С. Тремейн - Холодные близнецы Страница 2

Раньше Энгус тоже предпочитал небритость, и мне понравилось, как темная поросль подчеркивает его линию подбородка. Я почти не встречала людей, к которым так подходило бы слово «классный», а Энгус был одним из них. Столкнулись мы в Ковент-Гардене, в шумной забегаловке с испанской кухней – тапас и тому подобная экзотика.

Они с друзьями сидели неподалеку от барной стойки, всем лет по двадцать пять. Энгус смеялся. Наша компания расположилась за соседним столиком, и мы уже выпили достаточно «Риохи».

Один из парней отпустил в наш адрес остроумную шутку, кто-то из нас не остался в долгу и ответил. Вскоре наши компании смешались, мы постоянно пересаживались, сдвигались, хохотали и знакомились: это Зоя, Саша, Алекс, Имоджин, Мередит…

А это Энгус Муркрофт. Привет тебе, Сара Милвертон! Он из Шотландии, ему двадцать шесть, а ей – двадцать три, она наполовину англичанка, наполовину американка. Теперь вы пойдете по жизни рука об руку, разделяя вместе и радости, и горести.

Шум транспорта за окном усилился – час пик. Я очнулась от грез. Эндрю Уокер давал Энгусу на подпись очередные документы. О да, мне хорошо знакома данная процедура – за последний год мы подписали бесконечное количество бумаг! И каждая из них была связана с нашим горем.

Согнувшись над столом, Энгус царапал свое имя, ладони мужа казались огромными по сравнению с ручкой. Я посмотрела на желтую стену, где висела картинка, изображающая Старый Лондонский Мост. Я хотела еще повспоминать, чтобы отвлечься, – об Энгусе, о себе, о нашей первой ночи.

Я помню все подробности того вечера. От музыки – мексиканской сальсы – до не очень вкусных тапас: обжигающих язык красных «пататас бравас» с белой спаржей в уксусе. Постепенно наша ватага начала расходиться – кое-кто ужасно хотел спать, а некоторые боялись опоздать на метро. Наверное, они чувствовали, насколько мы с Энгусом подходим друг другу и что это – не банальный флирт в пятницу вечером.

Как просто все тогда произошло! Как бы сложилась моя жизнь, если бы мы заняли дальний столик или пошли в другой кабак? Но мы выбрали тот самый бар, тот самый столик и тот самый вечер. К полуночи подле меня околачивался долговязый парень – Энгус Муркрофт. Мы сидели рядышком, и он сообщил мне о себе то, что считал нужным. Он архитектор, шотландец, и он одинок. Потом он рассказал мне заумный анекдот, и я сперва вообще не поняла, в чем вся соль. Только через минуту я засмеялась и поймала его взгляд – серьезный и вопросительный.

Я посмотрела на Энгуса в упор. У него были темно-карие глаза, волнистые густые черные волосы, ровные белые зубы, красные губы и щетина. Я уже знала свой ответ. «Да».

Спустя два часа мы пьяно целовались на углу Ковент-Гарден-пьяцца под одобрительным взглядом луны. Я помню, как мы обнимались, как блестели мокрые от дождя булыжники мостовой, помню прохладную сладость вечернего воздуха. В ту же ночь мы переспали.

Примерно через год мы поженились. После двух лет брака у нас появились дочки – похожие как две капли воды однояйцевые близняшки. А теперь из них осталась только одна.

Боль поднялась во мне удушливой волной. Может, засунуть в рот кулак, чтобы не затрясло? Когда же это пройдет? А если никогда? Похоже на боевое ранение – осколок шрапнели, спрятанный глубоко под кожей, прокладывает себе путь на поверхность годами.

Значит, надо открыть рот, чтобы подавить боль и угомонить мысли. Я просидела в офисе полчаса – послушная и безмолвная кукла или пуританская домохозяйка. Я слишком часто предоставляла Энгусу право вести разговор, он компенсировал мою молчаливость, но хватит мне молчать.

– Если мы отремонтируем постройки на острове, то он будет стоить миллион.

Мужчины повернулись ко мне: обалдеть, оно разговаривает!

– Там даже вид из окна стоит миллион фунтов, – продолжила я. – Оттуда видно пролив Слейт и Нойдарт.

Я всегда стараюсь произносить это слово правильно: пишем «Слит», но говорим «Слейт». Я тщательно изучила лингвистический вопрос, перелопатив добрую половину Гугла.

Эндрю вежливо улыбнулся.

– Эээ… вы бывали там, миссис Муркрофт?

Я залилась краской, но и черт с ней.

– Нет, но я видела фотографии и читала книги – один из лучших видов в Шотландии открывается именно с нашего острова. Нашего будущего острова, – поправилась я.

