Питер Альбано - Поиск седьмого авианосца Страница 15

— Это всем известно. Его клетчатый «Мессершмитт» много раз сбивал с империалистов спесь!

— Пока что я сбил тебя, — сказал Йоси Мацухара, уже успевший остыть после стычки с Тасиро Окумой и Сайки. — Разворотил твоему «сто девятому» всю задницу.

— Это потому, что я в это время фаршировал твоего ведомого двадцатимиллиметровыми орехами. Четыре порции прямо в кабину. Он испекся, как рождественная индейка, а я сделал еще полсотни штук.

Фудзита прекратил этот обмен любезностями.

— Уведите, — сказал он начальнику караула. — Давайте следующего.

Когда двое дюжих матросов выволакивали Кеннета из кают-компании, он обернулся от самой двери и крикнул Бренту:

— А с тобой, дружок, мы еще встретимся!

— Это я тебе обещаю, — успел ответить Брент.

Вид второго пленника поразил всех. Это был худосочный человек лет шестидесяти: из воротника кителя со знаками различия лейтенанта ливийских ВВС торчала тощая жилистая шея, нездоровая бледность покрывала впалые, сморщенные щеки, худые руки были опутаны сеткой вен, один глаз сильно косил, закатываясь за край пожелтевшего от африканских лихорадок белка, и это придавало его монголоидному лицу какое-то хитровато-недоверчивое выражение.

— Японец? — с нескрываемым отвращением спросил адмирал.

Пленный весь подобрался, как будто собираясь прыгнуть в ледяную воду.

— Я гражданин мира, борец за свободу всех народов, ответил он неожиданно сильным и звучным голосом.

— Это мы уже слыхали сегодня, — сказал Фудзита. — Фамилия? Воинское звание? Номер части? И по-английски, а не по-немецки.

— Женевская конвенция…

— Она вас не касается. Вы террорист, а не военнопленный. Отвечать на вопросы!

Конвоир открытой ладонью звонко ударил лейтенанта по лицу.

— Лейтенант Такаудзи Харима, — вскрикнув от боли и задыхаясь, ответил пленный. — Вторая эскадрилья Четвертого бомбардировочного полка. Летал вторым пилотом на DC—6. Выбросился с парашютом.

— Откуда взлетали?

— Из Триполи.

Фудзита издал удивленный смешок:

— Далеко, однако, забираются ваши «Дугласы». Откуда родом?

— Я родился в двадцать шестом году в Уцуноми, префектура Тотига.

— Участвовали в Большой Восточно-Азиатской войне?

— Так точно. Я честно сражался за Японию. Пошел добровольцем в шестнадцать лет, воевал в Маньчжурии с русскими и китайцами в составе Четвертой пехотной дивизии, а потом, когда мою роту уничтожили, в Седьмом отдельном саперном батальоне. Нас послали в самое пекло — на Гуадалканал, оттуда в сорок третьем нас сняли эсминцы. От батальона в живых осталось двадцать три человека. — Файт и Араи, встрепенувшись, недоверчиво переглянулись. — Потом бои в Новой Британии, Бугенвиле, на Окинаве…

— Сдался в плен?! — выкрикнул Фудзита.

— Да, господин адмирал, сдался в плен, когда понял, какой чепухой забивали нам головы с помощью этой вот книжки, — он показал подбородком на придавленную адмиральской ладонью «Хага-куре».

В кают-компании повисла напряженная тишина. «Смельчак, — думал Брент. — Ведь он японец, значит, знает, какое омерзение испытывают самураи к тем, кто сдается в плен, — знает это лучше Розенкранца, который подписал себе смертный приговор. Он тоже говорит как человек, смирившийся с неизбежной и близкой гибелью».

— Эта книга, — продолжал Харима, подтверждая мысли Брента, — учила нас «синигураи». — Он взглянул на Бернштейна, а потом на американцев, из которых только адмирал Аллен понимающе кивнул головой, и пояснил: — Презрению к смерти. — Он поднял глаза на портрет императора, висевший над головой адмирала. — Умению так закалить свой дух решимостью идти в бой, как будто тебя уже и нет на свете, а потому смерть тебе не страшна.

— Вижу, вы читали «Хага-куре», — сказал Фудзита. — И несмотря на это, решились предать ее, изменить своим предкам и потомкам.

— Господин адмирал, я жил по конфуцианским заветам: я был настоящим мужчиной, воином и ученым — и что же получил в награду? Отец, мать, сестра и брат погибли под американскими бомбами. Страна лежит в руинах. Император перестал быть богом. А правит нами новый властелин — Дуглас Макартур. Вас, — он обвел взглядом японских офицеров, — здесь не было в то время. По какому же праву…

— И вы стали террористом, превратились в убийцу беззащитных женщин и детей?!

— Нет! Я стал борцом против американского империализма.

