Салла Симукка - Белый, как снег Страница 2

Пусть так, но Белоснежка приехала в Прагу, чтобы побыть одной. Ей не нужны новые знакомства.

Девушка открыла рот; Белоснежка уже была готова отвергнуть это сближение – коротко, вежливо и достаточно холодно. Холодность всегда действует. Но когда незнакомка завершила свое предложение, холод, несмотря на жару, прокрался вдоль позвоночника Белоснежки до самого затылка и заставил ее волосы встать дыбом.

– Jag tror att jag är din syster[3].

Я твоя кровь. Я твоя плоть. Ты моя кровь. Ты моя плоть.

Мы одна семья. Мы матери и отцы, родители и дети, сестры и братья, тети и дяди, кумовья и кузены. В нас течет одна кровь, у нас одна вера, которая старше гор и глубже рек. Господь создал нас, чтобы мы были одной семьей, членами одной общины.

Давайте возьмем друг друга за руки. Братья и сестры, скоро придет наше время. Иисус позовет нас, и мы, не колеблясь, ответим на Его призыв. Мы не боимся. Мы глубоко веруем.

Наша вера бела, как снег. Она кристально чиста. В ней нет места сомнению. Наша вера как свет, который своею силой ослепляет грешников. Наша вера сожжет их своим пламенем.

Мы семья, которая держится всегда вместе. Мы Святая Белая Семья, и нам скоро воздастся за наши ожидания.

2

Она всегда знала, чувствовала, ощущала, что в ее семье что-то скрывалось. Что-то значительное, о чем не говорили, но что так густо обволакивало дом, что становилось трудно дышать.

Взгляд девушки блуждал по столикам, зонтикам кафе, лицам других туристов. Ее тонкие светлые пальцы быстрыми движениями бегали по стенкам стакана воды со льдом, рисуя полоски на его запотевшей поверхности. Она сделала лишь один глоток. Белоснежка успела тем временем выпить два больших стакана воды и вдобавок маленькую чашечку черного кофе.

Они остановились в дорогом туристическом кафе внутреннего двора замка, потому что поблизости не было другого подходящего места. Мысли Белоснежки нащупывали пустоту. Она не знала, как сформулировать все те многочисленные вопросы, что теснились у нее в голове.

– Jag måste kanske försöka förklara…[4] – тихо и нерешительно произнесла девушка.

Было бы неплохо.

Белоснежка промолчала и дала возможность незнакомке говорить.

Не вводи в заблуждение своими вопросами.

– Jag har… kan jag prata engelska? Min svenska är lite dålig[5].

Белоснежка дала согласие кивком. Она заметила, что девушка говорит с сильным чешским акцентом. Шведский не ее родной язык. Но все же была причина, почему она обратилась к Белоснежке именно на этом языке.

– My name is Zelenka. I’m twenty years old[6], – произнесла девушка.

Белоснежка следила за ее пальцами, которые нервно продолжали двигаться вдоль поверхности стакана. На безымянном пальце правой руки была еле-еле заметная вмятина, огибающая палец. Как будто девушка долго носила там кольцо, но затем сняла.

Зеленка рассказала, что всю свою жизнь прожила в Праге. Детство и юность она провела вдвоем с матерью. Когда Зеленке исполнилось пятнадцать, ее мама умерла. Несчастный случай. Ночью упала в реку.

Голос Зеленки стал более глухим. Она на секунду подняла глаза над головами туристов и уставилась на церковь:

– После… Другие позаботились обо мне. Сейчас у меня новая семья.

– Ты замужем? – спросила Белоснежка.

Зеленка резко замотала головой.

– Нет, нет, речь не об этом. Добрые люди, которые взяли меня к себе… Ты веришь в доброту?

Вопрос был столь неожидан и столь серьезен, что Белоснежке нужно было глотнуть кофе прежде, чем ответить.

– Бывают благие дела. И благие намерения.

Зеленка посмотрела прямо ей в глаза. Белоснежка не могла понять ее выражения лица. Это задумчивость или враждебность? Хотелось бы, чтобы новая знакомая приступила к делу, но при этом не спешила.

