Крейг Расселл - Вечная месть Страница 17

После допроса команда провела совещание. Кристина Драйер оставалась главной подозреваемой, и ей предстояло провести в камере ночь, но было совершенно ясно: ни один из детективов не был уверен в ее виновности.

Закрыв совещание, Фабель попросил Марию задержаться.

— Мария, у тебя все нормально? — спросил он, когда они остались одни. На лице Марии одновременно отразились смущение и нетерпение. — Просто ты не очень активно выступала.

— Откровенно говоря, шеф, на мой взгляд, говорить было особенно нечего. Думаю, стоит подождать результатов экспертизы и вскрытия. Хотя Кристина Драйер уничтожила практически все улики.

Фабель задумчиво кивнул, затем спросил:

— Откуда тебе известно об этой «Клинике страха», куда она ходила?

— О ней довольно много писали, когда она открылась. Была статья в «Абендблатт». Таких лечебниц больше нет, и когда Кристина Драйер сказала, что ходила в «Клинику страха», я сразу поняла: речь идет об этом заведении.

Если Мария и скрывала что-то, то по ее лицу Фабель ничего прочитать не смог. И поймал себя на том — и далеко не впервые, — что его выводит из себя эта ее холодная сдержанность. Он полагал, что после всего, через что им довелось пройти вместе, он все же заслуживал ее доверия. Ему жутко хотелось встряхнуть ее и прямо в лоб спросить, какая, черт побери, у нее проблема. Но, как человек зрелого возраста и определенного воспитания, Фабель привык подавлять внезапные всплески эмоций. Иными словами, он применял для решения проблем более консервативные методы. И это также означало, что частенько в глубине его души бурлили страсти. Фабель не стал развивать тему и не упомянул, что его беспокоит поведение Марии. Не стал спрашивать у нее, как повлиял на ее жизнь пережитый ужас. И уж тем более не стал произносить вслух имя чудовища, чей призрак иногда, в такие мгновения, как сейчас, вставал между ними. Василь Витренко.

Витренко вошел в их жизнь как призрачный подозреваемый при расследовании одного убийства и весьма ощутимо повлиял на каждого члена команды. Витренко, украинец, был бывшим офицером спецназа и умел обращаться с инструментами смерти так же ловко, как хирург с инструментами для спасения жизни. Он использовал Марию как отвлекающее звено, чтобы сбежать. Бессердечно оставил ее жизнь висеть на волоске, вынудив Фабеля отказаться от преследования.

— Что ты думаешь, Мария? — наконец нарушил паузу он. — О Драйер, я имею в виду… Как, по-твоему, она это сделала?

— Очень даже возможно, что она опять свихнулась. Может, она просто не помнит, как убила Хаузера. Может, уборка места преступления смыла из ее памяти сам факт преступления. А может, она говорит правду. — Мария помолчала. — Страх иногда заставляет нас совершать странные поступки.

20.00. Мариенталь, Гамбург

В конце концов, это было именно то, чему доктор Гюнтер Грибель посвятил большую часть своей жизни. Как только он увидел бледного темноволосого молодого человека, у него возникло чувство узнавания, инстинктивное понимание, что это лицо ему знакомо.

Только вот этот юноша был Грибелю вовсе не знаком. В процессе беседы стало ясно, что прежде они не встречались. И все же ощущение узнавания не покидало Грибеля, а вместе с этим ощущением и твердая, непоколебимая уверенность, что он вот-вот вспомнит нечто важное. Как только он сможет совместить это лицо с соответствующим местом и временем, все встанет на свои места. А еще сильно мешал острый взгляд юноши: его глаза жгли доктора как лазерные лучи.

Они прошли в кабинет, и Грибель предложил гостю что-нибудь выпить, но тот отказался. Было что-то странное в том, как этот молодой человек передвигался по дому. Создавалось впечатление, будто каждый его шаг был заранее рассчитан и тщательно выверен. После небольшой неловкой заминки Грибель жестом предложил гостю сесть.

— Благодарю вас зато, что согласились меня принять, — произнес молодой человек. — Приношу извинения за несколько невежливый способ знакомства. Я никоим образом не хотел помешать вам отдать дань уважения вашей покойной супруге, но совершенно случайно мы с вами оказались в одном месте в одно время, как раз когда я уже собирался звонить вам, чтобы договориться о встрече.

— Вы сказали, что вы тоже ученый? — спросил Грибель скорее для того, чтобы предотвратить неловкую паузу, чем из любопытства. — И в какой области?

— Она некоторым образом связана с вашей сферой деятельности, доктор Грибель. Я поражен результатами ваших исследований, особенно в области изучения того, как травма, полученная человеком, может отразиться на его далеких потомках. Или на его наследственной памяти, накапливаемой поколение за поколением. — Молодой человек положил руки на кожаные подлокотники кресла, посмотрел на свои ладони, потом на кожаный подлокотник, словно любуясь. — Я тоже некоторым образом искатель истины. Истина, которую я ищу, быть может, и не столь универсальна, как то, что ищете вы, но мои интересы относятся к той же области. — Он поднял взгляд на Грибеля. — Однако причина, по которой я здесь, не профессиональная, а личная.

