Лоренс Блок - Капля крепкого Страница 2

Случилось это то ли в 1970-м, то ли в 1971-м. Я носил жетон полицейского года два и служил детективом в Шестом участке в Гринвич-Виллидж, тогда он располагался на Чарлз-стрит в кирпичном здании довоенной постройки. Вскоре после этой истории участок переехал в новое помещение на Западной Десятой. Какой-то предприимчивый парень купил у нас старый дом и превратил его то ли в кооператив, то ли в кондоминиум. И отдал должное истории, назвав его «Le Gendarme».[5]

Годы спустя, когда появилась штаб-квартира Нью-Йоркского департамента полиции, примерно то же самое произошло со старым управлением полиции на Сентрал-стрит.

Но встреча состоялась еще на старом месте, на Чарлз-стрит, на втором этаже, и Джек Эллери проходил под номером четыре среди выстроившихся в ряд пятерых мужчин латиноамериканской наружности в возрасте от тридцати до сорока лет с хвостиком. Рост их варьировался от пяти футов девяти дюймов до шести футов одного дюйма, одеты были одинаково в джинсы и спортивные рубашки с распахнутым воротом. Они стояли и ждали, когда женщина, для них невидимая, опознает того, кто держал ее на мушке, пока его сообщник опустошал магазинную кассу.

Эта полная женщина лет пятидесяти выступала в совсем не подходящей для себя роли — она являлась совладелицей магазина хозяйственных товаров для мам и пап. Будь она учителем в школе, все ученики наверняка боялись бы ее как огня. Я присутствовал как сторонний наблюдатель, потому как дело вел другой детектив. Арест произвел коп в штатском по фамилии Лонерган, и я стоял как раз рядом с ним. В помещении возле женщины находился помощник окружного прокурора, там же маячил высокий костлявый юнец в скверном костюме — судя по всему, назначенный властями общественный адвокат.

Когда я носил полицейскую форму в Бруклине, напарником моим был старый и опытный Винс Махафи. Он научил меня сотне разных полезных штучек, в том числе при каждом удобном случае проводить такое вот опознание. Он говорил, это лучший способ познакомиться с местными плохими парнями, вместо того, чтобы листать альбомы с размытыми снимками. Ты должен видеть и запоминать их лица, наблюдать за языком тела, только тогда сможешь хорошенько запомнить.

— Ну и кроме того, — говаривал он, — это же бесплатное шоу, так почему бы не получить заодно и удовольствие?

И вот я взял в привычку ходить на процедуры опознания в Шестом участке и в тот день тоже всматривался в лица выстроившихся в ряд мужчин, пока помощник окружного прокурора советовал женщине не спешить.

— Нет, я точно знаю, это он, — заявила она, на радость Лонергану. — Это номер три.

Тогда помощник прокурора спросил, уверена ли она, причем тоном, предполагающим, что свидетельница может и передумать. Тут общественный адвокат откашлялся, словно готовился возразить. Но необходимости в том не было.

— Уверена на сто процентов, — кивнула она. — Это именно тот сукин сын, который меня ограбил, и я готова поклясться в том перед всеми вами и самим Господом Богом.

Лонерган, услышав такое заявление, радоваться почему-то перестал. Все вышли, мы с ним остались вдвоем. Я спросил, что ему известно о Номере Три.

— Он помощник управляющего на рынке на Гудзоне, — ответил Лонерган. — Чертовски славный парень, всегда готов оказать услугу. Но мне следует прекратить вызывать его на опознания. На него указывают вот уже третий раз, а он из тех редких типов, который если найдет десятицентовик у телефона-автомата, тут же вернет его на место.

— А выглядит подозрительно, — усмехнулся я.

— Наверное, все дело в изгибе губы. Почти незаметен, но делает лицо асимметричным, а такие физиономии доверия почему-то не вызывают. Как бы там ни было, но опознаний с его участием больше проводить не буду.

— Это если он не вляпается в какую-нибудь историю, — хмыкнул я. — А на кого она, по-твоему, должна была указать?

— Нет, это ты мне скажи. К чему склоняешься?

— Номер Четыре.

— В точку! Мне следовало сделать тебя свидетелем, Мэтт. В тебе что, инстинкт полицейского говорит или ты его просто узнал?

— Видел выражение его физиономии после того, как дамочка сделала выбор. Знаю, они не слышат, о чем мы здесь говорим. Но он почувствовал, понял, что соскочил с крючка.

— А вот я не заметил…

— Думаю, в любом случае я выбрал бы именно его. Знакомое лицо, а вот откуда я его знаю, ума не приложу.

— У нас на него досье. Может, ты видел это «прелестное личико» на снимках в альбоме. И прозвище у него имеется — Высокий-Низкий Джек, так его называют. О чем-нибудь тебе говорит?

