Уоррен Мерфи - Конец игры Страница 18

– Это возможно, – согласился лейтенант.

– Ракеты не взлетели, – прорычал маршал Мищенко. – Они не взлетели.

Он снова попытался связаться с Москвой. На этот раз ему ответили. Нет, по Москве не было нанесено никакого удара, и нет, никакого приказа «Огонь» не отдавалось. А что? Какие-нибудь ракеты ушли на цель?

Мищенко послал офицеров к шахтам пусковых установок. Они заглянули в каждую.

– Нет, ни одна ракета не ушла на цель, – сумел наконец отрапортовать Мищенко.

И ни с одной из остальных девятнадцати баз ни одна ракета не поднялась в воздух.

Ужас всего случившегося наконец дошел до руководства.

Система стратегических ракетных вооружений Советского Союза не сработала.

И теперь перед стратегами в Кремле встал вопрос принципиальной важности.

В свое время, прежде чем сбить корейский пассажирский самолет на Дальнем Востоке, ему четырежды посылали сигналы предупреждения. Четыре разные радиолокационные станции приказывали самолету покинуть воздушное пространство СССР. К сожалению, на всех четырех станциях стояло оборудование советского производства, и только после того, как самолет был сбит, советское руководство осознало, что корейцы вовсе не ослушались приказа они его просто-напросто не получили.

И тогда перед Советским Союзом встала дилемма: либо признать собственную технологическую отсталость, либо вызвать гнев и осуждение мирового сообщества. Вопрос был прост, и Кремль без долгих размышлений решил: пусть весь мир полагает, что мы хладнокровно и без всякого повода скинули с небес на землю три сотни гражданских лиц.

Но на этот раз вопрос был потруднее.

Можно было так и оставить ракеты – пусть себе сидят в своих шахтах и пусть весь мир продолжает верить, что СССР в любой момент может ими воспользоваться.

Или же их можно наладить. Если начать их налаживать, то американцы могут догадаться, что тут что-то не так. Но если их не налаживать, то американцы опять-таки могут обо всем догадаться, и тогда прощай, внешняя политика.

Было решено ракеты наладить.

И в этот кризисный момент понадобились люди, прекрасно разбирающиеся в краденой американской технологии. Таких людей можно было найти только в одной стране.

Уже к полуночи триста японских специалистов были в Москве. Они не только могли гарантировать, что ракеты сработают как надо, но даже вызвались реконструировать пусковые установки так, чтобы они стали дешевле, и к тому же обогатить ядерные заряды так, чтобы при выпадении радиоактивных осадков на Америку обрушились такие смертоносные яды, что там бы на целых двести лет не осталось никакой, даже растительной, жизни.

Они настаивали на том, чтобы русские дали незамедлительный ответ, потому что руководителям делегации надо было срочно возвращаться в Японию для участия в подготовке Дня памяти жертв Хиросимы, чтобы выразить протест против использования американцами ядерного оружия, которое те применили, чтобы кончить войну, развязанную Японией.

И прежде чем американская разведка пронюхала о неполадках с ракетами, японцы уже починили их так, что они стали работать лучше, чем когда-либо, и плюс к этому открыли на ракетной базе маршала Мищенко пункт по продаже своих автомобилей, причем значительная часть прибыли шла маршалу.

Как-то так получилось, что это были единственные машины, способные нормально функционировать в условиях сибирских морозов.

Когда никаких облаков в форме грибов не появилось, а город Сан-Диего – где-то там, дальше по побережью – так и не осветился ярким пламенем, Абнер Бьюэлл понял, что что-то не заладилось. Он решил перепроверить все программы и обнаружил неполадки в русских ракетах раньше самих русских. Конструкции ракет и пусковых установок были в порядке, но за ракетами плохо ухаживали, и в условиях суровой сибирской зимы все металлические части оказались подверженными коррозии. Русские ракетные генералы жали на бесполезные кнопки.

Рыжеволосая фотомодель – ее звали Марсия – все еще была в его доме. Когда он занимался своим компьютером, она низко склонилась над ним, прижавшись к его плечу, а когда он сказал ей, что мир не будет разрушен так скоро, она показалась ему расстроенной, и Абнер Бьюэлл подумал, что он, возможно, влюбился.

– Что тебя так разочаровало? – спросил он.

– То, что я не увижу взрывы и много-много трупов.

– А зачем тебе это?

– Затем, что все остальное мне надоело.

– Ты бы тоже погибла.

– Дело того стоит.

– Раздевайся, – велел он.

