Эдогава Рампо - Человек-кресло Страница 2

Я снял верхнее платье, забрался внутрь и свернулся калачиком. Странное чувство! Мне показалось, что я заживо замуровал себя в склепе. Это и был настоящий склеп: я словно надел плащ — невидимку, исчезнув из мира...

Вскоре за креслом явился посыльный с тележкой. Мне было слышно, как мой ученик, не ведая о случившемся, что-то втолковывает ему.

Когда кресло ставили на тележку, один из носильщиков проворчал: «Проклятье! Оно неподъемное!» — и я невольно сжался от страха; но кресла такого типа всегда весьма тяжелы, так что оснований беспокоиться не было. Потом я почувствовал, как тележку затрясло по ухабам. Я страшно волновался, но все обошлось как нельзя лучше: в тот же день кресло благополучно перевезли в гостиницу и поставили в помещение. Как выяснилось впоследствии, это был не гостиничный номер, а вестибюль.

Возможно, Вы уже догадались, что я преследовал еще одну цель — поживиться. Улучив удобный момент, можно выйти из кресла и взять то, что лежит. Кому придет в голову, что в кресле скрывается человек?..

Я мог бродить из комнаты в комнату незаметно, как тень, а, когда поднимался шум, мое убежище надежно скрывало меня. Затаив дыхание, я прислушивался к суете искавших вора людей. Наверное, Вы слышали о раке — отшельнике, обитающем на прибрежных камнях? Видом он походит на огромного паука. Если вокруг спокойно, рак — отшельник нахально разгуливает по берегу моря, но, едва заслышав подозрительный шум, тут же прячется в свою скорлупу и, чуть высунув отвратительные мохнатые лапы, наблюдает за действиями врага. Так вот, я был похож на него. Только прятался не в ракушку, а в кресло и разгуливал не по берегу моря, а по гостинице.

Да, замысел мой выходил за рамки человеческого воображения, а потому возымел успех. Во всяком случае, на третий день пребывания в гостинице у меня был уже довольно солидный «улов». Всякий раз, идя на «охоту», я испытывал сладкий ужас и приятное возбуждение, а после очередной удачной кражи меня охватывала неизъяснимая радость, не говоря уж о том, как забавляли меня взволнованные голоса растерянно мечущихся вокруг кресла людей.

К сожалению, сейчас не время в подробностях живописать мои приключения... Итак, позвольте продолжить.

Неожиданно я открыл источник более острого и греховного наслаждения — внимание, мы приближаемся к главному!

Но прежде вернемся немного назад — к тому, как меня вместе с креслом поставили в вестибюле,

...Итак, кресло поставили на пол, и все служащие гостиницы по очереди посидели на нем, потом это наскучило им, и они разошлись. Наступила долгая, ничем не нарушаемая тишина. Возможно, в вестибюле уже не осталось ни души. Однако я не рискнул сразу же покинуть убежище, представив себе тысячу подстерегавших меня опасностей. Очень долго (или мне это лишь показалось?) внутрь не просачивалось ни звука; я напряженно вслушивался в жуткую тишину. Но вот послышалась чья-то тяжелая поступь — кажется, в коридоре. Потом шаги сделались едва слышимы — видимо, человек ступил на пушистый ковер, устилавший пол вестибюля. До меня донеслось хриплое дыхание, и — бац! — прямо мне на колени плюхнулась огромная туша — судя по тяжести, европейца. Усаживаясь поудобней, он подпрыгнул несколько раз. Отделенный от него только тонкой кожей обивки, я ощутил тепло массивного, крепкого тела. Могучие плечи возлежали на моей груди, тяжелые руки покоились на моих предплечьях. Человек, очевидно, курил сигару, и ноздри мои щекотал, просачиваясь сквозь отверстия в коже обивки, крепкий аромат табака.

Сударыня, вообразите себя на моем месте! Вы даже представить себе не можете, какое то было невероятное, неестественное ощущение. Я съежился от ужаса и буквально вжался в деревянную раму в каком-то оцепенении, обливаясь холодным потом и совершенно утратив способность соображать.

После того европейца еще десятки людей, сменяя друг друга, сидели у меня «на коленях». Ни один из них ничего не заметил, не заподозрил ни на мгновенье, что в мягких подушках кресла — живая, упругая плоть. О, моя темная кожаная вселенная, в которой немыслимо даже пошевелиться! Страшный, но полный очарования мир... Для меня, человека, живущего в нем, люди из внешнего мира постепенно утрачивали человеческое обличье, приобретая иные отличительные черты. Они становились голосами, дыханием, звуком шагов, шелестом платьев, мягкой и пухлой плотью. Я узнавал их не по лицу, а по прикосновению. Одни были толстыми, желеобразными, скользкими, как протухшая рыба; другие — костистыми, словно скелеты.

