Елена Костюкович - Цвингер Страница 142

— Пощади, Ульрих, страшно. Есть в твоих словах правота. Но что я мог поделать? Меня скрутили вышибалы из секьюрити… Про Наталию не надо, умоляю. Я и так уже от страха не чую ног.

К слову о ногах. Оба ботинка, которые почему-то оба на левую ногу, на глянцевый фасад буклета не умещаются, и Виктор растягивает бюллетень нараспашку. Видит надпись «Омнибус». Надо же, и тут об «Омнибусе». Главная новость — торги ватрухинские. Ишь, какие напечатаны яркие фото…

— А-а! Господи! Представь, Ульрих, что я вижу! Передо мной красуется этот самый болгарин, за моим столом.

— Где, прямо у тебя в спальне твоей гостиничной?

— Да нет! На фотографии в бюллетене выставки. Болгарин Чудомир. А подпись почему-то: «За агентским столом знаменитого „Омнибуса“ Дэвид Ренато Бэр проводит аукцион на архив Ватрухина». Тут же сидит костлявая крашеная болгарка и во врезочке кадрик из телеинтервью о Ватрухине, скриншот.

— Чей копирайт снимка? — спрашивает Ульрих.

— Любезность «Никсоса». О боже, «Никсос» — это же корейцы, с которыми контракт Бузони. Ну да, они рано утром в четверг должны были прийти знакомиться и, как предупреждала Мирей, апдейтировать отношения. Ну или апгрейдировать. Короче, сфотографировать должны были меня. Прийти за стол и снять. О-о, Ульрих, с ума сойти, я, кажется, догадываюсь. Черномор Чертовский, негодяй, выдал корейцам себя, волосатого, за Бэра! Бессовестный мафиоз!

На эти вопли Ульрих отзывается следующим:

— Думаю, да, Виктор. Увидали здоровенного мужчину. Он, может быть, выдавал себя за Бэра. А может, просто сидел. Они его сняли. У Черномора ведь с английским полный швах. Общения, значит, не получилось. Однако если в бюллетене написано — «проводит аукцион», значит, корейцы предложили собеседнику прямую сделку. И вероятно, выдали ему за Ватрухина аванс… А он что понял? Вернее, что ему выгодно было понять? Что кто-то вдруг дает ему чек на предъявителя! Что же до кутерьмы, то, по-моему, более чем вероятно, что и мусульманские фундаменталисты перепутали болгарина с Бэром.

— И этот бандит Черномор стащил крупный чек и убежал!

Виктор вспомнил все, что вчера ему рассказывали, и сумел наконец сложить дважды два. Черномор бежал по проходу между столиками, будто видел привидение, даже сшиб тележечника с бутербродами и еще скинул телекамеру на пол, зацепив провода.

— А-а-а… О-о-о! Мерзавец продал им ватрухинский архив за тридцать тысяч аванса. Зацапал себе чек.

— Притом что вообще эти жулики, готов пари держать, больше тыщи за архив Жалусского не надеялись взять с любящего внучка.

— Хорошо у меня утро начинается, — ответил Виктор. — Ты открыл мне глаза на половину тайн, спасибо тебе. Остается вторая половина. Через четверть часа у меня такси в аэропорт. Я передал Роберту руководство ватрухинским аукционом. Перемещаюсь в Милан. Буду разбираться там.

Оборвав протесты Ульриха — не надо Милана, без тебя Милан, а как же Ортанс, — Виктор нажимает отбой. Еще ведь звонить Бэру. Набирает Бэров сотовый номер, одновременно выкапывая из зажатого чемодана черный ботинок, какой-нибудь, хоть мокасин, хоть шнурковый, к любому из тех двух мокрых левых, которые с вечера смиренно сохли у входа в комнату. Он что, вчера весь день в двух левых проходил? О, выудил, великое везение. Ага, и этот мокрый. Ну, значит, все ботинки у меня промокшие. Во Франкфурте на выставку и с выставки ходить — точно Христу по водам. Заталкиваем лишний левый внутрь. И молния, о счастье, не лопнула, застегнулась. В Москве сейчас восемь тридцать пять. Не буду пока рапортовать Бэру, что от корейцев получено без всякого аукциона за Ватрухина тридцать тысяч, которые тут же уплыли за дедов архив.

Бэр, кстати, вообще никаких вопросов не задает и сам сыплет дробными сведениями с места в карьер:

— Знаете, Зиман, удивительно, до чего я быстро выполнил вашу просьбу узнать про архив Плетнёва. И без Павлогородского с утра пораньше уже получил результат. Большая часть архива была в КГБ списана, удалена из секретных фондов и безвозмездно передана два года назад.

— Передана? Как? Кому?

— Вы не поверите кому. Попробуйте догадаться.

Слабеющим языком Виктор:

— Неужели вы смогли узнать? Не мучьте, я не в состоянии гадать.

— Вы не поверите. Ну ладно. Не буду мучить вас. Зиман! Архив этот был передан вам. Да-да, вам.

— Я не понимаю эту вашу фразу.

