Патриция Хайсмит - Игра на выживание Страница 15

— Да. Понимаю. Но может быть я чем-нибудь… — Теодор замялся, чувствуя некоторую неловкость оттого, что он как будто навязывается со своей помощью Рамону.

— Нет, дон Теодоро, спасибо, ничего не надо. У нас есть снотворное. Таблетки уже скоро должны подействовать.

Было слышно, как Рамон что-то негромко пробормотал.

Изначально Теодор хотел подозвать к телефону Рамона. Но внезапно у него пропало всякое желание разговаривать с ним.

— Что ж, Артуро, я очень рад, что ты пришел, чтобы присмотреть за ним.

— Его очень трудно утихомирить, потому что он хочет немедленно идти увидеться с этой… как её зовут, Рамон?… ну да, с Хосефиной.

А меня, стало быть, он видеть не хочет, заключил Теодор.

— Нет, сейчас ему лучше никуда не ходить, — сказал Теодор.

Они по-дружески попрощались.

К трем часам дня вернулась Иносенса. Она уже видела газеты, и её переполняли вопросы, сочувствие и глубокие соболезнование от всей её семьи из Дуранго, пока в конце концов Теодор вежливо не прервал ее:

— Пожалуйста, Иносенса, ты не могла бы замолчать?

— Сеньор, но вы же не думаете, что это дон Рамон убил ее! — Рамон ей очень нравился.

— Его освободили сегодня утром.

— Слава Богу! — с облегчением вздохнула она. — Слава Богу! Он не виновен!

— Не виновен, — автоматически повторил Теодор. — Позволь я помогу тебе с вещами. А это что такое?

— Моя семья передает вам утку и сердечные пожелания всего наилучшего. А ещё моя тетушка Мария сшила вам покрывало. Оно здесь, — сказала она, похлопав лежавший на полу сверток, перетянутый бечевкой. — Там внутри все упаковано в красивую бумагу, но я не хотела испачкать её в самолете. Сеньор, даже вспоминать не хочется! Мы летели сквозь туман! Я уж испугалась, что не выдержу и помру. А уж как только подумаю про сеньориту Лелию… la pobrecita.[6] Нет, ничего не берите, я сама. Негоже вам прислугины чемоданы подносить. Сеньор, хотите чаю или ещё чего-нибудь?

— Нет, Иносенса, спасибо. Я просто очень рад, что ты вернулась. — Он подошел к окну, выходящему во двор и закурил сигарету. Все-таки хорошо, что она приехала так быстро, и теперь в доме снова будут слышны её легкие, торопливые шаги. Все будет как и прежде, она будет хлопотать по хозяйству, негромко мурлыкая себе под нос какой-нибудь мотивчик, хотя, наверное, сегодня она петь не будет. Иносенсе тоже очень нравилась Лелия, и она совсем не ревновала его к ней, хотя Рамон, стараясь подколоть его, несколько раз и заявлял, что его «настоящая жена» — Иносенса. Да, действительно, в большинстве случаев она заправляла всем в доме по собственному усмотрению, но разве другие служанки ведут себя иначе? Иносенса жила у него вот уже почти четыре года. Наверное, Рамон считал, что служанка должна быть более покладистой и не такой своенравной, как Иносенса, но все же ни Рамон, никто другой не мог найти в ней ничего такого, к чему было бы можно придраться. По вечерам она всегда была дома, умела хорошо гладить и готовить. На неё также всегда было приятно посмотреть, а её блестящие черные волосы были неизменно аккуратно зачесаны назад и уложены в тугой пучок, заколотый шпильками на затылке. Она носила туфельки на небольшом изящном каблучке, что разительно отличало её от большинства неуклюжих толстух-домработниц, которых можно было обычно увидеть делающими покупки на рынке. Ей было только тридцать два, цветущая, привлекательная молодая женщина, однако, похоже, единственным мужчиной в её жизни был тихий парень по имени Рикардо, работавший в Толуке и редко бывавший в городе. Лет восемь-девять назад она родила внебрачного сына, Пепе, который жил вместе с её семьей в Дуранго. Время от времени Теодор посылал ему небольшие подарки и игрушки.

Теодору, наконец, удалось найти в себе силы, чтобы распаковать холсты — всего в рулоне было шесть холстов, завернутых в водонепроницаемую ткань и расстелить их на диване и полу своей небольшой домашней студии. Одна из картин ещё не совсем просохла, но, к счастью, краски не размазались. Он старался не глядеть на свои работы, потому что они как будто переносили его в то счастливое время, когда Лелия была ещё жива. Затем он позвонил в гараж компании «Мерседес-Бенц» и попросил, чтобы его машину как можно скорее подогнали к его дому.