Не говорило. Я спросил фамилию парня, несколько раз повторил про себя: «Джек Эллери, Джек Эллери».

И тут в голове словно что-то щелкнуло.

— Знал его давно, еще мальчишкой, — выдал я. — Бог ты мой, да мы не виделись с окончания школы.

— Что ж, — философски заметил Лонерган. — Стало быть, ваши пути-дорожки сильно разошлись.

В следующий раз я увидел его через несколько лет. Успел за это время уволиться из Нью-Йоркского департамента полиции и переехать из двухуровневого дома в Сайоссете в гостиницу к западу от площади Колумба. Работу не искал, но она сама меня находила, и я превратился в некое подобие частного сыщика без лицензии. В расходах не отчитывался, никаких отчетов не писал, люди, нанимающие меня, всегда платили наличными. Часть заработка шла на оплату номера, бóльшая часть покрывала мои расходы в баре за углом, где я обычно выпивал, ел, встречался с клиентами и вообще проводил почти все время. А если что-то оставалось, я отправлял эти деньги почтовым переводом в Сайоссет.

Затем, после неоднократных случаев тяжелейшего похмелья, полной отключки, а также пары посещений отделения детоксикации в больнице и по крайней мере одного сердечного приступа, наступил день, когда я оставил выпивку на стойке бара нетронутой, а затем начал посещать собрания анонимных алкоголиков. Я бывал на подобных мероприятиях и прежде, изо всех сил старался оставаться трезвым, но, наверное, тогда еще не был окончательно готов. Но на этот раз я нутром чувствовал, что готов войти в помещение, где полно людей, и сказать им:

— Я Мэтт.

А потом еще:

— Я алкоголик.

Я никогда не произносил этого прежде, во всяком случае, обоих предложений подряд. И понимал: даже если и произнесу, никакой гарантии трезвости это не даст. Гарантии трезвости нет и быть не может, поскольку наш мир зыбок и словно подвешен на тонкой ниточке. Но тем не менее покидал я эти собрания с ощущением, что все же сдвинулся с мертвой точки.

В тот день я не пил, и на следующий тоже, и через день снова не пил. Продолжал ходить на сборища и словно нанизывал эти дни на ниточку. И, должно быть, не пил вот уже два с половиной месяца, когда во второй раз повстречался с Джеком Эллери. Последний раз я выпил, железно это помню, 13 ноября, а состоялась наша встреча в последнюю неделю января или в первую неделю февраля, точнее не скажу.

Я точно помню, что продержался неполных три месяца, потому как поднял руку вверх и сообщил, сколько дней уже не пью, а делать это полагается только первые девяносто дней.

— Я Мэтт, — говоришь ты, — и я — алкоголик, и сегодня пошел семьдесят седьмой день.

И все хором отвечают:

— Привет, Мэтт.

А затем наступает еще чья-то очередь.

В тот день на Восточной Девятнадцатой должны были выступить трое, и после того, как «отстрелялся» второй оратор, секретарь объявил перерыв. Стали делать разные объявления и передавать из рук в руки корзину. Люди, у кого в тот день была круглая дата, заявляли об этом, их награждали аплодисментами, новички вели подсчет своих трезвых дней. Затем третий, и последний, оратор поведал свою историю… Где-то в десять вечера все закончилось, и мы собрались идти по домам.

Я уже приближался к двери, как вдруг кто-то окликнул меня по имени. Обернулся и увидел, что это Джек Эллери. Сидел я впереди него, потому и не заметил раньше. Но сразу же узнал. Он выглядел старше, чем тогда, на опознании, через стекло, и, похоже, виной тому не только годы. За место на собрании анонимных алкоголиков денег не берут, просто потому что ты оплачиваешь его заранее.

— Ты меня не узнал? — спросил он.

— Конечно, узнал. Ты Джек Эллери.

— Стало быть, с памятью у тебя все в порядке. Сколько нам было тогда? Лет двенадцать, тринадцать?

— Мне двенадцать, а тебе тринадцать.

— И у твоего отца был обувной магазин, — кивнул он. — Ты учился классом младше, и однажды я вдруг понял, что давненько тебя не видел. Никто не знал, куда ты уехал. Ну а потом как-то раз я прошел мимо обувного магазина и увидел, что он исчез.

— Как и многие другие предприятия.

— А твой старик был славным человеком. Хорошо его помню. Мистер Скаддер. Произвел огромное впечатление на мою мать. У него был там такой аппарат: вставляешь в отверстие ногу, и она делает вроде как рентгеновский снимок ступни. Она собиралась раскошелиться на новую пару туфель, а твой папаша сказал, что ноги у меня еще недостаточно выросли, чтоб носить такие.