Отступники Старого мира - Георгий Воробьёв Страница 15

он отправлялся в отдалённые уголки, где за гроши лечил бедняков. Сначала я думал, что Вайша верит в какие-то идеалы, но быстро выяснил, что он лишён миссионерского пафоса. Словно ему было плевать на всё, даже на себя. Он, как машина, делал свою работу, вообще никак не поддерживая мои робкие попытки разузнать, что ведёт его по жизни. Впрочем, главное, что доктор всегда был готов помочь, когда что-то происходило…

Вдруг я вспомнил эту фразу Катана: «до тех пор, пока всё в порядке». То ощущение, что болталось на заднем плане, начало наступать. Почему Катан так резко отреагировал на историю с вездеходами? Хотя это можно было понять. Они должны были оставить нам хотя бы один. Случись на станции пожар, нам придётся идти пешком до «Источника». А это больше десяти километров по морозу. Но было что-то ещё.

Я вспомнил, как Катан всё более угрюмо воспринимал последние распоряжения с «Января». Вездеходы, похоже, стали для него последней каплей в череде урезаний ресурсов и свободного времени рабочих. Он не хотел видеть картину целиком. Катана, казалось, всегда заботила только «Заря», даже если решались вопросы, общие для всей Антарты.

Засыпая, я вспоминал, как начальник станции противился массовому участию рабочих в забастовках и революции. Его вообще мало волновала политика, приносила ли она гнёт или избавление. Он отпускал людей на митинги против Лакчами, но при условии, что работа станции не пострадает слишком сильно. В отличие от других колоний, «Заря» ни на один день не останавливала насосы, хоть в те тревожные дни и выдавала меньшую выработку, чем обычно. Мне казалось забавным, что Катан считал, будто можно вписать революцию в какой-то график. Он даже рабочих, которые рвались в гущу событий на «Январь» или в порт, отпускал посменно.

От всех этих мыслей и воспоминаний в моём сонном воображении всплывали картины борьбы за независимость. Живые цепи рабочих, вставшие на пути у солдат, присланных, чтобы навести порядок в Антарте. Менаги, обращающийся к победителям, стоя на крыше вездехода. Я мог лишь представлять себе, как всё это происходило. Несмотря на то, как сильно мне хотелось увидеть всё своими глазами, наконец-то поучаствовать в чём-то по-настоящему важном, Катан ни разу не отпустил меня. Хотя я никогда не был таким уж важным и незаменимым на станции. Поручения, которыми он мотивировал свой отказ, часто мог бы взять на себя Шиму на несколько дней. Меня раздражало то, что Катан считал меня изнеженным аристократишкой, которому не место на передовой. Конечно, мне было страшно. Порой я ловил мимолётное чувство благодарности к Катану, которое гнал от себя. Те дни были переполнены злостью, иногда мы думали, что вот-вот разразится настоящая гражданская война. Никто не знал, не сдадут ли у солдат нервы и не начнётся ли стрельба.

Именно такой сценарий мелькал у меня в мыслях, когда я думал поехать с другими. Эти картины я тоже пытался прогнать. Мне хотелось участвовать в восстании, но одновременно было страшно встать во весь рост и заявить свой протест угнетателям. Парадокс был в том, что я стыдился своего страха и от этого только больше рвался туда. Сейчас, на пороге сна, я припоминал эти чувства, хотя почти не обращал на них внимания в те дни. И сейчас я мог наблюдать свои переживания, не пытаясь оттолкнуть, пока все они, вперемешку с мыслями и воспоминаниями, не завертелись в какую-то фантасмагорию, за которой я окончательно уснул.

***

Следующие несколько дней были сплошной суматохой. Разобравшись, наконец, с трубами, Мекат и Маги починили насос, а вместе с ним заработали и соседние установки. Катан расписал смены, и «Заря» перешла на круглосуточную работу. Но мы по-прежнему отставали от графика. «Январь» лишь подгонял нас всё это время. Добыча шла тем более медленно из-за работы на новом месте. Рабочие продолжали колотить землю, которая еле поддавалась. Им приходилось часто сменять друг друга, что не прибавляло скорости и сказывалось на работе всей станции.

В эти дни я был настолько поглощён рутиной, что вспоминал о грядущем истощении лишь при пробуждении и перед сном. Я не верил, что нас ждёт катастрофа. Что-то внутри говорило, что при таких масштабных поисках мы обеспечим себе будущее хотя бы на несколько лет. Я не расспрашивал Катана, не подавал виду, но в действительности постоянно ждал хороших новостей с «Января». Зыбкость нашего положения и неизвестность, ждущая впереди, давили на меня. Хоть я и нечасто думал обо всём этом, последние дни сопровождало какое-то напряжение, незнакомое мне прежде. За моей верой в лучшее, не исчезавшей окончательно даже в самые грозные дни, теперь всегда стояло что-то ещё, что-то тяжёлое. И оно постоянно росло. Я держался за надежду и не переворачивал эту медаль. Мне казалось разумным отгонять мрачные мысли. На самом же деле я просто боялся, что поиски провалятся.

Многим было ещё хуже. Напряжение на станции нарастало, и любая неуклюжесть или ошибки в работе приводили к громким перепалкам среди рабочих. Катан не слишком строго следил за этим. Думаю, он просто давал людям выпустить пар.

На четвёртый день к раскопкам присоединился Галаш, который гораздо легче перенёс удар вентилем, чем я ожидал. Он сказал, что ему надоело валяться в постели и ничего не делать. Читать он не умел, поэтому единственным развлечением для него было болтать с другими. А у нас редко выдавалась минутка, чтобы проведать его.

Наблюдая, как он размахивает киркой, я окончательно убедился, что Галаш в порядке. Закончив колотить, он отошёл, чтобы другие рабочие выгребли из ямы куски земли и камня. Наконец, все они расступились и помахали мне руками. Я спустился в небольшую яму и аккуратно уложил взрывчатку на каменную площадку. Как и предполагал Катан, одними лопатами и кирками мы не обошлись. Три с половиной дня раскалывания промёрзшей земли закончились тем, что рабочие уткнулись в горную породу, которая была продолжением находящейся рядом с нами скалы. Взрывать в таких местах нужно было с большой осторожностью, рассчитывая глубину залегания топлива. Конечно, маловероятно, что я мог бы вызвать пожар, но случись такое, полыхающая скважина стала бы венцом преследовавших нашу станцию проблем.

Выбравшись из ямы, я пошёл к детонатору, протягивая за собой кабель. Погода за последние два дня начала портиться, небо заволокло тяжёлыми серыми облаками. Под солнцем Антарта выглядела завораживающе, почти сказочно. Но в пасмурную погоду я видел её такой, какой она и была. Белоснежная пустыня, кое-где разорванная мрачными чёрными склонами скал, словно вырвавшимися из-под белого плена. На многих и многих сотнях километров здесь