Робин Кук - Зараза Страница 2

Пройдя с десяток шагов, Рон остановился. Еще раз воровато оглянувшись по сторонам, он склонился над пестро, под цвет тундры, раскрашенным куском фанеры и, приподняв его, открыл черневшую в земле квадратную яму глубиной около четырех футов. В северной стене ямы виднелся вход в узкий лаз.

— Похоже, хижина была погребена подо льдом, — заметил Дик.

Рон кивнул:

— Мы думаем, что этот кусок пакового льда вынесло на берег во время страшного зимнего шторма.

— Настоящая могила, — проговорил Дик.

— Ты точно уверен, что хочешь это сделать? — спросил Рон.

— Не болтай чепухи, — проронил Дик, надевая парку и натягивая рукавицы. — Для этого я проделал тысячу миль. Пошли.

Рон забрался в яму и опустился на четвереньки. Согнувшись в три погибели, он протиснулся в лаз. Дик последовал за приятелем.

Продвигаясь по лазу, Дик не видел ничего, кроме жутковато темневшего впереди силуэта Рона. Темнота становилась все гуще, словно окутывая друзей холодным мрачным одеялом. Мысленно Дик поблагодарил Бога за то, что не страдает клаустрофобией. Приблизительно через шесть футов стенки лаза раздались в стороны. Пол стал покатым, и появилась возможность приподнять голову. Высота подземного хода достигла трех с половиной футов. Изо рта валил светлеющий в скудном свете пар. Рон подался в сторону, и Дик оказался рядом с ним.

— Стены холоднющие, как ведьмины титьки, — произнес Дик.

Луч фонаря заплясал по углам, высвечивая распорки, сделанные из ребер белуги.

— Смотри, лед, обрушившийся на пластинки китового уса, превратил их в подобие зубочисток.

— А где же обитатели этой хижины? — спросил Дик. Рон направил луч фонаря на треугольный осколок льда, пронзивший крышу домика.

— Они по ту сторону этого осколка, — сказал он и передал фонарь Дику.

Взяв фонарь, Дик пополз вперед. Было неловко признаться даже самому себе, но ему стало неприятно.

— Ты уверен, что здесь безопасно? — спросил он Рона.

— Я вообще ни в чем не уверен, кроме того, что здесь ничего не менялось за последние семьдесят с лишним лет, — ответил Рон.

Между стенами хижины и глыбой льда оставалось узкое пространство. Заглянув за кусок грязного льда, Дик направил луч прямо перед собой.

От явившейся ему картины Дик, хотя он и считал, что готов ко всему, вскрикнул от отвращения, — настолько мерзкое зрелище открылось его взору. На него не мигая смотрел мерзлый труп одетого в меха европейца. Лицо мужчины было скрыто бородой. Открытые голубые глаза смотрели на Дика с вызывающей дерзостью. Вокруг рта и носа пузырями замерзла розовая пена.

— Ты видел всех троих? — спросил из темноты Рон. Дик обвел лучом все помещение. Еще один покойник лежал на спине, нижняя половина его туловища буквально вросла в лед. Третий застыл в полусидячем положении, как и первый, упершись спиной в стену. Последние двое были эскимосами с характерными чертами лица — темноволосые и темноглазые. У обоих вокруг носа и рта виднелась такая же замерзшая розоватая пена.

Дик содрогнулся от приступа внезапно подступившей дурноты. Он не ожидал подобной реакции, но тошнота быстро прошла.

— Ты видел газету? — раздался из темноты голос Рона.

— Еще нет, — ответил Дик и направил луч фонаря на пол. Там валялись смерзшиеся в комок какие-то перья и кости.

— Она лежит около бородатого парня, — подсказал Рон.

Дик направил луч на ноги замерзшего европейца и сразу же увидел газету. Заголовки кричали о войне в Европе. Даже со своего места Дик разглядел дату: 17 апреля 1918 года.

Дик опрометью метнулся назад. Нахлынувший было страх полностью прошел. Теперь им владело неестественное возбуждение.

— Ты был прав, — сказал Дик, — похоже, что все трое умерли от пневмонии. Можно даже установить дату.

— Я же знал, что это покажется тебе интересным, — заметил Рон.

— Не то слово! — отрезал Дик. — Подобный шанс выпадает только раз в жизни. Кажется, мне понадобится пила.

Рон побледнел.

— Пила, — повторил он с явным неудовольствием. — Должно быть, ты шутишь?

— Ты что, думаешь, что я собираюсь упустить такую возможность? — воскликнул Дик. — Да ни за что в жизни. Мне нужен кусочек легочной ткани.

— Господи Иисусе, — пробормотал Рон. — Лучше еще раз пообещай никому об этом не рассказывать.

— Я уже обещал! — раздраженно прошипел Дик. — Если я найду то, что предполагаю здесь найти, — это станет предметом моей личной коллекции. Не переживай. Никто ничего не узнает.

Рон обескураженно покачал головой.

