А потом он убил меня - Натали Барелли Страница 16

Мы заказываем еще по порции, и Кэрол спрашивает про Терри, «милого Терри», как она его называет, а потом интересуется, каково это — выиграть Пултоновскую премию. Она очарована моей жизнью и уверяет, что хотела бы обладать таким же талантом и что я счастливица. А мне смешно все это слушать, ведь она — одна из умнейших моих знакомых.

* * *

— Ну? Что думаешь?

— А как насчет «доброе утро, Эмма, чудесно выглядишь, как дела у моего любимого писателя»?

— Извини. Доброе утро, Эмма, чудесно выглядишь, так что думаешь? — говорит Фрэнки, целуя меня в щеку.

Я улыбаюсь, широко раскрыв глазки, — сама невинность.

— О чем?

— О Нике, конечно же! — Фрэнки наконец-то указывает на стул, предлагая мне присесть. Если и придется возносить хвалу Нику, это можно будет хотя бы делать сидя.

— Он до ужаса похож на Луи Теру.

— На кого?

— Ну, знаешь, есть такой английский документалист в американском отделении Би-би-си, у него еще программа «Долгие выходные с Луи Теру» или как-то в этом духе.

Фрэнки смотрит на меня исподлобья:

— Понятия не имею, о ком ты.

— А жаль, много теряешь. Поразительно, они просто как близнецы.

Фрэнки машет руками перед собой, словно говоря: «Да хватит уже».

— Я тебя не про внешность спрашиваю. Что ты думаешь о нем как о личности? Как о писателе? — Когда он добавляет: — Ты, наверное, под впечатлением, — я напоминаю себе, что нужно дышать, сосредоточиться на какой-нибудь точке у него над головой и непременно скачать приложение для медитации, о котором я читала на прошлой неделе.

— Да, Фрэнки, впечатление огромное.

— Знаешь, Ник дождаться не мог, когда с тобой познакомится. Он перед тобой благоговеет.

— А я перед ним.

— Нет, Эм, я серьезно.

— Фрэнки, как бы мне ни хотелось воспевать молодого Ника, я пришла по другому поводу.

— Знаю. Ладно. Вот. — И он толкает ко мне через стол пару листов бумаги.

— Что это?

— Твой издательский график.

Я беру листы со стола, по диагонали просматриваю содержание и говорю:

— Очень смешно.

— Что?

Я тычу в верхнюю часть первого листа:

— Рабочее название. «Я над этим работаю».

— Рад, что тебя это забавляет, но не забывай: у меня целая команда людей, и все они тебя ждут. Дизайнеры обложки, редакторы. Там все написано. — Теперь уже Фрэнки тычет в документ.

Я вчитываюсь в детали, пока не нахожу строчку, которая приводит меня в ужас. Мне дается шесть месяцев на то, чтобы представить рукопись романа. Понятия не имею, сколько времени нужно, чтобы написать целую книгу, и задаюсь вопросом, быстро ли сочиняет Сэм.

— О’кей, все хорошо. — Во всяком случае, я надеюсь.

— Должно быть хорошо. Ты отстаешь от графика на восемь месяцев.

— Я надеялась, что ты этого не скажешь.

— И еще я хочу, чтобы ты пообщалась с Валидом. Он станет твоим ведущим редактором и отныне займется координацией всего проекта. А наши с тобой разговоры будут только о том, где бы вместе пообедать, ладно? Валид потрясающий. Ты его полюбишь. Он отвечает за нашу новую серию.

— У вас есть новая серия?

— У нас их несколько. Спасибо, что заметила.

— Ого, да ты на коне!

— Так и есть, не сомневайся.

— А можно задать вопрос?

— Конечно.

— Сколько ты платишь юному Нику?

— Я не могу ответить, и тебе это известно.

— Почему?

— Конфиденциальная информация, в точности как и твой гонорар.

— Но мне полагается больше?

— Да, больше.

— Ладно, хорошо. — Я наклоняюсь за сумочкой. Мне хочется лишь одного: убраться отсюда.

— К завтрашнему дню готова? — интересуется Фрэнки.

— К интервью для «Нью-йоркера»? Да, конечно. Почему вдруг нет? Или, может, ты хочешь сунуть вместо меня юного Ника? Время переиграть еще есть, я уверена, — бросаю я с деланой беззаботностью.

— Ну хватит уже. Иди. А потом позвони мне.

ГЛАВА 9

Конечно же, я готова к интервью, но все равно встала с утра пораньше и сделала уборку во всей квартире, хоть и ясно, что дальше гостиной журналисты не пойдут.

— Итак, где вам удобнее меня фотографировать? — хихикаю я.

Это, конечно, нервный смех, и руки у меня дрожат тоже от нервов, когда я ставлю на журнальный столик графин с водой и поднос со стаканами. Я бы предпочла кофе или что покрепче, и даже именно такими словами предложила гостям напитки, но они отказались: мол, позже будет видно, а пока, если нетрудно, хорошо бы водички.

Конечно, нетрудно, тем более что у меня появилось немного времени, чтобы успокоиться. Давненько я не давала интервью, и мне нужно немного освоиться и вспомнить, что к чему.

Интервьюер, Алекс Гонски («Зовите меня Эл»), кажется милым, разве что он чуть моложе, чем мне представлялось по фотографии в его сетевом профиле, который я просмотрела вчера вечером. Я-то ожидала, что ему самое малое под пятьдесят.

Он оборачивается к девушке-фотографу:

— София?

Та сидит на корточках, разложив по полу свое оборудование. Она кивает в сторону итальянского плюшевого диванчика фирмы «Нелла ветрина»:

— Вон там хорошо будет. Свет подходящий.

— О’кей.

Эл протягивает руку, приглашая меня садиться, как будто это он тут хозяин, а я только гостья. Не возражая, я сажусь куда велено и скрещиваю ноги в лодыжках, вся такая чопорная, но потом передумываю и закидываю ногу на ногу. Эл располагается в кресле напротив меня с блокнотом и маленьким диктофоном; все это он кладет на разделяющий нас стеклянный журнальный столик. Потом он щелкает авторучкой, заставив меня вспомнить другую беседу при совершенно иных обстоятельствах, когда детектив (как бишь его фамилия? вроде бы Карр) с коллегой подозревали меня в причастности к убийству, что, конечно, не могло не тревожить. Я мысленно отгоняю призрак прошлого и сосредотачиваюсь на Эле.

— Итак, Эмма Ферн, очень приятно с вами познакомиться. Спасибо, что согласились пообщаться.

— Совершенно не за что, мне только в удовольствие.

— Начнем с интервью, а София, — она к тому времени встала и ловит меня в объектив камеры, — пока будет фотографировать. Согласны?

Я киваю.

— Когда мы закончим разговор, придется еще пофотографироваться. Не возражаете?

— Отлично.

— Ладно, тогда начнем. Каково это — завоевать премию Пултона?

О, хорошо, легкий вопрос.

— Воплощенная мечта, Эл. И одновременно — невероятное, сбивающее с ног событие.

— И оно изменило вашу жизнь?

— Боже, конечно же. — Я обвожу взглядом гостиную. — Совершенно изменило.

— Ладно, замечательно. —