Роберт Дугони - Могила моей сестры Страница 2

Правая рука. Взвести курок. Выстрел.

Левая рука. Взвести курок. Выстрел.

Правая рука. Взвести курок. Выстрел.

Она поймала цель в нижнем ряду мишеней.

Правая, выстрел.

Левая, выстрел.

Быстро один за другим прозвучали три последних выстрела. Бац. Бац. Бац. Трейси повращала револьверами и швырнула их на деревянный стол.

– Время!

Несколько зрителей зааплодировали, но их хлопки замолкли с осознанием того, что Трейси уже знала.

Десять выстрелов. Но только девять попаданий.

Пятая мишень в нижнем ряду осталась стоять.

Трейси промахнулась.

Трое наблюдателей рядом подняли палец, подтверждая это. Промах будет дорого стоить – ко времени добавят пять секунд. Трейси уставилась на мишень, не веря глазам, но не могла сбить ее взглядом. Она взяла револьверы, засунула в кобуры и отошла в сторону.

Все взоры обратились к Саре, к «Малышу».

Их крепкие тележки, которые отец сделал своими руками, чтобы держать там револьверы и боеприпасы, грохотали и тряслись, когда Трейси и Сара тянули их по земле и гравию на стоянку.

Солнце над головой быстро потускнело. Гроза разразится раньше, чем предсказывали синоптики.

Трейси отцепила прицеп своего синего «Форда», откинула задний борт и покатила на Сару.

– Что за чертовщину ты устроила?

Сара швырнула шляпу на сиденье, и ее светлые волосы рассыпались по плечам.

– Какую?

Трейси подняла серебряную пряжку – приз чемпиону.

– Ты не промахивалась по двум тарелочкам уже несколько лет. Думаешь, я дура?

– Мешал ветер.

– Из тебя плохая врунья, ты это знаешь?

– А из тебя хороший чемпион.

– Я не выиграла, это ты дала мне выиграть. – Трейси понизила голос, пока мимо проходили двое зрителей; уже упали первые капли дождя. – Тебе повезло, что папы не было.

Джеймс «Док» Кроссуайт не мог сказать их матери, что ей придется покинуть Гавайи, чтобы отпраздновать двадцать пятую годовщину их свадьбы на пыльном стрельбище в столице штата.

Трейси смягчилась.

– Мы уже говорили об этом. Я говорила тебе, что нам обеим нужно приложить все силы, а то люди подумают, что все это подстроено.

Прежде чем Сара успела ответить, Трейси отвлек шум шин по гравию. Бен на своем белом пикапе объехал ее «Форд», улыбаясь обеим из кабины. Хотя они с Трейси встречались уже больше года, Бен по-прежнему всегда улыбался, увидев ее.

– Мы еще поговорим об этом завтра, когда вернемся домой, – сказала она Саре и поздоровалась с Беном, когда он вылез из кабины и натянул на машину кожаный чехол, который Трейси купила ему на прошлое Рождество.

Они поцеловались.

– Извини, я опоздал. Тот, кто запретил вождение в нетрезвом виде, наверняка никогда не ездил через Такому.

Когда Трейси подняла воротник своей куртки, Бен взглянул на пряжку у нее в руке.

– Эй, да ты победила!

– Да, победила.

Она посмотрела на Сару.

– Эй, Сара! – воскликнул Бен.

– Эй, Бен.

Трейси сняла плащ и красный шейный платок и бросила на сиденье. Потом села на край прицепа и протянула Саре ногу, чтобы та стянула сапог. Небо уже совершенно почернело.

– Мне не нравится, что в такую погоду ты поедешь одна.

Сара швырнула сапог на сиденье, и Трейси протянула другую ногу. Сара ухватилась за пятку.

– Мне восемнадцать. Думаю, как-нибудь доеду до дому; подумаешь, дождь.

Трейси взглянула на Бена.

– Может быть, ей лучше поехать с нами?

– Она не хочет. Ты же не хочешь?

– Нет, определенно не хочу, – подтвердила Сара.

Трейси надела сандалии.

– Собирается гроза.

– Трейси, брось. Ты ведешь себя так, будто мне десять лет.

– Потому что ты ведешь себя так, будто тебе десять лет.

– Это потому, что ты обращаешься со мной так, будто мне десять лет.

Бен посмотрел на часы.

– Мне жаль прерывать эту глубокомысленную дискуссию, леди, но, Трейси, нам действительно придется уехать, если мы собираемся сохранить бронь.

