Майкл Крайтон - Опасный пациент Страница 17

– У вас что-нибудь болит?

– Ничего. Только немного ноет за ушами, словно после падения. Вот и все.

Макферсон знал, что это костная боль от бурения черепной коробки.

– После падения?

– Ну да – я же падший человек. Я поддался и уступил.

– Чему?

– Процессу превращения меня в машину. – Он открыл глаза и снова улыбнулся. – Или в мину с часовым механизмом.

– Вы чувствуете какие-нибудь запахи? Странные ощущения? – задавая этот вопрос, Макферсон смотрел на сканер ЭЭГ над головой пациента. Там по-прежнему вычерчивались нормальные альфа-узоры без каких-либо признаков приближающегося приступа.

– Нет. Ничего такого.

– Но вам кажется, будто вы можете взорваться? – Макферсон подумал, что такие вопросы лучше бы задавать Росс.

– Вроде того, – ответил Бенсон. – В будущей войне мы все взорвемся.

– Что вы хотите этим сказать?

– А вы, похоже, раздражены?

– Нет, просто немного озадачен. Так что это значит – в будущей войне?

– В будущей войне между человеком и машинами. Понимаете: человеческий мозг отжил свое.

Это что– то новенькое! Раньше Макферсон не слышал от Бенсона такого. Он внимательно посмотрел на пациента, лежащего в кровати с туго забинтованной головой и плечами. Из-за повязки верхняя часть его тела казалась толстой, чрезмерных размеров.

– Ну да, – сказал Бенсон. – Человеческий мозг дошел до предела своего развития. Он исчерпался – вот и наплодил следующее поколение разумных существ. Они же… Ох, как же я устал! – Он закрыл глаза.

– Вас утомила операция.

– Легкая процедура, – сказал он и улыбнулся с закрытыми глазами. Через мгновение он захрапел.

Макферсон постоял у кровати еще несколько минут, потом подошел к окну и стал смотреть на садящееся в Тихий океан солнце. Замечательная палата: отсюда видно заходящее солнце на фоне фешенебельных жилых кварталов Санта-Моники. Он задержался у окна еще на несколько минут. Бенсон спал. Наконец Макферсон тихо вышел из палаты и отправился в кабинет дежурных медсестер написать свое заключение в историю болезни пациента.

"Пациент активен, реактивен и нормально ориентируется ".

Написав эту фразу, он задумался. Он пока не мог понять, различает ли Бенсон людей, ориентируется ли во времени и пространстве – они же еще не проверяли специально его ориентации. Но он быстро реагировал на собеседника, так что Макферсон решил оставить эту запись как есть.

"Поток мыслей упорядочен и ясен, однако пациента по-прежнему, как и в предоперационный период, преследует навязчивая идея о засилье машин. Сейчас пока еще рано делать сколько-нибудь однозначные выводы, но представляется верным сделанное ранее предположение, что операция не изменит его психического состояния между припадками ".

Подпись: " Роджер Макферсон, доктор медицины ".

Он несколько секунд рассматривал написанное, потом закрыл журнал и поставил его на полку. Хорошее заключение – спокойное, четкое, без всяких там радужных обещаний. История болезни – официальный документ, и в случае чего его могут затребовать в суд. Макферсон вовсе и не думал, что история болезни Бенсона будет фигурировать в суде, но все же надо всегда проявлять предусмотрительность. Ведь никогда не знаешь, что может случиться… Он твердо верил в реальные факты – и считал, что в них-то и заключается смысл его работы.

Глава любого крупного научного центра – фигура политическая. С этим можно не соглашаться, это может не нравиться. Но тем не менее это истинная правда, это неизбежное условие его работы.

Необходимо постоянно поддерживать ровные дружелюбные отношения между сотрудниками Центра. Чем больше у тебя в штате «звезд», тем труднее продвигается работа в коллективе – так ведь и в политике.

Необходимо постоянно изыскивать источники финансирования на стороне, а это чистой воды политика! В особенности когда работаешь в такой щекотливой области, в какой специализируется ЦНПИ. Макферсон давно уже выработал хренопероксидазный принцип заявок на гранты [грант – денежное довольствие на конкретный научный проект]. Принцип был весьма прост: когда просишь деньги, надо написать в заявке, что эти деньги будут истрачены на поиск энзимы пероксидаза в клубнях хрена, с помощью чего возможно излечивать рак. Под такой проект легко можно было выторговать шестьдесят тысяч долларов – при том, что невозможно было получить и шестидесяти центов на исследования в области контроля над сознанием.