Потом он долго пытался решить, кого он хотел бы заставить нанести первый удар – русских или американцев.

Он никак не мог прийти к окончательному решению, и просто для того, чтобы скоротать время, решил покончить с нью-йоркской проблемой. Ему ужасно надоела Памела Трашвелл и этот ее новый телохранитель – тот, чьи отпечатки пальцев не были нигде зарегистрированы, тот, который отказался принять деньги от банковского автомата. Может быть, сгодится что-нибудь элементарное, подумал Бьюэлл. Может быть, драка со смертельным исходом.

Он обернулся к Марсии. Ее одежда лежала на полу – там, где она се бросила.

– Хочешь посмотреть, как я жутким образом прикончу эту парочку? – спросил Бьюэлл.

– Больше всего прочего в этом мире, – ответила Марсия.

– Хорошо.

В компьютерном отделении банка на Уолл-стрит Памела Трашвелл взвизгнула дважды. Один раз от восторга, что им удалось добраться до баз данных; второй – от ужаса, когда она увидела, как все записи исчезают у них прямо на глазах.

Пока она занималась поиском источника команд, управляющих базами данных и денежными расчетами, все записи начали буквально испаряться. Источник защищал себя и уносил с собой всю память банковских компьютеров.

С двоими из вице-президентов случились сердечные приступы. Трое оставшихся пытались вскарабкаться на Памелу и хоть как-то добраться до клавиатуры, чтобы постараться сохранить хоть часть записей.

– У вас что, нет дубликатов? – разгневанно спросила Памела.

– Вот он, дубликат. Исчезает у нас на глазах, – ответил бледный, дрожащий вице-президент.

– Боже мой, нам снова придется вести учет на бумаге – простонал другой.

– А что это такое – бумага? – спросил третий.

– Это что-то вроде того, на чем напечатаны наличные доллары, только она не зеленая и на ней делают пометки.

– Чем?

– Не знаю. Чем-то Ручками, карандашами. Палочками.

– А как мы узнаем, что кому принадлежит? – спросил один из вице-президентов, и все они с осуждением уставились на Римо и Памелу.

Памела сидела перед огромным экраном, а вереница имен и чисел мелькала перед ней со скоростью молнии, направляясь в вечное компьютерное небытие.

Потом появилась последняя запись. Она на какое-то мгновение задержалась на экране:

«ВСЕ ЗАПИСИ ЧИСТЫ. ДОБРОЙ НОЧИ, МАЛИБУ».

А потом машина отключилась.

Те из вице-президентов, которые еще стояли на ногах, застонали.

– Похоже, это мы натворили, – произнесла Памела.

– Будет достаточно просто извиниться? – спросил Римо.

Трое банкиров, избежавших инфаркта миокарда при виде исчезновения всех банковских записей в череде маленьких зеленоватых вспышек, тупо покачали головами.

– Мы разорены, – пробормотал один. – Полностью разорены. Тысячи людей лишились работы. Тысячи людей – банкроты. Разорены, все разорены.

– Я же сказал, извините, – буркнул Римо. – Что вам еще от меня надо?

В штабе Командования стратегической авиации, располагавшемся глубоко в толще Скалистых гор, во всех отчетах службы безопасности содержался один зловещий вывод: ядерная война неизбежна, потому что что-то или кто-то проник в систему управления как русскими, так и американскими ракетами и – другого слова не было – играет.

Президент выслушал дискуссию членов кабинета по поводу возникшего кризиса и не произнес ни слова. Потом по красному телефону, стоящему у него в спальне, он связался с доктором Харолдом В. Смитом.

– Как наши дела с этим... этой штукой, связанной с атомными бомбами? – спросил он.

– Мы занимаемся этой проблемой, – ответил Смит и посмотрел на свою левую руку.

Рука онемела и плохо его слушалась. Он все еще пребывал в состоянии шока, потому что всего несколько минут назад ему позвонили из одного нью-йоркского издательства и попросили подтвердить сведения о том, что санаторий Фолкрофт является местом подготовки тайных убийц-ассассинов.

Смит заставил себя рассмеяться.

– Это приют для душевнобольных, – ответил он. – Судя по вашему вопросу, вы недавно беседовали с одним из наших пациентов.

– Да, все это похоже на бред. Люди, чьим основным занятием в течение тысяч лет было только убийство, приезжают в Америку, и им поручают подготовить тайного ассассина. Впрочем, это был очень милый пожилой джентльмен. Так, значит, он ваш пациент?

– Вполне возможно, – ответил Смит. – А он не говорил, что он Наполеон?