Джим Гаррисон - Месть Страница 16

Как-то утром Мирейя не проснулась. Ее хватились за завтраком, и монахиня-надзирательница обнаружила свою подопечную в лихорадке и без сознания. Настоятельница с помощником поехали в Дюранго, чтобы испросить разрешения у подручного сеньора Мендеса на визит доктора. Ей цинично велели отправляться обратно и ждать. Подручный, во-первых, лишился лучшего друга, Слона, а во-вторых, его босс стал до того рассеян и пьяно сентиментален, что начал терять мужественность. Акула так внезапно постарел, что подручный беспокоился за свою должность. И вся эта ерунда – из-за неверной жены, которой следовало бы перерезать горло прямо там, в охотничьем домике. Он бы сам с удовольствием это сделал, хотя не мог не признать, что ее тело доставило ему наслаждение. Беседа протекала в рыбном ресторанчике "Лазурный пляж". Подручный не знал, что пеон, который дремал, прислонившись к стене дома напротив, был племянником Амадора.

Кокрен и Амадор, выслушав сообщение, ненадолго растерялись, но тут же все поняли. Амадор сказал, что в округе только три монастыря. Взведенный Кокрен помчался в спальню и нацепил плечевую кобуру с 44-м калибром. Он поцеловал свои неповторимые четки и надел их на шею. Амадор устремился за ним и прижал его к двери.

Кокрен сопротивлялся, но Амадор держал крепко. Он сказал, что надо очень тщательно все спланировать, иначе ни женщина, ни сам Амадор, как сообщник, не покинут страну живыми. Им надо было разобраться с Тиби, иначе их в конце концов выследят и убьют. Теперь, когда стало известно про монахиню, найти Мирейю – плевое дело, гораздо сложнее найти ее и остаться в живых. Амадор повел его по коридору на кухню, где налил обоим выпить и велел матери сварить крепкого кофе. Он позвал племянника и велел ему дать Кокрену смену одежды и не оставлять мать одну. Чистя разложенное на столе оружие, Амадор еще раз проговорил план. Он сложил в холщовый мешок ветчину, хлеб и пиво. Они уехали вечером, когда актриса вернулась со съемок. Она качала было что-то говорить насчет одежды Кокрена, потом посмотрела им в глаза и умолкла. Кокрен поцеловал ее в лоб, и они уехали.

В горах под Тепеуанесом Тиби только что велел отправить самолет в Мехико за модным доктором, который был у него в долгу на огромную сумму – карточный проигрыш. Тиби уже тошнило от собственной мести до такой степени, что он собирался переехать в верхний этаж своей гостиницы в Косумеле. Три дня он вынашивал план поехать в Дюранго и пристрелить Кокрена, но потом передумал. Он устал от любви и смерти и хотел только одну определенную девушку из племени майя, которую знал в Вальядолиде. Она была учительницей и вполне годилась в качестве спутницы для поездки в Париж, когда в Косумеле испортится погода. Теперь он хотел, чтобы Мирейя осталась жива, иначе он попадет в ад или, по крайней мере, так и будет жить в аду. Говоря с подручным, он серьезно обдумывал, не пристрелить ли его, чтобы этот психопат больше никому не мог повредить. Он знал, что приступ благородства может пройти, если он опять напьется, поэтому воздержался от выпивки, отправился на охоту и вернулся, только когда стемнело. Он поджарил куропаток в камине, как делал в молодости. И съел их руками, присев перед камином на корточки.

Они доехали до Тепеуанеса за несколько часов. Около полуночи поставили машину за небольшой харчевней и зашли в кухоньку под жестяной крышей, освещенную лишь керосиновой лампой. Они поужинали и переговорили с пожилым поваром, осведомителем Амадора, человеком преимущественно индейской крови. Акула каждое утро спозаранку отправлялся на охоту. Амадор должен помнить ту долину. Приехал его подручный по кличке Псих и, по всей вероятности, пойдет на охоту с ним вместе. Акула и сам сошел с ума и даже напивался в этой самой харчевне в обществе campesinos, которые его боялись. Старик засмеялся и сказал, что Тиби совсем съехал с катушек – пытался понять, "понимает ли тот, кем он стал, кем он стал", а в этот момент в людях обычно пробуждается лучшее, что они в себе помнят. Старик рассказал, что всю жизнь был caballero, а потом стал поваром, потому что вспомнил, как в молодости, после смерти матери, любил готовить для своих братьев и сестер. Амадор кивнул и сказал, что в промежутке старик был славным бандитом и торговцем девками. Старик засмеялся и запрыгал вокруг, потом предложил хлебнуть мескаля из своей бутыли. Амадор отказался, сославшись на то, что они приехали по крайне серьезному делу.