Он оглядел батарею историй болезни на полке – вереницу корешков с незнакомыми фамилиями, в которой терялся корешок, помеченный БЕНСОН Г. Ф., 710. В каком-то смысле, подумал заведующий Центром, Бенсон прав: он был и впрямь ходячей миной с часовым механизмом. Человек, для лечения которого применяют технологию контроля за деятельностью мозга, мог бы стать предметом различных иррациональных предрассудков общества. «Контроль за деятельностью сердца» – с помощью кардиостимуляторов – считался величайшим изобретением века. «Контроль за деятельностью почек» – с помощью наркотиков считался даром небес. Но вот «контроль за деятельностью мозга» почему-то рассматривается как смертный грех, как зло – хотя исследования ЦНПИ были аналогичны подобным же исследованиям в области контроля над другими органами. Даже технология была такой же: ядерная энергетическая установка, которую они используют, впервые была разработана для применения в кардиостимуляторах.

Но предрассудок оказался живуч. Вот и Бенсон рассматривал себя как бомбу с часовым механизмом. Макферсон вздохнул, взял историю болезни и открыл раздел рекомендаций лечащему врачу. И Эллис, и Моррис написали свои послеоперационные заключения. Макферсон добавил собственное: " После интерфейсинга завтра утром назначить торазин ".

Он перечитал запись и решил, что сестры могут не понять термин «интерфейсинг». Он вычеркнул строчку и надписал сверху: «Завтра после полудня назначить торазин».

Идя к себе, Макферсон размышлял о том, что теперь он будет спать спокойно: ведь Бенсону начнут давать торазин. Возможно, им не под силу обезвредить эту мину – но, по крайней мере, ее можно бросить в бак с холодной водой.

7

Поздно вечером, сидя в «Телекомпе», Герхард с беспокойством смотрел на клавиатуру. Он ввел в компьютер новые команды, потом подошел к принтеру и начал перечитывать длинную простыню, испещренную зелеными полосками. Он быстро просматривал текст, пытаясь найти ошибку, которая, как ему было известно, вкралась в запрограммированные инструкции.

Сам компьютер никогда не ошибался. Герхард уже имел десятилетний опыт обращения с компьютерами – разными типами в разных учреждениях, – и ему еще не встречалась машина, допустившая ошибку. Конечно, временами ошибки случались, но они всегда были в программах, а не в машинах. Иногда подобную безукоризненность было трудно себе вообразить. Прежде всего безошибочность компьютера никак не укладывалась в схему представлений об остальном мире, где машины постоянно ошибались: бомбы взрывались, стереопроигрыватели ломались, грили перегревались, барахлили стартеры. Современный человек благосклонно смирялся с этими ошибками, оставлял за машинами право на ошибочные действия.

Но компьютеры – совсем другое дело, и работа с ними часто оказывалась для человека унизительной. Они всегда действовали исправно. Даже когда у них уходили недели на поиск решения какой-то проблемы, даже когда ту или иную программу десять раз проверяло множество разных людей, даже когда весь персонал постепенно приходил к выводу, что наконец-то в первый раз компьютерный интеллект дал сбой – всегда в конце концов оказывалось, что все дело в ошибке человека. Всегда.

Вошел Ричардс, сбросил блайзер и налил себе чашку кофе.

– Как дела?

Герхард покачал головой.

– У меня проблема с «Джорджем».

– Опять? Вот черт! – Ричардс взглянул на пульт. – А как «Марта?»

– «Марта» в порядке. Кажется. А вот «Джордж» барахлит.

– А который «Джордж»?

– «Святой Георгий». Просто сукин сын какой-то.

Ричардс отпил кофе и присел к терминалу.

– Не возражаешь, если я попробую?

– Валяй.

Ричардс начал нажимать клавиши. Он вызвал программу «Святой Георгий». Потом – программу «Марта». Потом набрал код взаимодействия.

Программы составили не Ричардс и Герхард – это были модификации нескольких программ, разработанных в различных университетах. Но основная идея осталась неизменной – создать программу, которая могла бы заставить компьютер эмоционально реагировать – подобно людям. И вполне логичным представлялось обозначить эти программы человеческими именами – «Джордж» и «Марта». Для этого были уже прецеденты: «Элиза» в Бостоне и «Олдос» в Англии.

«Джордж» и «Марта», в сущности, были двумя одинаковыми программами с незначительными вариациями. В первоначальном варианте у «Джорджа» были запрограммированы нейтральные реакции на внешние стимулы. Потом создали «Марту». «Марта» была немного стервозна. «Марте» многое не нравилось. Наконец был составлен новый «Джордж», очень милый добродушный «Джордж». Его-то и назвали «Святой Георгий».