Борис Акунин - Сулажин Страница 17

Совесть тоскливо спросила: «А сын?»

Ну, за три месяца весь миллион не просадишь, отмахнулся я от надоедалы. Да если и потрачу — разве деньгами можно кому-то принести счастье? Скорее навредишь. У Лёшки поедет крыша, когда на него вдруг свалится такое наследство. Пропадет стимул учиться, пробиваться в жизни. Будет просто сидеть и ждать тридцатилетия.

В общем, от совести я отделался легко. Но между шестым и пятым этажами снова  пробудился рассудок.

В расчеты Ланы и ее заказчика никак не входило, что исполнитель останется жив. Мне полагалось рухнуть под пулями охранников. Живой я представляю потенциальную опасность. Нужно сматывать и залечь поглубже на дно. Или сегодня же свалить за кордон.

А сын? Через него они запросто вытянут меня, как на спиннинге. Лёшка у них в залоге — так она выразилась. То есть, в заложниках. Пришлют весточку через банк, не прямым текстом. Типа: «Контракт выполнен Вами наполовину. Подумайте о залоге».

Вдруг меня разобрал смех. Это я вспомнил одну историческую книжку — за последние две недели я их закупил кучу и читал ночи напролет, когда не мог уснуть. Чтоб не думать. Исторические книжки чем хороши? Все, про кого в них написано, уже умерли. Свои ребята.

Вот какую я вспомнил штуку.

Перед битвой при Босуорте король Ричард Третий взял в заложники сына своего малонадежного союзника лорда Стенли. Мол, не придешь мне на подмогу, сыну твоему башка с плеч. А лорд Стенли в ключевой момент прислал королю записку: «Ничего, у меня есть другие сыновья». И нанес удар Ричарду во фланг.

У меня кроме Лёшки других сыновей нет. Но три месяца — большой срок. Можно и сыновей, и дочерей настругать. Во всяком случае, посадить семена. И хрен ли мне дети? У меня есть я. Минимум на три месяца.

Я бежал по лестнице и хохотал. Никогда в жизни не чувствовал себя таким свободным и счастливым.

Толкнул дверь, выбежал во двор. Остановился, задохнувшись ароматами весны и жизни.

В узком прямоугольнике, зажатом между многоэтажными зданиями, было темно, но сбоку, в арке, сияла огнями, рокотала моторами улица.

Я поднял глаза к небу, где мерцал бледный месяц.

Но ниже неба, на чердаке дома напротив, сверкнул злой огонек. Он был гораздо ярче месяца и сразу же погас.

Меня швырнуло об стену. «Сука!» — успел подумать я, прежде чем Ангел Смерти подмигнул мне еще раз своим огненным глазом.

Цепочка решений, которые Вы принимали в пунктах разветвления сюжета, определилась формулой Вашего подсознания и складом Вашей личности. (Если, конечно, вы не жали на иконку совершенно бездумно). В результате получился жанр и финал, который позволяет предположить о Вас следующее.

Вы скорее человек действия, а не рефлексии. Бываете резки, даже грубы. Не боитесь новизны и эксперимента. Любите приключения и имеете некоторую склонность к авантюризму. Вы способны решительно менять свою жизнь. Не любите монотонности и рутины.

В сложных ситуациях Вы склонны идти напролом и нередко совершаете ошибки. Вы бываете конфликтны, довольно часто ссоритесь с людьми.

Делать важные дела Вам лучше в одиночку, а не в команде.

Вы склонны к пессимизму и склонные оценивать жизнь в лунном, а не солнечном свете.

Если психологический портрет получился непохож, вспомните, в каком пункте вы колебались, вернитесь туда и пройдите по другой ветке.

Глава 4(2)

Нет, рассказывать о том, что я собираюсь замочить большого бандюгана, конечно, было нельзя. Зачем делать Льва Львовича соучастником убийства? И вообще, мало ли кто может подслушать. А вот спросить о том, что меня беспокоит, пожалуй, стоило.

— А вот если тебе нужно спасти самого дорогого человека… Ну или не спасти, а сделать счастливым… Но ради этого придется пойти на преступление… Короче, вы бы так поступили или нет?

— Уточни, пожалуйста, условия задачи, — попросил Лев Львович. Одно из его самых ценных качеств — он никогда не спрашивает лишнего. Только по делу. — Так все-таки спасти или сделать счастливым? И о каком преступлении идет речь — о мелком правонарушении или о настоящем злодействе?

— …Ладно. Всё нормально. До свидания.

Не первый раз такое происходило. Спросишь о чем-нибудь важном — Лев Львович задает встречный вопрос. В результате получается, что ответ ты находишь сам.