Она отдала ему свою походную сумку, и Бен положил ее в машину, а Трейси обратилась к Саре:

– Езжай по шоссе. Не сворачивай на местную дорогу. Сейчас стемнеет, да еще дождь пойдет, так что не видно будет ничего.

– По проселку быстрее.

– Не спорь со мной. Езжай по шоссе, как ехали сюда.

Сара протянула руку за ключами от пикапа.

– Обещай мне, – сказала Трейси, не отдавая их.

– Хорошо. Обещаю. – Сестра скрестила пальцы у сердца.

Трейси вложила ключи Саре в руку и сжала ее.

– В следующий раз просто сбей чертовы мишени.

Она повернулась, чтобы уйти.

– Твоя шляпа, – сказала Сара.

Она сняла свой черный стетсон и нахлобучила на голову сестре. Ей хотелось рассердиться, но на Сару было невозможно злиться. Она состроила глупую рожицу, и Трейси не сдержала улыбку.

– Какая ты нехорошая!

Сара наградила ее преувеличенно ослепительной улыбкой.

– Да, но за это ты меня и любишь.

– Да, за это.

– Трейси! – Бен распахнул правую дверцу машины и высунулся из кабины.

– Иду.

Она забралась на сиденье и захлопнула дверь. Бен помахал Саре рукой и, быстро развернувшись, направился к выстроившейся у выезда веренице машин. Дождь уже лил, и в свете фар капли казались расплавленным золотом. Трейси пододвинулась, чтобы выглянуть из окна. Сара по-прежнему стояла под дождем, глядя им вслед, и Трейси ощутила какой-то толчок вернуться, словно забыла что-то.

– Все в порядке? – спросил Бен.

– Все прекрасно, – ответила она, хотя позыв вернуться не ушел.

Она видела, как сестра разжала руку и, поняв, что сделала Трейси, снова быстро взглянула на пикап. Ей в ладонь Трейси вложила ключи от машины вместе с серебряной пряжкой.

Ни эту пряжку, ни сестру она не увидит еще двадцать лет.

Глава 3

Седар-гроувский шериф Рой Каллоуэй все еще был в своей рыболовной куртке и приносящей удачу кепке, но уже давно не чувствовал легкого покачивания плоскодонки. Прямо из аэропорта Каллоуэй приехал на станцию, его жена молчала рядом на сиденье, тоже недовольная, что их рыбалка прервалась – первый настоящий отпуск за четыре года. Она не сделала попытки поцеловать его, когда высадила, и он счел за лучшее не обращать на это внимания. Конечно, он еще услышит об этом за ужином.

Каллоуэй вошел в конференц-зал и закрыл за собой дверь. Его заместитель Финлей Армстронг встал в три часа ночи и казался бледным в свете флуоресцентных ламп, но по сравнению с Вэнсом Кларком его можно было счесть румяным. Каскейдский окружной прокурор, сидевший в глубине зала, имел болезненный вид, его клетчатая спортивная куртка висела на спинке стула, узел галстука сполз вниз, верхняя пуговица рубашки была расстегнута.

– Извини, что пришлось тебя отозвать.

Армстронг встал к обшитой панелями стене, на кото-

рой висели фотографии седар-гроувских шерифов. Последней справа была фотография Каллоуэя, и она висела здесь уже тридцать четыре года. При своих шести футах пяти дюймах[5] роста у него по-прежнему была широкая грудь колесом, но когда по утрам он смотрелся в зеркало, не мог не заметить, что точеные черты его лица, некогда словно высеченные из камня, приобрели мягкость, а волосы заметно поредели и поседели.

– Не томи. – Каллоуэй бросил кепку на стол, откатил кресло и сел. – Рассказывай, что случилось.

Высокий и худой Армстронг на середине своего четвертого десятка уже проработал с Каллоуэем больше десяти лет, и следующей на стене в конференц-зале должна была стать его фотография.

– Утром позвонил Тодд Ярроу. Они с Билли Ричмондом вслепую прорубались сквозь дебри Каскейдии, когда Геркулес что-то учуял. Ярроу говорит, что им потребовалась уйма времени, чтобы заставить его вернуться. Когда он все-таки вернулся, то что-то нес в зубах. Ярроу схватил эту грязную штуковину, подумав, что это палка. Билли ему говорит: «Это кость». Они не придали этому значения, решив, что Геркулес нашел скелет оленя. А потом пес снова убежал, лая и производя чертовский шум. На этот раз они двинулись за ним и увидели, что он роется в земле. Ярроу не смог его отозвать. В конце концов пришлось оттащить его за ошейник, и тогда он сам увидел.