Джон Гришем - Дело о пеликанах Страница 18

— Да, Дентон, это все. Мне бы хотелось, чтобы проверка по этим именам была проведена в течение десяти дней. Я хочу быстрого продвижения в этом вопросе.

Войлс встал.

— Вы получите докладную через десять дней.

Каллахан находился в раздражении, когда постучал в дверь квартиры Дарби. Он был в смятении, и многое приходило ему в голову, многое, что он хотел бы высказать. Но он знал: нежели объявлять войну, а этого он хотел бы меньше всего, лучше выпустить немного пара. Она избегала его четыре дня, потому что играла в детектива и забаррикадировалась в библиотеке юридической школы. Она пропускала занятия, отказывалась отвечать на его звонки и вообще пренебрегала им в решающий момент. Но он знал, что, когда она откроет дверь, он будет улыбаться и забудет о том, что его игнорировали.

Он держал в руках литровую бутылку вина и настоящую пиццу от мамы Розы. Было начало одиннадцатого, субботний вечер. Он снова постучал и посмотрел на выстроившиеся вдоль улицы аккуратные двухквартирные домики и бунгало. Звякнула цепочка, и он тотчас улыбнулся. Раздражение сразу же испарилось.

— Кто там? — спросила она, не снимая цепочку.

— Томас Каллахан, припоминаешь? Я стою у твоей двери и умоляю впустить меня, чтобы мы могли поиграть и снова стать друзьями.

Дверь отворилась, и Каллахан вошел. Она взяла вино и одарила легким поцелуем в. щеку.

— Мы еще дружим? — спросил он.

— Да, Томас. Я была занята.

Он прошел за ней на кухню через небольшую комнату, где царил некоторый беспорядок. На столе стоял компьютер, рядом большая стопка толстых книг.

— Я звонил. Почему ты не перезвонила?

— Меня не было, — сказала она, выдвигая ящик стола и доставая штопор.

— У тебя автоответчик. Я разговаривал с ним.

— Ты пытаешься объявить мне войну, Томас?

Он посмотрел на ее босые ноги.

— Нет! Клянусь, я не сошел с ума. Я обещаю. Пожалуйста, прости меня, если я кажусь выведенным из равновесия.

— Прекрати.

— Когда мы ляжем в постель?

— Ты хочешь спать?

— Совсем нет. Пошли, Дарби, прошло три ночи.

— Пять. Какая пицца! — Она открыла бутылку и наполнила два бокала.

Каллахан наблюдал за каждым ее движением.

— О, это одна из тех субботних ночей, когда все выбрасываешь из головы к черту. Только клешни креветок, яйца, головы речных раков. И дешевое вино. Я не совсем при деньгах и завтра уезжаю, так что должен следить за своими тратами. А поскольку уезжаю, то подумал, а не зайти ли к тебе и не остаться ли на ночь, чтобы меня не соблазнила какая-нибудь заразная женщина в округе Колумбия. Что ты думаешь об этом?

Дарби открывала коробку с пиццей.

— Похоже на сосиски и перец.

— Я могу все-таки рассчитывать на то, чтобы лечь с тобой в постель?

— Может быть, позже. Выпей вина и давай поболтаем. Последнее время мы не разговаривали.

— Этого не скажешь обо мне. Я говорил с твоей машиной всю неделю.

Он взял бокал с вином и бутылку и пошел за ней в комнату. Она включила стереоприемник, и они непринужденно растянулись на диване.

— Давай напьемся, — сказал он.

— Ты так романтичен.

— У меня есть романс для тебя.

— Ты пил всю неделю?

— Нет, не всю. Восемьдесят процентов недели. Это твоя вина, ты избегала меня.

— Что с тобой, Томас?

— Меня бросает в дрожь. Я взвинчен, и мне нужен партнер, чтобы сбить напряжение. Что ты на это скажешь?

— Давай напьемся наполовину. — Она взяла свой бокал с вином и стала пить маленькими глотками. Потом закинула ноги ему на колени.

Он задержал дыхание, как если бы его пронзила боль.

— Когда твой самолет? — спросила она.

Теперь он едва сдерживался.

— В час тридцать. Без остановки в Национальном. Я рассчитываю зарегистрироваться в пять, а в восемь обед. После этого я могу оказаться на улице в поисках любви.

Она улыбалась:

— Ладно, ладно. Через минуту мы займемся этим. Но сначала давай поговорим.

Каллахан вздохнул с облегчением.

— Я могу говорить только десять минут, потом все, крах.

— Какие планы на понедельник?

— Как обычно, восемь часов ничего не значащих дебатов о будущем Пятой поправки, затем комиссия отберет предложенный на конференцию доклад, который никто не одобрит. Еще больше дебатов во вторник, другой доклад, возможно, ссора, и не одна, потом мы объявим перерыв, ничего толком не завершив, и отправимся домой. Я буду поздно вечером во вторник и хотел бы назначить свидание в каком-нибудь хорошем ресторане, после чего мы вернемся ко мне для интеллектуальной беседы и животного секса. Где пицца?