– Да. Однако…

– На материке, в деревне Орнсей, есть домик. Он находится в полумиле от Торрана, – я быстро сверилась с заранее сохраненным на телефоне файлом, хотя вызубрила информацию наизусть. – Пятнадцатого января нынешнего года его продали за семьсот пятьдесят. В доме – четыре спальни, вокруг разбит красивый сад, комнаты просторные. Приятное жилище, хоть и не особняк. Но из окон – шикарный вид на пролив – вот за него-то семьсот пятьдесят штук и заплатили.

Энгус одобрительно кивнул и включился в беседу.

– Именно! Если мы тоже сделаем ремонт, у нас будет пять спален. На самом деле участок большой – целый акр, и мы можем выручить миллион. Легко.

– Хорошо, мистер Муркрофт. Сейчас дом стоит пятьдесят тысяч, но, согласен с вами, такая возможность есть.

Юрист вымученно улыбнулся. Мне стало интересно, отчего он с таким скепсисом относится к нашему переезду на Торран? Он знает что-то особенное? И какова реальная позиция Питера Кенвуда? Может, они хотят продать остров сами? Это не лишено смысла. Кенвуд знает остров Торран как облупленный, является доверенным лицом бабушки Энгуса и осведомлен о всех краеугольных камнях, в том числе и о потенциальной стоимости дома после ремонта.

Действительно ли они такое задумали? Если да, то это было бы элементарно! Тогда им следует просто дождаться, когда бабушка Энгуса умрет, и малость надавить на наследников – на пришибленную бедой парочку, что до сих пор не оправилась от смерти ребенка и увязла в денежных затруднениях. Предложить им сотню тысяч – вдвое больше, чем стоимость домишки, корчить из себя благородных и понимающих и сердечно, но грустно улыбаться. Вам сейчас тяжко, но мы поможем справиться с бедой – распишитесь вот здесь…

Ну а дальнейшее – вообще пустяки: нужно пригнать на Скай автобус, набитый польскими строителями, дать им несколько сотен, и через год можно будет пожинать плоды своих усилий.

Продается чудесный участок с домом, расположенный на острове в знаменитом проливе Слейт. Стоимость 1,25 миллиона фунтов с торгом…

Неужели они планировали нечто подобное? Эндрю Уокер пристально посмотрел на меня, и я почувствовала себя неловко. Возможно, я несправедлива к конторе «Кенвуд и партнеры». Хотя я им остров не отдам – это мой единственный выход, реальный способ сбежать от горечи воспоминаний, от всех старых сомнений и давнишних долгов.

Я так мечтала об этом! Устроившись на кухне в три часа ночи, разглядывая фотографии на светящемся экране ноутбука. Кирсти посапывала в своей кроватке, спал и Энгус, одурманенный скотчем, а я любовалась на дивные пейзажи острова Эйлен-Торран и залива Слейт. Я буквально растворялась в красоте Внутренних Гебридов, и у меня голова шла кругом от этого «чудесного участка с домом»…

– Отлично. Осталась еще пара подписей, – заявил Эндрю Уокер.

– И мы свободны?

Многозначительная пауза.

– Да.

Спустя пятнадцать минут мы с Энгусом покинули желтый офис и через красный холл попали на улицу, в сырой октябрьский вечер. Бедфорд-сквер, Блумсбери.

Завизированные бумаги лежали в рюкзаке Энгуса. Остров принадлежал нам. Мир изменился. Я глазела по сторонам, и мое настроение улучшалось.

По Гауэр-стрит ехали красные автобусы, изо всех окон – и верхних и нижних – смотрели бледные лица.

Энгус взял меня за руку:

– Ты молодец.

– Что?

– Ты здорово вклинилась в разговор. Как раз вовремя. Я думал, что сейчас заеду ему в челюсть.

– И вдруг я пришла тебе на помощь, – мы обменялись многозначительными взглядами. – Но ведь мы это сделали, разве не так?

Энгус хмыкнул.

– Да, дорогая, – он поднял воротник, защищаясь от дождя. – Но, Сара, я хочу еще раз тебя спросить: ты точно хочешь переехать?

Я поморщилась. Он продолжал:

– Да, знаю. Но ты действительно считаешь, что мы сделали правильно? Тебе хочется бросить нашу лондонскую жизнь? – он показал на вереницу лондонских такси, флуоресцентно подсвечивающих дождевые капли. – На Скае всегда очень тихо.

– Как говорится, если тебе надоел Лондон, тебе надоел дождь, – произнесла я.

Энгус рассмеялся и наклонился ко мне. Его карие глаза искали мой взгляд, вероятно, его губы искали мои. Я нежно погладила его по щеке и поцеловала щетину на подбородке. Я вдохнула его запах. От него не пахло виски, от него пахло Энгусом, мылом и особенным мужским запахом. Человек, которого я любила, чистый и надежный. Я люблю его и буду любить всегда.

Возможно, сегодня ночью у нас будет секс, впервые за много недель. Неужели мы наконец-то пережили это? Ведь горе не может длиться целую вечность.