Виктор распахивает окно — буря в лицо, град заваливает скачущими льдинками пол гостиничного номера.

— Как уверяет приехавший из Киева на похороны Яковлева замдиректора булгаковского музея… Мы с ним завтракаем. Алексей Гранников. Сергей за мной заехал, мы встретили Алексея с поезда. Сергей завез нас в какой-то ресторан, похоже не закрывавшийся со вчера. Потому что утренних баров у них тут нет. Но есть незакрывшиеся вечерние. Вот я сижу тут, сижу и дивлюсь.

— Чему дивитесь?

— Всему. Ресторану. Но больше всего тому, что рассказывает коллега Гранников. Передаю ему трубку.

— Здравствуйте.

— Очень приятно с вами познакомиться, простите, имя-отчество?

— Алексей Леонидович. Замдиректора по научной части.

— Алексей Леонидович, очень приятно. Я хотел спросить, у вас какие-то сведения по архиву Плетнёва? Это меня очень интересует.

— Да я понимаю, что интересует. Если вы внук Жалусского. Я помню вашего дедушку. Я ребенком был, он в школу к нам приходил выступать о русских художниках.

— Как я рад. Спасибо, что помните.

— Ну, как я понимаю от господина Бэра, вы не получили плетнёвские документы?

— Как не получил? Как раз получил, поэтому и ищу остальные.

— Ну, тогда я вообще не понимаю. Я от господина Бэра так понял, что вы не получили. Всю коробку, которую я лично вам передавал.

— Когда вы мне коробку передавали?

— Когда мы ремонтировали музей. У нас стоял плетнёвский ящик, который поступил в музей из комитета. У них после независимости фонды чистили. Архивы разбирали. Из комитета к нам поступила значительная партия. Мы ящик Плетнёва приняли, держали десять лет. Все думали провести персональную выставку. А потом начался ремонт, площади выставочные сократились. Теперь у нас не имеется возможности по площадям. И тогда я стал решать. У Плетнёва не осталось родственников. Но я вспомнил про Лиору Гершевну. Я знал ее адрес. Мы ее разыскали, когда делали фильм о булгаковском доме.

— Однако ведь бабушка… она ничего не понимала, не соображала…

— Да? У меня не создалось впечатления. Я ей для вас этот ящик передал.

— Когда?

— Ну, в точности не скажу. Зимой. Или в конце две тысячи второго, или в начале две тысячи третьего. Еще была симпатичная компаньонка у нее, эффектная женщина. Они с вашей бабушкой приняли бумаги. Бабушка вспомнила Плетнёва, начала листать. Я, конечно, оставлял вашей бабушке, но имел в виду вас. Мы в курсе, что вы работаете у профессора Бэра в «Омнибусе». Да вообще и о вас в Киеве знают, вы из такой семьи. Та женщина обещала, что вас известит. Лиоры Гершевны, увы, в скором времени не стало, к сожалению… Так что архив этот вам искать — сокиру под лавкой.

— Что?

— Украинское выражение. Сокира — то же самое, что секира. Топор. Искать под лавкой топор. Пословица. Архив отдан вам. Вот, чем мог, постарался помочь, передаю господину Бэру.

— Ну хорошо, Зиман, а у вас там какие новости? Как дела с Хомнюком-Оболенским? И с Ватрухиным? Как аукцион? Я еще не решил, куда держать курс после похорон. Вероятно, вылечу из Москвы завтра. Нафтизин куплю, помню. Но куда полечу — еще не решил. Вы, главное, скажите, получили ли от Мирей наконец привет.

— Нет, не получил.

— Так и не позвонила?

— Так и не позвонила.

— Ну и как вы это, Зиман, можете объяснить? Это уже не каприз, а черт знает что. Я сам ей тут звоню каждые пять минут. Никакого толку.

— Я тоже беспокоюсь. Разыскиваю. Ну, не волнуйтесь. Отыщем. Может, телефон потеряла, в котором все наши номера. А вы-то сами как, Бэр?

— Ох, умоляю. Скорей бы к вам в Европу. Какие-то лодочные поросята. Клуб-кафе «Субмарина», оформленный под отсек подводной лодки, и «лодочные поросята», которыми, как тут в меню написано, «в годы войны награждались команды подлодок за торпедированные суда и боевые корабли». Вот я сижу и этого поросенка ем. Кого я торпедировал? На завтрак поросенка. Есть еще печеночные котлеты, пюре. Кофе с круассанами нет. За соседними столиками еще не кончили ужинать. Ну, что вы об этом скажете?

— Бэр, об архиве. Я потрясен. Еще не все обдумал, но спасибо большое за оперативность.

— И вот слышу сейчас от Гранникова о шестидесятипятилетии Бабьего Яра. Состоится в будущем году. Их президент, Ющенко, присвоил Бабьему Яру статус заповедника — знаете?

— Нет, я не знал. Почему это должно называться заповедником? Там что, бизоны?

— Нет, там карусели. Гранников сейчас рассказывает, готовится чествование. Там развлекательный парк. Но будет мемориальная часть. С участием Квасьневского, Черномырдина, Януковича…