— Здесь, в коробке. Я достану.

Он поглаживал ее ноги.

— Не двигайся. Я ни капельки не голоден.

— Зачем ты ездишь на эти конференции?

— Я профессор, а мы как раз такие люди, которые, по мнению многих, скитаются по всей стране, посещая разные собрания с другими образованными идиотами и утверждая доклады, которые никто не читает. Если я перестану бывать там, то декан подумает, что я не вношу вклад в академическую среду.

Она снова наполнила бокалы.

— Ты как натянутая струна, Томас.

— Знаю. Это была трудная неделя. Мне невыносима даже мысль о куче неандертальцев, переписывающих Конституцию. Через десять лет мы будем жить в полицейском государстве. Я ничего не могу поделать с этим, потому, возможно, и ищу спасение в алкоголе.

Дарби небольшими глотками пила вино и смотрела на него. Мягко звучала музыка, свет был неярким.

— У меня уже шумит в голове, — сказала она.

— Это как раз то, что тебе нужно. Бокал-полтора, и ты готова. Если бы ты была ирландкой, ты могла бы пить всю ночь напролет.

— Мой отец наполовину шотландец.

— Недостаточно.

Каллахан скрестил ноги на кофейном столике и расслабился. Мягко поглаживал ее лодыжки.

— Я могу покрасить твои ногти на ногах. Она ничего не сказала. Он фетишизировал ее ноги и настаивал, чтобы она покрывала ногти ярко-красным лаком как минимум дважды в месяц. Они видели это в «Бул Дэхеме», и, хотя он не был таким аккуратным и трезвым, как Кевин Кестнер, близость с ним приносила удовольствие.

— Без пальчиков сегодня? — спросил он.

— Может быть, позже. Ты выглядишь усталым.

— Я отдыхаю, но рядом с тобой чувствую сильное желание, и ты не отделаешься от меня, утверждая, что я выгляжу усталым.

— Выпей еще.

Каллахан выпил и забрался поглубже на диван.

— Итак, мисс Шоу, кто сделал это?

— Профессионалы. Ты разве не читаешь газет?

— Разумеется. Но кто стоит за этими профессионалами?

— Не знаю. После взрывов последней ночью, по единодушному мнению, по-видимому, это дело рук «Подпольной армии».

— Но ты не уверена.

— Нет. Не было арестов. Я не убеждена.

— И у тебя есть несколько неприметных подозреваемых, не известных всем остальным в стране.

— У меня есть один, но теперь я не уверена. Я провела три дня за наведением справок. Даже систематизировала все по-настоящему, отлично и аккуратно, в своем маленьком компьютере и вывела на распечатку черновой вариант дела. Но теперь отказываюсь от него.

Каллахан посмотрел на нее.

— Ты говоришь мне, что пропустила три дня занятий, избегала меня, работала сутки напролет, изображая из себя Шерлока Холмса, и теперь все отбрасываешь?

— Посмотри вон там, на столе.

— Я не могу поверить. Я дулся в одиночестве целую неделю. Знаю, для этого была причина. Знаю, что мои страдания были на пользу стране, потому что ты пропустишь все через сито и скажешь мне сегодня или, возможно, завтра, кто это сделал.

— Этого нельзя сделать, по крайней мере, законным путем. Нет прототипа, нет обычной ниточки к убийцам. Я почти сожгла компьютеры в юридической школе.

— Ха! Я говорил тебе. Ты забываешь, дорогая, что я гений по конституционному праву, и я знал сразу, что у Розенберга и Дженсена не было ничего общего, кроме черных мантий и угроз смерти. Нацисты, арийцы, ку-клукс-клан, мафия или какая-то другая группа убрала их, потому что Розенберг был Розенбергом, а Дженсен — самой легкопоражаемой мишенью и чем-то вроде препятствия.

— Хорошо, почему ты тогда не позвонишь в ФБР и не поделишься с ними своими мыслями? Я уверена, они сидят у телефона.

— Не сердись. Виноват. Извини меня, пожалуйста.

— Ты глупец, Томас.

— Да, но ты любишь меня, правда?

— Не знаю.

— Мы все еще можем лечь в постель? Ты обещала.

— Посмотрим.

Каллахан поставил бокал на столик и пошел в атаку.

— Послушай, бэби. Я прочитаю твое дело, согласен. А потом мы поговорим о нем. Но прямо сейчас я не могу четко соображать и не смогу продолжать, пока ты не возьмешь меня за слабую и дрожащую руку и не поведешь к постели.

— Забудь о моем маленьком деле.