— Кажется, это случилось в пятницу, — припомнила она. — Да, точно, пятница, конец рабочей недели, десять утра. Я пришла на прием. Я все еще оставалась его пациенткой. Они смеялись, — сказала она глухим голосом.

— Кто смеялся?

— Я пришла на прием чуть-чуть пораньше. Мне очень хотелось опоздать, чтобы показать ему… Короче, я собиралась слегка опоздать и прийти как ни в чем не бывало. Понимаете, чтобы не выглядело, будто эта встреча очень важна для меня. Но когда я вышла из лифта, еще не было и десяти. Просто совладать с собой не могла… Мы встречались накануне вечером, но я все равно была вся в ожидании. Ну, вам же известно, как это бывает.

— Конечно, — поддакнул я. — Знаю, вернее, догадываюсь.

— В приемной ни души. Я уже хотела было вернуться, но услышала их голоса. Они говорили обо мне в кабинете для осмотра — Хэролд и медсестра, или регистратор — яркая блондинка с хорошо очерченными формами под этим нейлоновым белым халатом, вы знаете, о чем я говорю, практически прозрачном и всегда накинутом на нечто ярко-розовое. Мисс Дарден совершенно соответствовала его описанию, но теперь-то он называл ее Дотти. То, как они обращались друг к другу, сомнений в характере их отношений не оставляло. Спелись уже давным-давно. Понимаете, она так уверена в себе и нем, что даже не ревнует к его любовным похождениям. Они только забавляли ее. Вы хотите, чтобы я процитировала, что обо мне говорили? Что сказал он?

— Не надо, — ответил я. — Но справедливости ради вы должны учесть, что говоря с женщиной, с которой спишь, о женщине, за которой ухаживаешь, мужчина не слишком-то волен в интерпретации. Он практически должен представить все так, что занимается любовью с другой женщиной только ради ее денег, связей или просто потехи ради.