Еще были различья в изгибе спины, форме лопаток, длине рук, толщине бедер.,. В сущности, несмотря на общее сходство человеческих тел, есть бесчисленные оттенки в их восприятии. Я утверждаю, что опознать человека можно не только по внешнему виду и отпечаткам пальцев, но и по такому вот чувственному ощущению.

Разумеется, все это в полной мере относилось и к слабому полу. Обычно о женщинах судят лишь по наружности — красавица или дурнушка. Но для человека, скрытого в кресле, это как раз не имеет значения. Здесь важны иные достоинства: шелковистая прелесть кожи, мелодичность голоса, аромат, источаемый женским телом...

Сударыня, я, надеюсь, не слишком шокирую Вас своей откровенностью?

...И вот как-то раз в кресло села одна особа, разбудившая в моем сердце пылкую страсть.

Судя по голоску, то была совсем юная девочка, иностранка. Пританцовывая и напевая под нос какую-то забавную песенку, она ворвалась, словно, вихрь, в совершенно пустой вестибюль... Приблизилась к креслу, замерла на мгновенье — и вдруг без всякого предупреждения бросилась мне на колени!

Что-то насмешило ее, и она заливисто расхохоталась, затрепыхавшись, как рыбка, попавшая в сети.

Более получаса она, напевая, сидела у меня на коленях, раскачиваясь в такт мелодии всем своим гибким телом. Это было так упоительно! Я всегда сторонился женщин, вернее, благоговейно трепетал перед ними и, стыдясь своего уродства, стеснялся даже смотреть в их сторону. Но теперь я был совсем рядом с незнакомой красавицей — и не просто рядом, а в одном кресле, я прижимался к ней, гладил сквозь тонкую кожу обивки. Я ощущал тепло ее тела!

А она, ничего не заметив, откинулась мне на грудь и продолжала шалить.

Сидя в своей темнице, я представлял, как обнимаю ее, целую лилейную шейку... Словом, я далеко заходил в своих фантазиях.

После этого невероятного опыта я совершенно забыл о первоначальных корыстных целях и погрузился в фантастический омут неведомых мне ощущений.

«Вот оно, счастье, ниспосланное судьбой, — думал я. — Для меня, слабого духом урода, мудрее променять свою жалкую жизнь на упоительный мир внутри кресла, ибо здесь, в тесноте и во мраке, я могу прикасаться к прелестному существу, совершенно недосягаемому при ярком свете, я слушаю ее голос, глажу кожу...»

Любовь внутри кресла!.. Ни один человек, кроме меня, не в состоянии постигнуть то опьяняющее безумье. Конечно, это была странная любовь, сводившаяся к осязанию и обонянию. Любовь во мраке... Любовь за гранью земного. Царство адского вожделения. Воистину, можно только дивиться, сколько непостижимого и ужасного происходит в сокрытых от человеческих глаз невидимых уголках нашего мира!

Сперва я намеревался, скопив состояние, подобру — поздорову убраться прочь из гостиницы. Но куда там! Весь во власти безумного сладострастия, я уже не только не помышлял о бегстве — я мечтал жить так вечно, до конца дней своих.

Совершая вылазки на волю, я соблюдал все меры предосторожности, чтобы не попасться никому на глаза, поэтому опасность разоблачения была не особенно велика, и все же меня изумляет, что я столь долго жил такой жизнью и не поплатился за это.

От долгого сидения в скрюченном состоянии все члены мои постепенно словно одеревенели, и в конце концов я даже не мог прямо стоять; мускулы одрябли, и во время экскурсий на кухню или в уборную я уже не шел, а скорее полз, как калека. Каким же я был безумцем! Даже такие муки не вынудили меня покинуть мир чувственных наслаждений.

Клиенты в гостинице постоянно менялись, хотя, бывало, жили и подолгу, по несколько месяцев; в результате объекты моей любви тоже беспрестанно сменяли друг друга. Перебирая своих возлюбленных, я вспоминаю не лица, а прикосновения плоти.

Иные были строптивы и норовисты, как молодые кобылки, стройные, точеные; другие обладали ускользающей грацией змей, и тела их обольстительно извивались; третьи были похожи на резиновые мячи, упругие и округлые; некоторые состояли сплошь из развитых мускулов, как античные фигуры. И в каждой была своя неповторимая прелесть, только ей присущее очарование. Так, «меняя» возлюбленных, я совершенствовал свой опыт.

Однажды в гостиницу заехал посол одной из могущественных европейских держав (об этом мне стало известно из сплетен гостиничных боев), и я даже сподобился держать у себя на коленях его крепкое тело. С ним было несколько сопровождающих; они, поговорив о чем-то, встали и удалились. Я, конечно, не понял ни слова из их беседы, но почувствовал, как жестикулирует и подпрыгивает посол, и тело его было значительно горячее, чем у простых смертных. После его у меня надолго осталось странное щекочущее ощущение. Я вдруг подумал: а что если взять и всадить в него острый нож — прямо в сердце?! Я представил себе последствия и невольно преисполнился самодовольства: судьбы мира были в моих руках!