Антон Кротков - Расхитители гробниц Страница 14

Бартон с тяжёлым сердцем подумал, что двух имеющихся пулемётов вряд ли надолго хватит в таком пекле. Скорее всего, через пятнадцать минут энергичной стрельбы их заклинит от перегрева. А до воды – не одна сотня метров, и для того, чтобы «максимы могли «пить» вдоволь и бесперебойно стрелять, бегать туда и обратно с канистрами в обеих руках придётся постоянно. Откуда он это знал? Просто Уильям вырос в семье кадрового военного.

В это время к отважному журналисту подошли лорд Карнарвон и главный археолог. Они от души по очереди пожали ему руку. Как никак, но Бартон оказался здесь единственным представителем многочисленной прессы, находящейся в лагере.

Как не желал этого Бартон, но до боевого столкновения дело так и не дошло. Вскоре Говард Картер, при посредничестве хорошо знакомого ему лично бригадира рабочих, вступил с бунтовщиками в переговоры. В итоге было достигнуто мировое соглашение, по которому рабочие оставались в лагере за тройное жалование, а солдаты отпускались в свои казармы с солидными премиальными. Кроме того, руководство экспедиции выделяло средства на приглашение целой команды колдунов и заклинателей мумий. А до их прибытия все работы прекращались.

Бартон опять почувствовал себя обманутым судьбой: его искренняя жажда подвигов снова осталась неудовлетворённой. Но с другой стороны, в этом не было его вины, и даже сам горделивый лорд Карнарвон теперь здоровался с Уильямом за руку.

Сразу после мятежа Бартон описал ещё клокочущие в нём впечатления в следующей дневниковой заметке:

«Пока даже не вериться, что всё это действительно произошло со мной.

А ведь всё начиналось как плохая оперетка, от которой дурно пахнет откровенной безвкусицей. Особенно неудачно выписанным поначалу мне показался персонаж бесноватого колдуна, который, едва увидев меня, выдрал мне клок волос и стал требовать мои глаза. Правда, вскоре выяснилось, что, к счастью, ему понадобились вовсе не мои глазные яблоки, а новенькие солнцезащитные очки, которые я купил в Шербуре. Естественно, что жадный до сувениров старикашка показался мне до крайности отвратительным.

А потом я столкнулся нос к носу с существом, о котором даже сейчас, когда всё уже осталось позади, опасаюсь заявлять что-либо определённое. Признаюсь только, что от крайнего ужаса мой разум настолько помутился, что в самый ответственный момент, когда речь шла о собственном спасении, я забыл перевести свою последнюю надежду – маузер – с предохранителя в боевое положение готовности к стрельбе. Мне стыдно в этом признаться даже самому себе, но я действительно забыл взвести курок пистолета и использовал совершенный механизм убийства, как обычный камень, метнув его в неприятеля. Утешаюсь только тем, что после пережитого кошмара всё же сумел сохранить непомутнённым собственный разум. Должен также признаться, что был не прав относительно колдуна – только ему я обязан спасением своей жизни.

Утром после ночного происшествия взбунтовались египетские рабочие и солдаты. На этот раз я был твёрдо намерен доказать себе, что способен вести себя с неприятелем достойно и с подобающим джентльмену хладнокровием. Но мой героизм ограничился лишь тем, что я был среди тех не многих, кто готовился дать отпор многократно превосходящему по численности противнику и, если потребуется, умереть. Впрочем, уже одного этого оказалось достаточно, чтобы некоторые уважаемые мною господа и леди дали моему поведению самую лестную оценку.

Несколько часов назад у меня состоялся разговор с Эвелин Герберт – дочерью лорда Карнарвона. Она пришла поблагодарить меня за мою готовность разделить судьбу отца и тех немногих, кто был рядом с ним в трудную минуту. Правда, в моё ночное столкновение с потусторонним «нечто» Эвелин не слишком поверила. Она, как и её отец (и, видимо, остальные авторитетные археологи), уверены, что я видел одного из местных бандитов, которые делают всё возможное, чтобы запугать тёмных рабочих и солдат и таким образом получить возможность добраться до найденных сокровищ Тутанхамона. Что ж, вполне возможно, что она права.

В заключение нашего разговора Эвелин – совершенно неожиданно для меня – приколола на мой китель изящный золотой орден в виде танцующего божества, окружённого венком тропических растений. По словам Эвелин, этот почётный знак пожаловал её отцу таиландский король в знак уважения к своему гостю. Орден называется «За личную храбрость» и по статусу является воинской наградой. Лорд Карнарвон решил, что я достоин такой награды.

Сказать, что я горд собой и счастлив, – значит, лишь в отдалённой степени выразить тот восторг, который бушует в моей груди. Ведь это моя первая в жизни награда.

Глава 15. По следу «чёрных» копателей

Первый день по возвращению из археологического лагеря в цивилизованные условия каирского отеля Бартон просто блаженствовал. Самые обычные вещи вроде приятно хрустящего чистого постельного белья, горячей воды в кранах и возможности принять ванну с пеной доставляли ему неописуемое наслаждение. Он с трудом представлял, как археологи умудряются месяцами жить в спартанских полевых условиях, где один только вездесущий песок способен отравить жизнь любому европейцу.

За ту неделю, что Уильям находился на раскопках, его чрезвычайно утомил этот проклятый песок, который колол кожу под нижним бельём, постоянно скрипел на зубах и вызывал резь в глазах. Никакие предпринимаемые меры не могли уберечь человека в пустыне от песка и москитов. Любая еда, даже при самом аккуратном её приготовлении, всё равно обязательно содержала в себе песок. Кроме этого, большая опасность исходила от не слишком чистоплотных арабов, которые, несмотря на жёсткие запреты руководства экспедиции, предпочитали устраивать туалеты в непосредственной близости от лагеря. Горстка археологов постоянно жила в состоянии эпидемиологической угрозы. Инфекция была буквально повсюду: в богатой кишечными палочками и паразитами нильской воде, в редко стираемой одежде местных рабочих, в то и дело возникающих поблизости от палаток свалках пищевых отходов. И можно было только поблагодарить бога за то, что тот пока уберегал лагерь от эпидемии чумы или холеры. Стоило прибавить к этим напастям змей и крокодилов, которых постоянно встречали на своём пути водоносы из числа рабочих.

Хорошее настроение Бартону немного подпортило полученное им от возлюбленной письмо, совершенно пресное по духу, будто между ними никогда и не полыхала настоящая страсть.

Диана писала о чём угодно, кроме своих личных переживаний по поводу их разлуки. Из её письма Уильям узнал о гастролях в Лондоне Миланской оперы, о последнем американском фильме и даже о досадной ошибке собачьего парикмахера, чрезвычайно неудачно подстригшего чёлку любимой собачке Дианы. Но сколько молодой человек не перечитывал письмо, он так и не нашёл намёка на живые чувства.

Первым порывом Уильяма бросить дела и немедленно лететь в Лондон, чтобы на месте выяснить причину странной перемены в душе любимой. Но потом ему в голову пришла очевидная мысль. Скорее всего она просто опасается, что письмо попадёт в третьи руки и боится компрометации.

«Ну конечно же, она просто очень умная и осторожная, моя милая Ди! А я против неё просто мальчишка, готовый на весь свет прокричать о своих чувствах. Но ведь кто-то же должен в нашей паре иметь холодный рассудок». Решив так, Уильям сразу же успокоился и с ясной головой продолжил работу над статьёй.

На подготовку и отсылку репортажа в лондонскую редакцию Уильяму потребовалось три дня безвылазной работы в гостиничном номере. Остальное же время выдавшейся паузы молодой журналист собрался посвятить второй части редакционного задания, а именно – попытаться понять, как работает местный контрабандный рынок древностей. Для этого Уильям решил выдать себя за богатого американского туриста, жаждущего прикупить древних сувениров для личной коллекции. И как только репортаж о проникновении в гробницу был готов, он немедленно стал реализовывать задуманный им план.

«Единственным способ обратить на себя внимание подпольных торговцев, – размышлял Бартон, – это следовать собственному инстинкту». Именно пресловутое «шестое чувство» гнало его по вечерам в самые тёмные закоулки старого города, заставляло посещать задние комнаты сомнительных лавок и в конце концов свело молодого англичанина с подозрительным египтянином, который на жуткой смеси ломаного английского с таким же французским предложил ему несколько якобы подлинных древностей.

Египтянин сразу не понравился Бартону. Скорее всего из-а чрезвычайно отталкивающей внешности. Данный тип оказался отвратительно толст и нечистоплотен. По пятнам на его одежде не сложно было узнать, что он ел на обед, да и на завтрак тоже. К тому же, разговаривая с Бартоном, торговец слишком жизнерадостно улыбался, при этом его маленькие хитрые глазки старались не встречаться со взглядом собеседника. Но как ни неприятен Уильяму был этот фрукт, он не собирался отказываться от задуманного.