Уильям Монтальбано - Базилика Страница 17

Тревога. Это не мог быть Галли. Зачем ему стараться скрыть свое присутствие? Пригнувшись, я быстро обернулся, мгновенно приняв боевую стойку в поисках мишени.

Слишком поздно, турист. Удар был направлен сверху вниз — оружие походило на короткую толстую дубинку, но сам человек стоял против солнца и казался большим черным силуэтом. Я поднял руку. Слабая защита. Удар дубинки пришелся по голове спереди и немного сбоку. Я упал на спину к краю крыши. Потеряв равновесие, я отчаянно махал руками, в любой момент готовый сорваться вниз. Еще секунда, и Галли придется расследовать уже два убийства.

Если этот громила ударит еще раз, я погиб. Максимум, на что я мог надеяться, так только на то, что утяну его за собой. Где же он? Солнце светит в глаза, мелькают тени, голова разбита. Небытие стало реальным, как никогда. Я отчаянно замахал руками, но вокруг был только воздух.

Еще немного, и я упаду. Вниз. А вот и он. Я потянулся, но он схватил меня первым. На этот раз дубинки не было, просто рука и что-то блестящее, золотое… Кольцо? Своей лапищей он порвал мне рубашку и рванул меня вперед — прочь от края и неминуемой гибели.

Сил нет. Когда Галли нашел меня, я лежал лицом вниз на теплой черепице крыши, распластавшись словно паломник в смиренной молитве. Сколько времени? Пять минут? Слишком долго. Голова сильно болела, но унижение было еще сильнее.

— Паоло, что случилось? Ты… Как…

Галли соображал не лучше меня, так как, вместо того чтобы нажимать кнопки своего навороченного сотового, пытался перевернуть меня, просунув руки мне под правое плечо.

— Меня ударили… Скажи, чтобы с крыши никого не выпускали.

Так он и сделал, позвонил, но безрезультатно. Когда мы наконец спустились вниз, на уровень самой церкви, то обнаружили лишь покрасневшего полицейского, стоявшего по стойке «смирно» у выхода. Галли все понял.

— Кто это был? Кто спустился?

— Ничего особенного… мне сказали останавливать людей, идущих вверх, я не знал… — жалко пролепетал полицейский. В мыслях он уже представлял, как шесть месяцев подряд работает в ночную смену.

— Cretino![50] Кто это был?

— Никто… так, священник. Он просто вышел, не бежал или как-то еще. Как обычно. Когда вы позвонили, он уже ушел.

Ватиканский полицейский неопределенно махнул рукой в глубь обширной базилики.

— Как он выглядел?

— Ничего особенного. Его лица я не видел. Он был среднего роста, немного ниже среднего.

— Во что он был одет, этот священник? Облачение, особенная мантия? Это был монах, монсеньор? Мантия была фиолетовая, красная? — спрашивал Галли.

— Черный. На нем был черный костюм священника, это все.

Потрясающе. Только что он описал половину населения Ватикана.

Этот полицейский был таким же тупицей, как и я.

Священник-убийца? Самый страшный сон любого кардинала и неизбежный вывод. Однако у убийцы была совесть и конкретная цель. Он убил Карузо, но вытащил меня почти с того света. Безумный убийца развлекается?

Бедный Галли! Он попытается замять дело, но может постараться обуздать ход событий. Кроме Бога и бесплатной еды, есть масса вещей, которые высокопоставленная армия прелатов у папского престола ценит выше доброй сплетни.

С наступлением сумерек я почувствовал себя лучше, но немного тревожно. Я позвонил своей близкой подруге по имени Тилли, но услышал только ее автоответчик. Тилли работала в Риме корреспондентом крупной американской газеты, но, разъезжая по командировкам, она так же часто меняла сообщение на автоответчике, как некоторые люди — носки. Я прослушал торопливый вариант: «Я перезвоню неожиданно».

Я не стал ужинать вместе с семинаристами. К десяти часам я основательно погрузился в чтение триллера о временах «холодной войны» — прекрасное средство от головных болей и заумных учебников. На этот раз звонивший был заботливее.

— Как голова?

— Боль в основном психологическая. Я совершил глупую ошибку и был побит.

— Это было убийство? — спросил папа Пий XIII.

— Я бы сказал, да.

— Не самоубийство?

— Только если он передумал в те несколько секунд, когда было уже поздно.

— Кошмар, — произнес папа. — Позже утром я был в базилике, и там продолжали убирать.

Каждый день в базилике Святого Петра происходит миллион разнообразных событий, но я не заметил привычного размещения людей, украшений и одеяний, которые означали бы присутствие папы. Галли тоже ни о чем таком не упоминал.

