Татьяна Степанова - Три богини судьбы Страница 2

I love you Dolly…

Близится эра светлых годо-о-о-в, клич пионера – всегда будь…

ЭТОГО НЕ УВИДЕЛ НИКТО ИЗ СОБРАВШИХСЯ НА ПЛОЩАДИ У ФОНТАНА. Даже бдительный торговец сувенирами, который посчитал, что ВСЕ ЭТО ему померещилось.

По железному каркасу строительной арматуры, нависавшей над забором, ловко и бесшумно, как акробат, в мгновение ока спустился человек и смешался с толпой. Выбранная им ранее позиция наверху на строительной площадке его не устроила. Цели были слишком далеко. Нужен был близкий, максимально близкий контакт.

Человек широко расставил ноги, упираясь крепко в плиты мостовой. Он что-то сказал сам себе негромко, но в шуме фонтана это слышала только статуя – золотая Турандот – бесстрастная и лукавая.

Она не могла, да и не собиралась никого предупреждать. Она лишь наблюдала сквозь прозрачные струи.

Человек вскинул руку – цели были прямо перед ним.

Такие вечера вспоминаешь потом долго-долго… И жалеешь о них, о чем жалеешь? Да так, просто так…

У полковника милиции Федора Матвеевича Гущина было самое сентиментальное и самое меланхоличное на свете настроение. Первые дни лета, семейство дражайшее – супруга и теща – на югах, в тихой Анапе, где вот уже третий сезон подряд снимают у знакомой хозяйки комнату в получасе ходьбы от моря. Сын – курсант Высшей школы милиции – в мае месяце женился. Обалдуй. Не мог дотерпеть уж, курс последний кончить… Сейчас не до отца, молодожен, ешкин корень…

А тут старый товарищ из министерства позвонил под конец рабочего дня. И ну соль на раны сыпать, а потом соблазнять адски. Как там настроение, Федя? Как раскрываемость в конце месяца? Как там ваш доблестный областной уголовный розыск? Пашет? Устал пахать? Зашиваетесь вконец – ну-ну… А не хочешь ли под занавес, на излете, перед пенсией, которая уже не за горами, перейти к нам в министерство? Должность солидная, тихая гавань, кабинет окнами на французское посольство, и зарплата как-никак побольше. Есть смысл обсудить предложение?

Встретились обсудить за коньячком под шашлычок на Арбате в грузинском ресторане, что, как горные сакли, громоздился уступами в переулке прямо за новехоньким торговым центром.

Вот так посидеть широко именно в грузинском ресторане ПОСЛЕ «пятидневной войны» – в этом был свой кайф. Федор Матвеевич Гущин аж плечи расправил и после каждой рюмки вытирал платком лысину. Демонстрируем все… А кому, скажите? Шиш под одеялом… А кому? Сидим все в одной общей ж… извините, подвиньтесь, а тоже еще… Ну а ты что скажешь мне, старый мой министерский кореш?

Министерский только кряхтел, закусывая чахохбили. Эх, да что там, Федя… был союз нерушимый, была страна, и какая страна… А теперь… «Пятидневная война» – дожили, называется… Кавказ подо мною… Живут ведь все там столетиями на одном пятачке среди гор, и вот поди ж ты – режут друг друга, взрывают. Дикость, а культурные вроде люди, цивилизованные, когда-то вообще одним народом считались – великий, могучий, советский… А теперь кланы, родо-племенной строй… Порядок нужен, дисциплина, а где это все? Где?! Слыхал, как хриплый очкарик Шевчук поет: «Я умереть за родину готов, но у меня тара-ра-ра семья и дети»… Так-то, друг, не на одном Кавказе все по швам трещит. Вон слыхал про майора-то, начальника ОВД? Китель надел, достал пистолет и давай… и давай одиночными прицельно… в супермаркете. Как после такого майора в глаза-то смотреть, как отвечать людям – почему, за что… Никогда ничего подобного, сколько мы с тобой служим, сколько министров пережили, сколько проверок с рук сбыли долой, сколько сил, нервов службе отдали, сколько убийств раскрыли, сукиных детей этих на нары определили – и все получается коту под хвост. Один майор пришел, вынул пушку, перестрелял, и все в тартарары.

НЕ ВСЕ. РАЗБИРАТЬСЯ НАДО.

Федор Матвеевич Гущин аж стукнул по столу кулаком, так что шашлык подпрыгнул и тарелка с лобио в грузинском-то ресторане, где все забрано светлым деревом, где сакли громоздятся по уступам горным, где свисают с потолка связки лука и сладкие чурчхелы, где тихо и стройно поет в динамике хор заздравный «Мравалжамиер».

Надо, Федя, надо. Надо разбираться, только вот поди разберись…

Сам черт не разберется…

Насчет перевода в министерство, в тихую гавань, даже после коньяка под шашлычок Федор Матвеевич Гущин, несмотря на все хитрые посулы, будировать тему не стал. Обождет… может, позже, когда уж совсем станет тяжко, невмоготу, да и здоровье пока еще позволяет…

Расстались, обсудив все насущное и не очень – от политики до министерских сплетен кто куда назначен и кто чей, расстались умиротворенные.