— Иногда мне кажется, что ты просто чокнутый пижон.

— Давай сходим за пилой, — невозмутимо предложил Дик и пополз к выходу, отдав Рону фонарь.

18 ЧАСОВ 40 МИНУТ, АЭРОПОРТ О'ХЕЙР, ЧИКАГО

Мэрилин Степлтон посмотрела на человека, который двенадцать лет был ее мужем, и почувствовала, что сердце ее разрывается от горя. Она понимала, что вихрь несчастий, обрушившийся на их семью, больнее всего ударил именно Джона, но ведь ей приходилось по-прежнему думать еще и о детях. Две девочки сидели в зале вылета и временами с беспокойством поглядывали на мать, чувствуя, что вся их жизнь, точнее, ее уклад, висит на волоске. Джон хотел, чтобы они переехали в Чикаго, где он начал проходить стажировку по патологической анатомии. Мэрилин вновь перевела взгляд на выражавшее мольбу лицо мужа. Как же он изменился за последние несколько лет! Сильный, надежный, уверенный в себе человек, за которого она двенадцать лет назад выходила замуж, исчез, его место занял желчный, слабый мужчина, ощущающий шаткость своего положения. За последние несколько лет Джон потерял в весе около двадцати пяти фунтов, его некогда румяное лицо побледнело, щеки ввалились. Внешний вид стал соответствовать внутреннему настроению. Перед Мэрилин стоял совершенно потерянный, изможденный человек.

Женщина качнула головой, отгоняя мрачные мысли. Трудно поверить, что всего два года назад они являли собой преуспевающую пару: он — блестящий офтальмолог с богатой практикой, она — штатный преподаватель английской литературы в Иллинойсском университете.

Но вот на горизонте появилась новая страховая медицинская компания «Америкэр», которая подобно урагану пронеслась по Шампейну, что в Иллинойсе, как и по другим городам и весям, жадно пожирая клиентов и целые больницы. Джон держался до последнего, но... в конечном счете растерял всех своих постоянных пациентов. Оставалось либо сдаться на милость победителя, либо бежать. Джон предпочел бегство добровольному рабству. Поначалу он хотел найти в другом месте вакансию офтальмолога, но оказалось, что в Штатах слишком много окулистов, и, так или иначе, его все равно заставили бы работать на «Америкэр» или подобную ей организацию. Тогда Джон принял решение поменять медицинскую специальность.

— Я уверен, что вам понравится жить в Чикаго. — Муж умоляюще смотрел на Мэрилин. — К тому же дико о вас скучаю.

— Нам тоже тебя не хватает. — Мэрилин тяжело вздохнула. — Но что делать? Если я оставлю свою работу, девочкам придется перейти в общественную школу в городе. Мы не сможем оплачивать частную школу на твое жалованье.

Ожила трансляция аэропорта: «Пассажиры, вылетающие в Шампейн, штат Иллинойс, приглашаются на посадку. Посадка заканчивается».

— Нам пора идти, — сказала Мэрилин. — Мы можем опоздать.

Джон кивнул и смахнул со щеки непрошеную слезу.

— Я все понимаю, но ты все же подумай.

— Конечно, я подумаю, — огрызнулась Мэрилин. Затем спохватилась — зачем, ведь она искренне не хотела злиться. — Это единственное, о чем я по-настоящему думаю, — добавила она уже мягче.

Прижавшись к мужу, Мэрилин обвила руками его шею. В ответ он сдавил ее в своих медвежьих объятиях.

— Осторожнее, — взвизгнула Мэрилин, — ты же мне ребра поломаешь!

— Я люблю тебя, — глухо проговорил Джон, прижавшись лицом к шее Мэрилин.

Ответив на объятие мужа, Мэрилин с Лидией и Тамарой пошли на посадку. Вот они прошли через детектор металла. Женщина оглянулась и увидела, что Джон смотрит на нее сквозь стеклянную стену. Выходя на летное поле, Мэрилин в последний раз помахала мужу рукой.

— Мы будем переезжать? — захныкала Лидия. Ей было десять лет, и она училась в пятом классе.

— Я никуда не поеду, — гордо заявила Тамара. Она была уже взрослой — целых одиннадцать лет — и славилась железной волей. — Я перееду к Конни, она сказала, что я смогу пожить у нее.

— Я абсолютно убеждена, что она не забыла обсудить этот вопрос с матерью, — с сарказмом заметила Мэрилин. Она с трудом сдерживала слезы, не желая, чтобы дочери видели ее плачущей.

Она позволила девочкам первыми зайти в маленький винтомоторный самолет, но в салоне рассадила их по местам, обозначенным в билетах, в корне пресекая спор о том, кто будет сидеть в одиночестве — кресла стояли по два в ряду.

Мэрилин отвечала на прямые вопросы дочерей о ближайшем будущем уклончиво и в самых общих чертах. Она еще сама не решила, что будет лучше для их семьи.