— Какая-то церемония?

— Ничего подобного. Исповедь, — сказал Треди. — Каждые две недели до ленча я тайком, когда никто не видит, пробираюсь в церковь и час-два слушаю исповеди. Полезно как для талии, так и для смирения. Когда люди говорят: «Благословите, святой отец, ибо я согрешил», они действительно просят о помощи. В этом суть, ведь так? Люди, работающие на меня, воображают, что католики действительно подчиняются всем правилам, которые мы для них устанавливаем. Но чтобы убедиться в обратном, нужно всего лишь послушать исповедь. Господь знает, в чем они НЕ признались.

— Ты видел что-нибудь? Ты понимаешь, о чем я…

— Боюсь, нет.

— Я спрашиваю потому, что полицейские хотят, чтобы я, понимаешь, помог им с расследованием.

— И что ты об этом думаешь?

— Это расследование убийства. Я не уверен. Прошло много времени…

— Но, возможно, не так уж и много, — закончил за меня мою мысль Треди.

— Точно.

Он молчал с минуту, а потом сказал:

— Пол, пожалуйста, найди того, кто это сделал.

Снова пауза.

— Если считаешь, что справишься.

Мне казалось, что я почти ощущал его суровый взгляд, такой, каким на меня иногда смотрел Иванович.

— Я знаю, что будет нелегко, возможно, вскроются какие-то язвы, но я должен знать.

Это говорил мой папа и мой друг.

— Конечно…

Сказать это было нелегко.

— Если ты выяснишь все о Карузо, ты здорово поможешь, Пол.

Он знал, что я рискую разбередить старые раны, но он явно не хотел об этом говорить, да и я тоже. Поэтому я спросил:

— Насчет Карузо. Ты знал его? Каким он был?

— Серьезный, очень серьезный. И умный. Спроси любого. Умел великолепно аргументировать. А как замечательно писал. Он мог убедить в своей точке зрения кого угодно.

Только не того, кто сбросил его с купола Святого Петра.

— Он был всего лишь монсеньором. Как получилось, что ты с ним знаком?

— Карузо был моим старым приятелем. Иногда он заходил ко мне поужинать, мы беседовали. Мы с ним вместе работали кое над чем… церковные дела…

Может, папы и не лгут. Но этот отвечал уклончиво.

— Было нечто большее, да?

Он подумал с минуту и подтвердил:

— Да, но не думаю, что нужно утомлять тебя рассказом об этом.

Что бы это могло быть? Тогда я прямо подумал о том, что это, возможно, значило. Я сказал:

— Прости, что спрашиваю, но думаю, в любом случае есть вероятность, что это была ссора любовников. Карузо был геем?

На этот раз последовала долгая пауза.

— Откровенно говоря, мне это в голову не приходило. Но я сомневаюсь. Я бы сказал, что он был дамским угодником, если затрагивать эту тему.

— Ты не мог бы сказать, кто, возможно, его любовник или любовница, если это правда?

— Священники не склонны делиться подобной информацией с папой, Пол. Максимум, что я могу рассказать тебе о Луке Карузо, так это то, что я знал его как ценного и деятельного члена экипажа большого корабля под названием церковь. А разве все мы не такие же?

— Хорошо, я сделаю все, что в моих силах.

— Спасибо. Если понадобится помощь, звони, — сказал папа. Он повесил трубку, а я представил, как он шагает с котенком на руках по старому, населенному привидениями дворцу и снова заступает на свой самый одинокий в мире пост.

Небо было затянуто дождевыми тучами, когда несколькими часами позже я позвонил в дверь Ивановича. Он открыл. На Ивановиче была старомодная майка и обвисшие брюки. Волосы и его огромная черная борода дико топорщились во все стороны, но глаза не казались сонными. Они всегда были бодрыми.

— Пол, какой приятный сюрприз. У меня в календаре записано, что ты должен прийти в пятницу, в два часа дня, а ты пришел в понедельник после полуночи. Время летит, как говорится. Заходи, выпьем чего-нибудь.

После разговора с папой я не мог спать. Я чувствовал, что нервы на взводе и напряжение растет. Такого со мной давно не происходило, но я до сих пор плохо сплю.

— Ну, рассказывай, Пол, — сказал Иванович, пригубив водку, которую он налил в стакан из бутылки, только что взятой из морозилки. Я рассказал ему об убийстве, о папе и о кое-каких душевных метаниях. Иванович знал многое из моей истории. Он был одним из небольшого числа людей в Риме, знавших обо мне и Треди. Он знал, потому что благодаря Треди я свалился однажды на него бесформенной грудой, осколок за осколком.