В шесть часов он отправился на прогулки и вернулся домой в семь. Иносенса к тому времени накрыла стол для него стол и поставила блюдо с миндалем и вино для аперитива на сервировочный столик на колесиках. Теодор налил небольшой стакан «фернэ-бранка». Затем Иносенса снова начала засыпать его вопросами, зная, что он любил поговорить за аперитивом и отдавал предпочтение чтению во время еды.

— Да уж… теперь вам будет очень одиноко, — снова и снова повторяла она, сокрушенно качая головой. — И бедному дону Рамону тоже. А вы разве не пойдете его проведать?

— Думаю, что сейчас ему нужно отдохнуть.

— И вам, кстати, тоже. А то у вас уже круги под глазами появились. И ещё вы обязательно должны плотно поесть. Я приготовила вам куриный бульон курица у нас будет завтра — а ещё баранью отбивную и салат. — Она улыбнулась, ожидая услышать его одобрение.

— Отлично, Иносенса. А где же покрывало? Почему я ещё его не видел?

Иносенса поспешила в гостиную, где нераспакованный подарок по-прежнему лежал на диване. Теодор прошел мимо, не заметив его. Это был объемистый сверток в яркой розово-зеленой упаковке.

Покрывало было составлено из соединенных между собой маленьких квадратиков, связанных крючком, наглядный пример аккуратности мастерицы и её кропотливой работы.

— Какая красота, — сказал Теодор, ощупывая подарок. — Ты должна немедленно застелить им мою постель. Я обязательно напишу письмо твоей тетушке Марии и поблагодарю её. Очень мило с её стороны потратить столько сил и времени ради меня.

— Ради вас она готова на все, что угодно!

Тетушка Мария была матерью тех двоих детей, учившихся в университете Дуранго на деньги Теодора.

Теодор сел за обеденный стол. Рядом с тарелкой лежал свежий номер «Тайм», и он открыл журнал безо всякого интереса. На следующей неделе, думал он, в газетах появится отчет о расследовании дела Баллестерос, наверное, даже с фотографией трупа Лелии. Репортеры ни за что не упустят возможности посмаковать тот факт, что она была любовницей сразу двух мужчин, которые к тому же были друзьями. У Теодора не было аппетита. Он даже не смог притронуться с бараньей отбивной.

Тем же вечером ему позвонил некий полицейский чин, сообщивший, что тело Лелии уже доставлено в указанное им похоронное бюро, и что вскрытие показало, что ножевые ранения нанесены ножом с лезвием длиной по крайней мере в пять дюймов, а то и больше, и что самый большой из порезов оказался шириной в целых полтора дюйма. Глубина же большинства ран составляла четыре дюйма.

После этого Теодор позвонил Хосефине и получил её согласие на то, чтобы назначит похороны на следующий день.

— Хосефина, а вы не могли бы сами сказать Рамону о том, что похороны состоятся завтра? — спросил Теодор. — Не думаю, что ему хочется сейчас со мной разговаривать.

Глава 6

Похороны должны были состояться в три часа дня на кладбище, находившемся примерно в двадцати милях от города. Длинная вереница из трех десятков машин сначала медленно ползла на восток по унылой, забитой автобусами Авенида-Гуатемала, впоследствии продолжив движение в том же направлении по шоссе, проходившее через Пуэбла и Веракрус, родной город Лелии. Огромные, спешащие грузовики — бензовоз компании «Пемекс» и перевозящий пиво фургон фирмы «Карта Бланка» — вклинились в середину колонны, то и дело предпринимая попытки вырваться вперед и обогнать процессию, но все без результатно, так что им не оставалось ничего другого, как медленно ползти вперед, будучи спереди и сзади зажатыми между двумя машинами похоронной процессии. Теодор нанял двенадцать автомобилей, которые должны были доставить на кладбище друзей, соседей, а также нескольких родственников Лелии, приехавших из Веракрус и остановившихся в доме Хосефины. Сам Теодор сидел за рулем своего серого мерседеса, на заднем сидении которого расположились Карлос и Изабель Идальго, а переднее сидение рядом с ним заняла Ольга Веласкес — утром в день похорон она попросила Теодора взять её с собой, сказав, что тоже хочет поехать. Почти на всем протяжении пути мерседес Теодора следовал за машиной Хосефины, в которой находился её муж Аристео, их дочь Игнасия, племянник Хосефины Родольфо, а также ещё двое человек, с которыми Теодор не был знаком. Кладбище располагалось на сухом, ровном участке земли, обнесенном побеленной кирпичной стеной, за которой росли кипарисы. По обеим сторонам от ворот темнела местами стершаяся надпись, сделанная черной краской:

POSTRAOS! AQUI LA ETERNIDAD EMPIEZA

Y ES POLVO AQUI LA MUNDANAL GRANDIEZA![7]