Я сначала скис. Но потом сказал себе: во-первых, обратной дороги уже нет, деньги переведены. А во-вторых, может, никакого звонка Льву Львовичу и не было. С сулажином не разберешь.

Но задуматься задумался.

Моей жизни не жалко. Сколько ее осталось? Все равно одно название. Фиксера тоже не жалко. После Ланиного ухода я проверил — позвонил знакомым ребятам из отдела по борьбе с оргпреступностью. Не наврал мой «ангел смерти»: скотина этот Фиксер, каких мало. Обеспечить сыну будущее — счастье, о котором я и не мечтал. Что ж меня так ломает?

Я не смерти боялся. Как ни странно, этот страх, сводивший меня с ума последние две недели, теперь, когда смерть придвинулась вплотную, куда-то подевался. Если честно, я думал про близкий конец даже с каким-то если не удовольствием, то облегчением.

«Сделаю два хороших дела: помогу сыну и уничтожу сволочь, — повторял я себе в тысячный раз. — Плюс к тому решу личный вопрос — умру быстро и красиво. В чем же засада? Заповедь «не убий» я на войне преспокойно нарушал. И хрен ли мне в заповедях?»

В Бога я отродясь не верил, в церковь не ходил. Когда узнал свой диагноз, с перепугу понесся в храм, заказывать молитву о здравии раба Божьего Николая. Стыдно вспомнить. Хорошо, дьякон или кто он там вправил мне мозги. «Крещеный?» — спрашивает. Нет. Ну он меня и попер. Церковь, говорит, только за крещеных молитвы возносит. На фига такая церковь, которая Бога только за своих просит? Это мафия какая-то, закрытый клуб.

 В конце концов я понял, в чем моя проблема.

«Ангел смерти» сделал мне подарок, а я, как старуха из сказки про золотую рыбку, возжелал большего. Не только помочь сыну и избавиться от медленного, мучительного умирания, но, коли уж я ухожу красиво, захотелось уйти совсем чистым. Это была не осознанная мысль, а чувство, которое еще требовалось оформить в слова.

Я попробовал.

Жизнь я прожил так себе. Мягко говоря. Сам в грязи повалялся, других ею забрызгал. Проливал свою и чужую кровь. Химичил, пакостничал по мелочи, а несколько раз по-крупному. Цапал что плохо лежит, и своя рубаха мне была всегда ближе к телу. Потому и загибаюсь от рака в полном одиночестве, если не считать Льва Львовича, который и не живой человек вовсе, а просто голос в телефонной трубке.

Короче, жил так, как будто никогда не умру. А умирать, оказывается, надо. Но таким грязным — неохота. Не знаю, почему.

Например, что если церковь с попами — фигня, а Бог все-таки есть? Скажет: «Ты зачем, Коля, за Меня решил судьбу раба Моего Фиксера? У Меня на него Свои планы были. И на Тебя, между прочим, тоже. Нехорошо, Коля».

Вот до каких идиотских мыслей я в конце концов докатился. Самому смешно стало. Я и засмеялся. Один, в пустой квартире, стоял перед зеркалом и покатывался.

Отсмеялся — будто груз сбросил. Это называется «катарсис». Очистка души и мозгов от мусора.

Избавившись от глупых мыслей, сосредоточился на подготовке. Лана оставила мне целое досье, и я внимательно его изучил.

Добраться до Фиксера действительно было трудно. Обычному киллеру даже невозможно.

ВИП-посредник жил в загородном доме, куда не то что проникнуть — незаметно приблизиться нереально. Из своего логова Фиксер высовывался только для деловых встреч. Никогда в дневное время, чтоб не угодить в пробку. Самое милое дело — угрохать человека, когда он застрянет в потоке машин. Никакая охрана не спасет. Но Фиксер все встречи назначал только поздно вечером или ночью, гонял с мигалкой, на бешеной скорости. Даже на красный свет не останавливался.

Все рандеву у него происходили в местах, куда обычной публике доступа нет. Подход непременно «снайпер-пруф». Эта тортилла высовывалась из своего панцыря только на несколько секунд — прошмыгнуть от бронированного лимузина до дверей. Вот единственный  шанс, когда объекта было возможно достать. Человек с быстрой реакцией и твердой рукой в такой момент теоретически мог бы подобраться к Фиксеру и выстрелить, но на этом для убийцы всё бы и закончилось. «Решальщика» неотступно сопровождали два телохранителя, и при переходе машина–подъезд оба были в режиме боевой готовности: при малейшем признаке опасности открыли бы огонь. Парни это были в высшей степени серьезные. Убийца Фиксера гарантированно становился заодно и самоубийцей. Никто из профессионалов в такой хоккей играть бы не стал. Я — охотно.