Лолита Пий - Город Сумрак Страница 14

Мира: в то бурное утро 12 февраля 25 года она сначала элегантно просила, потом высокомерно и отвратительно требовала, как избалованный ребенок, не привыкший встречать отказа ни в чем, пусть даже в праве на убийство для своего гнусного братца, потом приводила ловкие юридические аргументы, поражая знанием законов и процедуры, а в качестве последнего козыря хладнокровно угрожала отцовским гневом.

Сид собирался уже выставить ее из кабинета, как вдруг на его трейсер пришел розовый конвертик «Ваш шанс». В окошке замелькали параметры искомого кандидата — Сид им соответствовал на 94 процента. Сервер С — «сердце» позволил себе даже поздравить его с такой замечательной победой. Сервер С позволил себе также напомнить абоненту, что «В Светлом мире до любви — один шаг». Кстати, она уже у него в кабинете: на конвертике было имя Миры Венс.

Он поневоле хмыкнул, что сбило Миру с толку прямо во время грозной тирады. Она опешила, слегка сбавила обороты, и тут звякнул ее собственный трейсер. Она посмотрела. Нажала пару кнопок. Тоже хмыкнула:

— Похоже, и я вам подхожу, инспектор.

И даже после этого он не выставил ее за дверь.

Сид так и не узнал, был ли приговор судьи предрешен заранее благодаря прямому или косвенному давлению Игоря Венса или же ему сумели задурить голову потоком лжесвидетельств, увенчанным виртуозной — по тысяче долларов за минуту — речью адвоката. Гвоздем программы стало выступление юного Венса со скамьи подсудимых. Умереть — не встать: слезы, заикание, намеки на некие сексуальные домогательства. Впрямую ни о чем не заявляя, он намекал на худшее. Ему дали пять лет условно. И отправили в частное исправительное заведение. Сида это дело больше не касалось. Его отстранили, потому что он спал с Мирой. Он все же настоял на том, чтобы присутствовать на кремации учителя Райс-Смита. Он один стоял рядом с вдовой, двумя девочками и старушкой — видимо, бабушкой. Больше никто не пожелал прийти проститься с педофилом. А Венса-младшего через полтора года выпустили.

Сид по-прежнему спал с Мирой. И женился на ней. Были ночи, были какие-то мгновения, которые даже теперь он не мог зачеркнуть, но общая картина вызывала острое желание унести ноги. Ночи, когда лицо жены озаряло все вокруг и делало антураж приемлемым, когда оно светилось, рассекая тьму и отгоняя застарелое одиночество в темные углы. Ночи, когда он, к собственному удивлению, вываливал ей всю накопившуюся в душе чернуху, как будто так можно было от нее освободиться. Нарковойна и ее подоплека, гибель отца, жуткие преступления и его бессилие изменить хоть что-нибудь, изматывающее и бесконечное принуждение к жизни людей, дошедших до края, потому что им «обрыдло есть в одиночестве», и тяга непонятно к чему, и поиски непонятно чего, что не давало покоя, мучило, было недостижимо и вдруг являлось ему на миг — когда она засыпала в его объятьях.

А потом эта история взяла и умерла, и все, что он любил, отошло в прошлое, в другие края, покинутые безвозвратно. Мира изменилась. Перестала работать адвокатом. Отказалась от внешнего мира. Решила отныне жить одной любовью. Он не просил этого, не хотел, это было неправильно. Вскоре любовь действительно поглотила в ней все остальное. Не стало женщины, личности, а только льнущее к нему тело, молящий голос и глаза, постоянно прикованные к нему, беспокойные, пустые, неотступные, тлеющие, как два непогашенных окурка.

Он любил ее уже меньше. Она объясняла это угасанием влечения. Возненавидела свое тело за то, что оно перестало быть желанным. Решила его наказать. Стала морить себя голодом. Нюхала все больше кокаина. Пила. Перестала спать. Принимала все больше лекарств. Отупела. Он ушел от нее.

Ушел от Миры Венс, дуры, бездельницы и наркоманки, главной любви своей жизни.

Они сдали обручальные кольца проповеднику, и все закончилось.

Сид проглотил два аспирина с кортикоидами и несколько таблеток кодеина. Если чем и могла похвастаться его жена, так это своей аптечкой, которая сделала бы честь солидной больнице. Он подошел к окну. Он стоял в девичьей комнате Миры с афишами умерших звезд и детьми-куклоидами с длинными накрашенными ресницами. Апартаменты его бывшей выходили на заднюю часть парка. За лабиринтами отцовских кипарисов и розовых клумб начинались стены Западной наружной зоны, снайперы и колючая проволока — на многие километры.

Ниже этажом кипел праздник. Солнцешар проецировал на озеро искусственный полуденный свет. Через час или около того обед закончится, и в саду пойдет снег. Мужчины и женщины сбивались кучками, скучали, разглядывали друг друга и напивались.