Амадор ехал по узкой горной дороге, пока она не стала слишком опасной для машины. Около часа они сидели молча, Кокрен прикуривал сигареты одну от другой, прислушиваясь к потрескиванию остывающего мотора. Амадор включил радио, и они развеселились, поймав так высоко в горах радиостанцию из Нового Орлеана с музыкой кантри для водителей-дальнобойщиков. Кокрен заскучал по дому, но тут же вспомнил, что дома у него нет. Кроме Мирейи он страшно тосковал еще и по дочери и сомневался, что ему удастся вновь возникнуть из провалов, из дыр, продранных им или кем-то еще в ткани его бытия. Но потом сердце его воспрянуло, когда он подумал про Мирейю, которая где-то в глуши, в монастыре ждет, что он придет и увезет ее в Севилью. Он стал в деталях представлять себе, как они вместе будут любоваться старым римским акведуком при лунном свете. Может быть, на Рождество приедет его дочь и побудет с ними несколько недель.

Амадор прервал его размышления, сказав, что им придется довольно много пройти пешком перед рассветом. Он знал удобное место, чтобы перехватить Тиби, – в долине, где она сужалась до расселины и тропа шла вдоль ручья. Пришлось исходить из того, что Тиби не изменит своих недавно приобретенных привычек. Он, Амадор, спрячется со своим "ругером". Переговоры значительно упростятся, если застать противника врасплох. Вдруг Амадор дернул головой, и Кокрен выключил радио, думая, что он, кажется, тоже что-то слышал. Они опустили окна и услыхали резкий лай, повизгивание и короткие подвывания – это койоты беседовали друг с другом. Амадор рассказал, как в молодости однажды нашел у ручья старого издыхающего койота. Он уже прицелился, чтобы пристрелить его из жалости, но потом опустил ружье, не желая лишать зверя последних часов жизни.

– Жаль, нельзя взять и пристрелить Тиби. Казалось бы, чего проще. Но тогда нас всех убьют.

– Боюсь, его уже без толку убивать – разве что без этого никак нельзя будет обойтись. Надеюсь, он способен понять, что проиграл.

– Никто не способен понять, что проиграл. И от Тиби этого ждать не приходится. Потерять женщину не значит проиграть, это значит только потерять женщину. Это с кем угодно может случиться. – Амадор помолчал. – Я потерял жену в молодости, но я был глуп. Она была умнее и ушла от меня.

– Со мной было то же самое. Из профессиональных убийц не выходят хорошие мужья. Я скучаю по дочери, но моя жена теперь замужем за моим братом. Я стал отцом по случайности, он теперь ее настоящий отец.

Кокрен помолчал, слушая койотов и теребя зубы ожерелья. Он почувствовал, как это больно, когда ты последовал за своей страстью в самые глубины человеческого бытия, прекрасно понимая, что возврата не будет. Куча народу согласилась бы полететь на Луну в ракете, не рассчитанной на обратный перелет. Эта глупость сидит в генах – то ли ошибка в молекуле, то ли атавизм тех времен, когда рыцарь, вернувшись с Тридцатилетней войны, мог удивиться, что его никто не узнает. Потому он благоговейно вспоминал год, проведенный в Торрехоне за обучением молодых летчиков, хотя тогда казалось, что он тоскует по дому и жаждет уехать. Но по мере того как этот год уходил в прошлое, он становился единой, чистой, прекрасной нотой, звучащей во взрослой жизни Кокрена; его жена, тоже выросшая на ферме, любила ходить пешком, и они вдвоем обходили старые кварталы Мадрида, а также Барселоны и Севильи – когда ему давали отпуск на несколько дней. Однажды они поехали на неделю в Малагу и жили в приморском пансионе, целыми днями любуясь, как плавает дочь, а ночами беседуя о будущем; они решили вложить свои немалые сбережения в отцовское рыболовное судно, которому срочно нужны были новые двигатели. Тогда у Кокрена после демобилизации будет доля в бизнесе. Долг был давно выплачен, но деньги праздно лежали в банке в Сан-Диего.

Амадор разбудил Кокрена и предложил кофе из термоса. Радио исторгало музыку ночных жалоб, разбитых сердец и бесплодных усилий, и Кокрену на мгновение показалось, что он вернулся в миссию к Диллеру и толстяк среди ночи проверяет у него пульс, бормоча молитвы и подпевая первой пронзительной рассветной птичьей трели.

– Нам далеко идти в темноте, но я знаю дорогу. Змей нет, им сейчас холодно, и луна в три четверти.

Они вышли из машины, Кокрена сотряс озноб, и пар из стакана кофе устремился вверх в лунном свете. Кокрен улавливал странный звериный запах масла, которым Амадор намазал винтовку. Стена дальних гор отбрасывала огромную тень, а за ней иглы сосен цепляли мерцающий свет луны. Он провел пальцами по изморози на капоте, подул на руки и ощупал револьвер под теплым жилетом козьего меха, собственностью Амадорова племянника. Он обошел машину кругом и тронул Амадора за плечо: