Кит Маккарти - Тихий сон смерти Страница 19

– Ты снимаешь этот домик?

В вопросе явно содержался намек: дескать, она просто не в силах поверить, что он мог приобрести такую развалину.

– Это мой дом.

– Хм…

Она ошарашено заскользила взглядом по стенам комнаты. Он хотел было объяснить Елене, что для него многое значит атмосфера этого дома, что непритязательность и запустение, царящее вокруг, мысленно возвращают его в те времена, когда в его жизни еще не было ни Мари, ни Тамсин, – в самое детство. Попросту говоря, этот дом стал для Айзенменгера местом, где он чувствовал себя в безопасности, и потому он хотел бы сохранить его. Возможно, когда-нибудь этот дом ему и опротивеет, и тогда он превратит его в жилище современного человека.

Он хотел рассказать обо всем этом Елене, но желание остаться наедине со своими мыслями и чувствами оказалось сильнее, и вместо этого он сказал:

– Продав лондонскую квартиру, я подумал о небольшом домике в деревне, тихом и спокойном. Его покупка не намного уменьшила сумму, остававшуюся у меня после продажи квартиры.

Еще одна пауза. С застывшим в глазах немым вопросом Елена продолжала осматривать сухой мусор, скопившийся между оконными рамами, отслоившуюся краску на двери, потертые ковры, но не находила ответа на вопрос, как случилось, что Айзенменгер оказался в этой полуразвалившейся лачуге. Чтобы чем-то заполнить образовавшуюся паузу, она произнесла:

– Боб ушел в отставку.

Боб Джонсон. Одна из теней прошлого, пожалуй, единственный человек, о котором Айзенменгер вспоминал без содрогания. Боб всегда понимал его лучше других коллег и знакомых; ни характером, ни внешностью он не был похож на большинство английских полицейских. Айзенменгер испытывал глубокую благодарность к Джонсону – намного большую, чем готов был признать. Когда на его руках умирала Тамсин, рядом с ним находился именно Боб.

– Как его жена?

– Вроде ничего. Месяцев пять назад выписалась из больницы. Они переехали, а сам Боб теперь работает с шурином.

– Так что же все-таки случилось с его женой? Я так и не знаю.

– Боб говорит, что нервный срыв.

Елена вновь смущенно замолчала. Ей столь о многом хотелось поведать Айзенменгеру, рассказать, насколько важны для нее те события, как волнуют ее душу воспоминания о них. Глядя на нее, доктор чуть было не рассмеялся ее смущению, но пауза затягивалась, и тишина становилась невыносимой.

– А ты? – поинтересовался он. – Как ты?

– А, все без изменений. К счастью, находятся кое-какие уголовные дела.

– А как насчет друга?

Намеренно ли он задал последний вопрос так, что он прозвучал бестактно? Или Айзенменгер тем самым хотел показать, что ему совершенно безразлично, встречается она с кем-нибудь или нет?

Елена замерла, на несколько мгновений полностью уйдя в себя, и лишь усилием воли сумела стряхнуть оцепенение. С застенчивой, едва заметной улыбкой она проговорила:

– В настоящее время нет.

Доктор и сам не понимал, зачем спросил об этом, тем самым невольно позволив этой женщине вновь взять над ним власть.

– Послушай, Елена…

Она резко повернулась к нему.

– Я знаю, что не должен был вот так исчезать…

Она подняла тонкие брови. Ее ярко-красные губы сжались, и зеленые глаза пристально взглянули на доктора.

– Это был твой выбор.

Произнесенная Еленой короткая фраза прозвучала как выстрел.

– Я только хотел сказать, что…

Он осекся, и Елена опять как ни в чем не бывало посмотрела на него. Казалось, слова Айзенменгера не вызвали у нее ничего, кроме невинного интереса, и он понял, что эта женщина снова его дразнит. Конечно, она совершенно точно знает, что он скажет в следующую минуту и какой боли будут полны эти слова. С первой их встречи, когда Айзенменгер заговорил с ней, Елена начала поддразнивать его, и всякий раз это вызывало у доктора одновременно и восхищение, и чувство беспомощности. И сейчас он опять и ненавидел, и желал ее. Он видел, что вновь становится игрушкой в руках Елены, но, как ни странно, ему это нравилось. Он опять поддавался ей.

– Я очень признателен тебе за то, что ты приехала.

Попивая кофе, Елена не переставала внимательно следить за Айзенменгером; в ее взгляде было что-то оценивающее.

– Мне пора ехать, – произнесла она наконец твердым тоном, поставив пустую кружку на стол. – Нужно вызвать такси.

Но, какова бы ни была причина ее появления здесь, Айзенменгер не хотел ее отпускать. Он вдруг подумал, что ему незачем бежать от воспоминаний, что в его прошлом было и много хорошего и этого не следует забывать. Хотя бы все то, что связано с Еленой.

– А как насчет ужина? – нашел Айзенменгер предлог задержать ее. – Мы можем поехать в Мелбери, до него всего шесть-семь километров, зато там есть несколько неплохих ресторанов.

Елена взглянула на часы.

– Уже поздно, а мне еще три часа добираться… – неуверенно произнесла она.

– Ты могла бы остаться, – предложил он и тут же добавил, не желая напугать свою гостью: – Здесь есть вторая комната.

Но то ли смущенная видом его жилища, то ли в силу каких-то иных соображений Елена покачала головой. И тогда Айзенменгер использовал последний довод:

– Мы могли бы поговорить о работе, которую ты хотела мне предложить…

Он отвез Елену в «Чекерз», постоялый двор шестнадцатого века, со старинными стенами и массивными дубовыми балками под потолком. После того как они спустились по коварным ступеням, им пришлось пригнуть головы, чтобы пройти сквозь низкий дверной проем, ведущий в холл гостиницы. Это место действительно оказалось замечательным: сама его атмосфера, казалось, была пропитана духом давних времен, во всем открывалось столько очарования, что самый взыскательный турист остался бы доволен. Их конечной целью было маленькое бистро в зимнем саду на задворках гостиницы, которое доктор, однажды побывав здесь, нашел весьма приличным.

Они сели за маленький столик у старинного, изъеденного древесными червями столба, и Айзенменгер заказал тайское блюдо из курицы, а Елена остановила свой выбор на тушеном перепеле. В зале было темновато, но Айзенменгер не придавал этому значения. Он позабыл о том, какое очарование может источать его спутница и насколько гипнотически это действует на него. Хотя их отношения никогда не выходили за рамки делового сотрудничества, сожаления по этому поводу только подогревали его романтический настрой, и Айзенменгер исподволь следил за каждым движением Елены.

Покончив с ужином, они перебрались в небольшую, но уютную гостиную, куда им подали кофе; от десерта они отказались. Они сидели, утопая в глубоких, протертых до дыр и прожженных сигаретами креслах, столик перед ними украшали пятна, оставленные горячими кружками сотен, если не тысяч посетителей бистро.

– Так что ты хотела от меня, что я должен сделать? – Айзенменгер боялся, что не справится с желанием удержать Елену и, когда придет время расставаться, на него снова нахлынут воспоминания. И все-таки он чувствовал, что желание быть рядом с этой женщиной побеждает в нем все прочие чувства.

Елена доверительно наклонилась к нему, и Айзенменгер был опьянен ароматом ее духов.

– Возможно, в этом деле и нет ничего необычного, но неделю назад ко мне обратился человек по имени Суит. Рэймонд Суит. – Елене пришлось сделать паузу, так как в этот момент подошел официант с двумя чашками кофе. – Недавно он потерял свою дочь Миллисент, она умерла от рака.

– Сколько ей было лет?

– Двадцать три.

– И какой именно рак?

– Лимфома.

Доктор понимающе кивнул. Вполне возможно.

– И что заставило этого Рэймонда Суита обратиться к адвокату?

– У него претензии к больнице. Ему кажется, что там намеренно подменили тело и вместо его дочери кремировали кого-то другого.

– Как я понимаю, он не хотел кремации?

– Он вообще не хотел, чтобы ее хоронили.

Айзенменгер отхлебнул кофе и, услышав ответ Елены, издал удивленное восклицание, не успев отвести чашку ото рта. Затем, поставив ее на стол, он саркастически хмыкнул:

– И почему?

– Он не верит заключению патологоанатома. Суит утверждает, что его дочь убили.

Айзенменгер посмотрел на Елену, и их взгляды встретились. В общем-то, такое развитие событий Айзенменгера вполне устраивало, если бы ему не пришлось гадать, какой именно смысл вкладывает в свои слова Елена.

– Но это лишь подозрения, ведь на самом деле ее не убили?

– Суит утверждает, что убили. Он в этом уверен.

– Он что, сумасшедший?

Елена ответила медленно, старательно подбирая слова:

– Нет, он не сумасшедший, пожалуй, правильнее назвать его одержимым.

– Ну и кто, по словам этого одержимого, убил его дочь?

– «Пел-Эбштейн-Фармасьютикалс».

Это было даже не смешно, а просто смехотворно.

– «ПЭФ»? Ты хочешь сказать, что девушка умерла от аллергии на один из их препаратов?

– Не совсем так. – Елена сделала небольшой глоток кофе, едва коснувшись губами края кружки. Это позволило ей собраться с мыслями. – Вот.