Он вздохнул. Тут пир горой, а в нескольких сотнях метров зонщики штурмуют границу, и по ним стреляют как по воробьям.

Он снова вздохнул. Хотелось свалить незамедлительно.

Но было нельзя. Прежде следовало кое-кого увидеть.

Он сгреб с тумбочки ключи от мотоцикла и пошел искать нужного человека.

Он искал его безуспешно — среди всего-то четырех сотен гостей, толпившихся у восьми баров на берегу озера, и в процессе поисков как-то незаметно напился. На него таращились, недоумевали, как вышло, что дочка Венса связалась с таким забулдыгой. Сид почувствовал, что его алкогольные рекорды становятся интересным зрелищем. Он тихонько смылся, чтобы продолжить поиски: Каплан был склонен уединяться. По дороге он столкнулся с кузиной Миры, которая беспокоилась, что не возвращается ее приятель, роскошный куклоид, охотник за приданым, и несколько его приспешников, уехавших час назад в зоны купить у банкотрупов крэк.

С главной аллеи подкатили три машины с номерами Внедрения, Игорь Венс сел в одну из них и, резко рванув с места, улизнул от своей непродленной дочери. Сид пошел дальше. Выстрелы со стороны лабиринта вызвали у него прилив адреналина, но там оказался всего лишь Венс-младший и его приятели, тренировавшиеся в стрельбе по желтым банкам галлюциногенной газировки, поставленным на плечи трясущихся куклоидов. Тут зазвенел трейсер и передал спецдепешу о том, что Севертранс, Северный транссекционный вокзал, только что взлетел на воздух — сорок человек убито, вдвое больше ранено. Известие отрезвило его. Пока он крутился в лабиринте, ему попалась Кэри Венс, грациозная, как морской слон, которая среди прочего сообщила, что точки роста у нее окостенели и она уже не станет выше. Она также сообщила, что влюбилась в него с первого взгляда — в девять лет, увидев его на процессе по делу брата, когда он во время слушания расколошматил стул и покинул зал суда. Она сказала еще, что в девять лет уже была такого же роста, как сейчас, и читала слишком много романов. Она сказала еще, что ничего от него не ждет и что, если она его смущает, он может тотчас же слинять без объяснений, и показала, где выход. Сид слинял без объяснений, и Кэри Венс крикнула ему вслед, что мольбы исполненные отливаются потом куда большими слезами, чем неисполненные, — как будто проклиная его. Он обшарил цветник и не нашел там ничего, кроме одиночества среди цветов. Он отправился к озеру. Навстречу шла Мира в красном платье и смотрела сквозь него, и до него дошло, что это не Мира, а клон. Навстречу шла Мира в твидовом костюме, и до него дошло, что это не Мира, а ее мать, и в этот момент трейсер звякнул, что в нескольких метрах от него кто-то тайно жаждет с ним переспать, и на экране появилась личная карточка матери Миры.

Он ускорил шаг. Навстречу попались три клона звезд, не выходящих из моды по крайней мере полвека, — пятнадцатилетние девицы с муаровыми волосами, переливчатыми, как парча, они по очереди попросили его подержать волосы, пока они поблюют на клумбу с амариллисами, и Сид задумался, какие бы у них были лица, если бы они узнали правду про звезд.

Звезды состарились — вот о чем он думал, прощаясь с тремя тошнотворными девчонками. Звезды состарились, и после бессчетного количества пластических реконструкций вопрос уже стоял не как вернуть ускользающую красоту, а как справиться с отторжением кожи. Ночь напролет в Цитадели Звезд горели фонари, как свечки на жертвенном алтаре, потому что всякая дрянь, которую они жрали, чтобы не толстеть, начисто спекла им мозги и наградила бессонницей на веки вечные. Звезды пили. Кололись галлюциногенами, чтобы увидеть в зеркале призрак собственного прошлого. Звезды ненавидели друг друга. Каждую ночь у ворот Цитадели хватали свихнувшихся от похоти фанатов и несчастных дур, чье обожание доходило до жажды убийства.

Каждую ночь как минимум одна звезда пыталась покончить с собой.

Сид заметил согбенный силуэт того, кого искал, на другой стороне озера.

— Эту историю я еще никому не рассказывал, — сообщил Сид Каплану, протягивая стакан содовой с опиумом, за которым старейшина Дюжины послал его, пообещав за это выслушать.

Каплан поднес стакан к губам веснушчатой рукой, даже не пытаясь унять дрожь. Несколько секунд царило молчание, едва нарушаемое отзвуками дальнего застолья. Каплан тихонько цедил свою балду, а Сид разглядывал усталое лицо знаменитости, истощенное до последней крайности, парализованные ноги, блекло-голубые глаза, словно выцветшие от старости и опиума.