Серенький волчок - Виталий Левченко Страница 16

Через пятьдесят минут после того, как я вышел из своего дома, мы сидели в мастерской моего учителя. Я нарезал продукты. Муштаков положил на стол большой кусок осетрины, разлил по рюмкам коньяк. Мы выпили за жизнь. Поговорили о работе.

Я украдкой поглядывал на часы. Отсчет подходил к критической точке. И если я рассчитал все правильно, минут через пятнадцать должен был начаться пожар.

Но уверенность быстро сменялась страхом. Я сомневался: что если спирт испарится из ваты и она не вспыхнет? Вдруг свечка просто прогорит и потухнет? Может, папаня проснулся раньше и заглянул под кровать? Хоть он и алкоголик конченый, но у него хватит мозгов понять, что к чему. Мне ясно представилось, как он с криком бежит по деревне: помогите, сын отца родного поджег! Улики на белую горячку не спишешь.

Муштаков заметил мое состояние, но решил, что это из-за предстоящего переезда. Он показал свою последнюю работу: большой комод из черного палисандра, весь увитый тонкой резьбой в древнеславянском стиле. Заказчик был из Питера, видимо, особенно денежный и толковый, потому что такой заказ стоил немало. Мне тогда подумалось: а я когда-нибудь так смогу?

Муштаков положил руку мне на плечо и сказал, что главное в нашей работе – это вера в себя, и что с ней сам черт не страшен, где бы я ни жил. И как-то плавно разговор наш стал откровенным. Я рассказал мастеру ту же историю про отца, что и всем остальным. Мучила ли меня совесть, когда я обманывал Муштакова? Нет. Потому что так было нужно для блага, для справедливости.

И по поводу отца моя совесть молчала подавно: судья ведь не мучается душевными муками после вынесения приговора убийце. Может, в душе он и не ликует, но знает, что поступает верно. Папаша заслужил высшую меру уже только за одну маму, не считая всего остального. Иногда добрая цель требует плохих и жестоких, с точки зрения обывательской морали, поступков. Это что касается моего папаши. А ложь Муштакову была необходимым кусочком моего алиби.

Учитель согласился, что отца нужно лечить.

Он сказал: «Ты теперь для Кати – как отец. А семья, род, память предков – это то, ради чего стоит жить. Весь этот наш художественный промысел гроша ломаного не стоит, если ты одинок и потерян. Не повторяй моих ошибок».

Мы выпили еще, и он рассказал историю. Очень странную и страшную. Она потрясла меня. Я помню все почти дословно и перескажу от лица учителя.

Рассказ Муштакова

«Я ведь не всегда жил здесь как отшельник. Родился и рос я в Москве. Так что мы с тобой теперь вроде как земляки будем. Но речь не об этом. Была у меня девушка, Варенька. Нам тогда почти по восемнадцать исполнилось. Мы встречались уже год, а мне вот-вот повестка из военкомата должна была прийти. Варенька обещала ждать, я предчувствовал долгую разлуку, и мы проводили вместе все дни. Теперь такие отношения кажутся молодежи наивными, но у нас все было серьезно.

Однажды мы поехали за город. Хотели устроить небольшой пикник. Варенька взяла корзинку продуктов, я тоже кое-что в сумку собрал, еще бутылку вермута прихватил. Мы нашли в лесу маленькую полянку, с березой и кленом. Варенька сказала, что мы – как эти два дерева: всегда будем вместе.

Как говорится, счастливые часов не наблюдают. Вот и мы припозднились. До станции из лесу быстрым шагом – минут двадцать, а электричка была последней. Стало холодать. Мы заторопились. Варенька спешно собирала плед и остатки еды, а я взял бутылку. На дне оставалось немного, хотел допить.

Вот тут они и появились.

Может, давно украдкой следили за нами, а может, только подъехали. Но в любом случае возникли эти двое как из-под земли. Луна светила ярко, и лица сержантов я разглядел очень хорошо. Они были в форме, но без фуражек. Один, скуластый и помоложе, все время нервно глядел по сторонам, на физиономии второго – похабная улыбочка. Я почувствовал недоброе.

– Так, так, распитие спиртных напитков в общественном месте! – сказал этот похабный и подошел ближе. Скуластый маячил за его спиной.

Я попытался объяснить.

– Никак нет, товарищ сержант. Место это не общественное. Мы здесь вроде как на прощальном ужине по случаю моего предстоящего призыва в ряды вооруженных сил.

Я хотел свести все к шутке. Но сержанта мой ответ не впечатлил. Он разглядывал Вареньку. И этот взгляд мне очень не понравился.

Потом он обернулся к напарнику и сказал:

– Видишь, коллега, какая нынче молодежь пошла. Хамят правоохранительным органам.

Скуластый все дергался по сторонам и поспешно кивал. Хоть звания были у обоих и равные, но чувствовалось, что он подчиняется своему дружку. Похабный попытался взять Вареньку за руку, я шагнул и закрыл ее собой. Скуластый пошел по кругу и оказался позади нас.

Я был наивен тогда. Мне в тот момент стало ясным как дважды два, что нам встретились переодетые в милицейскую форму бандиты. Ведь настоящие служители порядка – они такие, как в фильмах про нашу добрую и честную милицию: жизнь отдадут ради долга. Только после развала Союза выявилось, какие страшные преступления творили они в советское время – безнаказанно, прикрываясь своими корочками и званиями! Мне эта жуткая истина открылась гораздо раньше, на собственном опыте.

В общем, я окончательно понял, что мы влипли, когда услышал крик Вареньки: «Андрей!». А в следующую секунду меня сзади ударили по голове чем-то тяжелым. Я упал, но остался в сознании. Удар пришелся немного вскользь. Наверное, так чувствует себя рыба, когда ее глушат динамитом. Я полз по траве за бандитами. Они тащили Вареньку вглубь леса. Один зажимал ей рот, другой выкручивал руки. Скуластый посмотрел на меня, и они остановились. Потом он сильно ударил Вареньку в живот, и она перестала сопротивляться. Тогда он отпустил ее и шагнул ко мне. Я попытался встать на колени и поднять руки. Но не успел. И снова получил удар по голове. На этот раз я отключился.

Когда пришел в себя – уже светало. Голова раскалывалась и была липкой от крови. Сильно тошнило. Один глаз заплыл, и качало меня как пьяного, когда поднялся на ноги. Но я хорошо помнил, что произошло. Мысли путались, я пытался соображать, думал: наверняка эти бандиты приехали не на электричке, следы от машины должны быть где-то поблизости.

Я начал искать их. Боялся, что вместо следов найду