— В каком смысле личная? — Грибель снова попытался вспомнить, где и когда мог встречаться с этим юношей или кого он ему напоминает.

— Как уже объяснил вам при нашей встрече на кладбище, я ищу ответы на некоторые тайны моей собственной жизни. Меня постоянно преследуют воспоминания, которые никак не могут быть моими. Воспоминания о жизни, прожитой не мной. Именно по этой причине меня так интересуют ваши исследования.

— При всем моем уважении, вынужден сказать, что мне уже доводилось слышать такое прежде. — В голосе Грибеля явственно сквозило раздражение. — Я не философ. И не психиатр. И уж совершенно точно не какой-то там квазигуру вроде представителей «Нью эйдж». Я ученый, исследую научные реалии, и согласился поговорить с вами не для того, чтобы разбираться с загадками вашей жизни, а лишь из-за того, что вы сказали о… Ну, о прошлом. Из-за имен, которые вы назвали. Откуда вы знаете эти имена? И с чего вы взяли, что те люди, которых вы упомянули, имеют какое-то отношение ко мне?

Губы молодого человека раздвинулись в широкой, холодной и лишенной всякой радости улыбке.

— Кажется, прошло так много времени, да, Гюнтер? Целая жизнь. Ты, я и все остальные… Ты пытался идти вперед… Построить новую жизнь. Если, конечно, мещанскую пошлость, которую ты тщательно скрываешь, можно назвать жизнью. И все это время ты пытался делать вид, что прошлого не было.

Грибель сосредоточенно нахмурился, напрягая память. Даже голос был ему знаком. Эти интонации ему уже доводилось когда-то слышать прежде.

— Кто вы? — спросил он наконец. — И что вам надо?

— Прошло так много времени, Гюнтер. Вы все ощущали себя в полной безопасности в этой вашей новой жизни, верно? Полагали, будто все осталось в прошлом. Оставили в прошлом и меня. Но вы все построили свою новую жизнь на предательстве. — Юноша небрежным жестом обвел рукой кабинет Грибеля. — Ты всегда много времени отдавал исследованиям. Искал ответы. Ты сказал только что, будто ты ученый и исследуешь научные реалии. Но я знаю тебя, Гюнтер. Ты отчаянно ищешь ту же истину, что и я. Хочешь заглянуть в прошлое, узнать, в какой степени оно влияет на нас. Но за все эти годы ты не особенно далеко продвинулся, Гюнтер. А вот я — да. У меня есть те ответы, что ты ищешь. Я сам — этот ответ.

— Да кто вы, к черту, такой?! — снова повторил Грибель.

— Гюнтер, Гюнтер… Ты уже знаешь, кто я… — На губах юноши по-прежнему сияла застывшая холодная улыбка. — Только не говори мне, что не узнал. — Он встал и достал из стоявшего на полу рядом с ним кейса большую бархатную скатку.

20.50. Позельдорф, Гамбург

Фабель устал как собака. Первый день на работе после отпуска неожиданно оказался изнуряющим и тяжелым. Фабель чувствовал себя так, словно пытался сдвинуть с места огромный булыжник и это высосало из него всю энергию.

Сюзанна ушла на встречу с подругой, с которой договорилась поужинать в городе, и получалось, что этот вечер Фабель проводил в одиночестве. Перед уходом из Полицайпрезидиума он позвонил дочке Габи, живущей со своей матерью, и поинтересовался, не хочет ли она перекусить с ним, но у девочки уже были другие планы на вечер. Габи спросила, как прошел отпуск, и они немного поболтали, а потом договорились увидеться на неделе. Обычно разговор с дочерью поднимал Фабелю настроение — был в ней эдакий веселый пофигизм, которым отличался и Лекс, брат Фабеля, — но невозможность встретиться с ней сегодня еще больше испортила ему настроение.

Готовить Фабелю не хотелось. Ему хотелось побыть среди людей, так что он решил поехать домой освежиться, а потом пойти куда-нибудь поужинать.

Вот уже семь лет он жил в квартале от Мильхштрассе, в небесспорно считавшемся престижным районе Ротербаум. Квартира Фабеля представляла собой перестроенный мезонин в большом доме конца XIX — начала XX века. Старый особняк перепланировали внутри, разбив на несколько стильных апартаментов. К несчастью, достижения немецкой экономики в те времена пришли в некоторое несоответствие с амбициями застройщиков, и цены на недвижимость рухнули. Фабель ухватился за возможность стать собственником, а не арендатором и купил студию в мезонине. Он частенько размышлял над иронией ситуации: он оказался в этой классной квартире в отличном месте потому, что его брак и экономика Германии пошли ко дну практически одновременно.