Такие вечера, господи ты боже мой, не так уж и часто выпадают в жизни. Редкое удовольствие, наверное, потому и жалеешь потом, вспоминаешь в своем одиночестве в прокуренном кабинете, где только-только прахом пошло совещание…

Вечер тихий…

Семейство на югах…

Один…

Арбат старый…

Музыка, джаз…

Дамы красивые… Сколько красивых, оказывается, бродит… А в машине едешь, ни хрена не замечаешь, все спешишь – новое убийство, банк ограбили, башку кому-то снесли…

Сколько женщин, однако, бродит вечерами по Арбату, одиноких, симпатичных…

И все куда-то туда семенят каблучками – в сторону фонтана, там музыка…

Полковник Гущин достал из кармана щегольского пиджака сигареты, неторопливо, с достоинством прикурил, ощущая запах дыма, запах вечернего воздуха, аромат кофе, доносящийся из многочисленных арбатских кофеен.

Оглянулся на грузинский ресторан – мир вашему дому, генацвале, и…

ВЫСТРЕЛ!

А следом за ним еще один, а потом еще и еще. И еще.

Позже, когда ВСЕ ЭТО уже стало достоянием уголовного дела, возбужденного по факту КРОВАВОЙ БОЙНИ у фонтана, всему происшедшему нашлось даже слишком много свидетелей и очевидцев.

И все в один голос твердили: ничто не предвещало. Никто и подумать-то не мог. Просто стояли на Арбате у театра, у фонтана, слушали музыку, смотрели на актеров – потешные такие пацаны, ряженые, и вдруг…

Что было сначала, а что потом? Что было первым, а что вторым? Вой саксофона, крик боли, грохот литавр и еще какой-то звук, который в толпе поначалу приняли за хлопок петарды. Но это была не петарда.

Актер в корсете и розовой пачке внезапно дернулся и рухнул навзничь как подкошенный. Из пробитого горла фонтаном ударила кровь.

И только тут все разом оглохшие, онемевшие зрители, вся эта толпа туристов, актеров, музыкантов, зевак увидела ТОГО, КТО СТРЕЛЯЛ.

Он был самой обычной наружности. Среднего роста, коротко стрижен и вроде молод. Он стоял, широко расставив ноги, подняв руку с пистолетом, – стоял прямо в толпе зрителей. От актера в розовой пачке его отделяло каких-нибудь пять шагов.

Но и тогда еще толком никто ничего не понял. Все просто обалдели, замерли. Человек с пистолетом повернулся и выстрелил в голову саксофониста. Потом сделал несколько шагов вперед и выстрелил еще раз – в актера с длинными светлыми волосами, собранными в хвост, одетого в гусарский ментик.

И только после этого арбатская площадь огласилась криками. Люди подались назад. Кто-то упал в фонтан, кого-то смяли, прижали к забору стройки. Все бросились в разные стороны, толкая друг друга, сбивая с ног.

Человек с пистолетом повернулся как робот, выбирая новые цели. Теперь он стрелял как в тире – пах! Пах! Пах! И каждый выстрел находил свою цель.

Один из прохожих – крепкий мускулистый мужчина лет сорока, не поддавшийся общей панике, подскочил к стрелку сзади и попытался схватить его руку с пистолетом. Но стрелок был силен и проворен: он ударил пистолетом, как кастетом, наотмашь. Мужчина упал на мостовую. Он закрылся руками, уверенный, что следующая пуля будет его. Но стрелок, подскочив к нему, лишь с силой ударил его ногой по голове. И отвернулся, как будто разом потерял интерес.

Его внимание привлекла другая цель – актер в пестром женском платье, совсем еще молоденький паренек, похожий на румяную девушку. Прогремел выстрел – пуля попала ему в живот. Двое его товарищей-актеров подхватили раненого под руки и потащили прочь, пытаясь скрыться в охваченной ужасом, бегущей толпе.

Стрелок последовал за ними. У него кончились патроны в магазине, и он сноровисто и быстро перезарядил пистолет.

Выстрелом в голову убил одного из актеров, тяжело ранил второго и направился к пареньку в женском платье, стонавшему в луже крови.

Все это происходило уже на опустевшем Арбате, все разбежались, попрятались кто куда – набились в кофейни, в ювелирный магазин, в аптеку – ту самую, старую, знаменитую, что на углу.

Сквозь витрины аптеки люди видели, как стрелок неспешно, как-то даже отрешенно двигался по направлению к своей раненой беспомощной жертве. Словно старался продлить удовольствие…

И тут откуда-то сбоку, со стороны переулка, занятого грузинским рестораном, на него налетел полный лысый мужчина – тоже самый обычный с виду и, кажется, уже в годах.