— А русские, надо полагать, лучше?

— Русские помогают свергнуть иго…

— И весьма недурно при этом платят, не так ли? — Фудзита перевел взгляд на конвоиров. — Увести лейтенанта Хариму!

— Убейте меня! — рванулся тот к адмиралу.

— Я поступлю так, как сочту нужным. Вашу просьбу я выполню с большим удовольствием, но — в свое время.

— Отрубите мне голову! — Харима жадно уставился на висящий на переборке кривой самурайский меч.

— Ну, разумеется, только поставим вас лицом на северо-восток, — адмирал нетерпеливо кивнул конвоирам.

— Нет! Прошу вас!.. Злые духи… — но матросы уже вытаскивали его из кают-компании.

— Я думал, вы не верите в эту чепуху, — пробурчал ему вслед Фудзита.

Третий пленник носил мешковатый синий комбинезон и предстал перед адмиралом, дрожа от страха и низко опустив голову. Ростом этот смуглый молодой человек с бегающими темными глазами и подковообразными усами под крючковатым носом был не выше Харимы, но много шире его в плечах.

— Салим аль-Хосс, ваша милость, — еле слышно прошептал он.

— Громче! И милостей тут нет!

— Виноват, господин адмирал! Салим аль-Хосс, стрелок с четырехмоторного «Дугласа».

— Часть! База!

— Вторая эскадрилья Четвертого бомбардировочного полка. Мы летели из Сергеевки.

— Сколько там еще самолетов?

— Десять бомбардировщиков, кроме нашего, и две эскадрильи истребителей.

— Двадцать четыре истребителя?

— Да, господин адмирал, но целую авиачасть оттуда не так давно вывели.

— Когда это было?

— Месяца полтора назад… — Он осмелился поднять голову. — Господин адмирал… Меня… казнят?

— Вы входите в организацию «Саббах»?

Пленный оглянулся по сторонам, словно ища поддержки или сочувствия, и, не найдя ни того, ни другого, еле слышно прошептал:

— Да.

— Я слышал, что у вас считается честью умереть за полковника Каддафи.

— Я так не считаю…

— Почему вы воюете с нами?

— Все из-за них, — он показал на Бернштейна. — Они выгнали нас из дому.

— Чушь, — сердито ответил тот. — Живите себе на здоровье в Израиле, как сотни тысяч арабов, которые работают там и отлично устроены.

— Да? Быть рабом? Гражданином второго сорта? — вскипел Салим — Никогда!

— Просто лень работать.

Араб снова взглянул на адмирала.

— Меня убьют?

— Вы соблюдаете Пять Столпов Веры?

Араб широко открыл глаза, поражаясь глубине адмиральских познаний и неожиданности вопроса, а потом, явно обретая надежду, ответил:

— Конечно. Вера, молитва, пост, «хадж» и самопожертвование. Я соблюдаю все пять. И читаю Коран, обратясь в сторону Мекки, и пять раз в день совершаю намаз.

— Коран — это слово Аллаха, не так ли?

— Так, господин адмирал, истинно так! Нет Бога, кроме Аллаха, и Магомет пророк его.

— Значит, вы знаете, что каждому смертному придется в свой час предстать на Страшном Суде?

— И мой час настает? — надежда в его голосе уступила место отчаянию.

— Да.

Салим впервые за все время допроса выпрямился, а потом рухнул на колени, обхватил голову руками, как на молитве.

— Нет! Нет! Пощадите! Пощадите меня!

— Умереть, потеряв достоинство, — значит умереть как собака, — с негодованием сказал адмирал. — Убрать его!

Подхватив Салима под руки, матросы волоком потащили его к выходу, и Брент еще долго слышал его доносящиеся из коридора крики: «Аллах Акбар! Аллах Акбар! Смерть Израилю!»

Полковник Ирвинг Бернштейн, что было вовсе на него не похоже, закрыл лицо руками и опустил голову. Совсем недавно всем казалось, что этот человек склонен к сантиментам не больше чем нож из шеффилдской стали. Он не моргнув глазом убил нациста Вернера Шлибена, который как-то раз вздумал юмористически порассуждать об иудаизме, геноциде и отсутствии крайней плоти. Даже видавшие виды японцы содрогнулись от этого кровавого поединка, происходившего в судовом храме «Я сделаю тебе обрезание!» — мстительно воскликнул Бернштейн, снова и снова всаживая клинок вакидзаси в пах поверженного Шлибена. Но сегодня полковник был явно чем-то подавлен, и это не укрылось от проницательных глаз адмирала.

— Итак, для подготовки судна к операции у нас месяц с лишним, — сказал он. — Офицеры «Йонаги» первого призыва очень долго не сходили на берег, не были в отпуске. Для новых сражений нам нужны новые силы. Поэтому им разрешаются увольнительные. Не забудьте личное оружие.