Как будто прочитав ее мысли, Зеленка продолжила:

– Когда я была совсем маленькой, мама не соглашалась рассказывать мне об отце, хотя я уверена, что своими вопросами и разговорами сводила ее с ума. Она лишь повторяла: нет у тебя отца. Я знала, что это ложь. У всех должен быть отец. Когда мне исполнилось десять лет, мать усадила меня рядом с собою и заговорила о папе. Она рассказала, что летом одиннадцать лет назад она познакомилась с туристом. Мужчина был из Финляндии и говорил по-шведски. Его звали Петер Андерссон.

Белоснежке вновь стало холодно, хотя жара окутывала ее, как плед, со всех сторон. Она инстинктивно начала искать в лице Зеленки черты своего отца. Есть ли что-то знакомое в этом прямом, узком носе? В темных бровях? В форме подбородка? Иногда ей казалось, что лицо отца мелькало перед лицом Зеленки, но затем этот вид исчезал.

– Мама говорила, что роман был коротким, но пылким. У него была жена в Финляндии. Я получилась случайно, но когда мама заметила, что беременна, она решила меня оставить. Мужчине, моему отцу, на этой стадии она ничего не рассказала. Лишь когда мне исполнилось два года, мама отправила ему мою фотографию.

Зеленка помолчала секунду и сделала большой глоток воды. Белоснежке казалось, что она сидит на качающемся стуле. Она слушала слова Зеленки, но ей было сложно воспринимать их смысл. У отца вторая дочь. Здесь. Ее старшая сестра.

– Отец хотел бы встретиться со мной, но мама запрещала. Много лет он слал письма, открытки, фотографии, маленькие подарки, деньги… Мама никак не отвечала. Отправлений стало все меньше, потому что не было никакого отклика. Наконец, они закончились. Мама рассказала мне об отце, но не об этих письмах. Я сама их нашла, когда мне было двенадцать. Мама прятала их в коробке в шкафу за простынями. Я успела лишь чуть-чуть их проглядеть, поскольку в этот момент мама вошла в комнату. Она пришла в ярость. По ее мнению, я стала копаться в ее вещах у нее за спиной. Она вырвала у меня коробку и вытряхнула ее содержимое в камин. Сожгла все. Я проплакала тогда весь вечер.

Зеленка говорила ровным, тонким голоском, но дрожание ее рук показывало, что рассказ дается ей непросто. Потом она снова замолчала, не зная, что рассказывать дальше.

Рядом с ними кучковалась группа итальянских школьников. Мальчишки хлебали колу и соревновались, кто круче всех рыгнет. Американская супружеская пара громко сетовала на то, как трудно переводить евро в доллары, чтобы понять, что и сколько на самом деле стоит. Белоснежка все отмечала, но ей казалось, что голоса идут откуда-то издалека, из другого измерения.

Рассказ Зеленки явился кусочком головоломки, который встал на свое место именно в то окошко, которое тревожило Белоснежку столько, сколько она себя помнит. Она всегда знала, чувствовала, ощущала, что в ее семье что-то скрывалось. Что-то значительное, о чем не говорили, но что так густо обволакивало дом, что становилось трудно дышать. Натянутость поведения отца. Грустные, заплаканные глаза мамы. Беседы, которые прекращались, стоило Белоснежке приблизиться.

Все же ей было трудно представить отца вот таким. Петер Андерссон всегда был замкнутым, всегда корректным, держащим себя в руках. У многих людей есть «я» публичное и «я» домашнее, которые отличаются тем, что домашнее «я» осмеливается выказывать близким свою тоску, усталость, огорчение, а с другой стороны, проявлять тепло и веселость. Белоснежке всегда казалось, что у ее отца есть только публичное «я». Он всегда был одинаков. Человек в жесткой кожуре.

Мог ли быть у ее отца бурный роман в Праге? Способен ли он вообще на бурные романы? Отец даже ни словом не обмолвился, что был в этом городе. Впрочем, что в этом странного? Можно подумать, он захотел бы подсказать Белоснежке, куда сходить и что обязательно посмотреть…

Зеленка рассказывала о таком Петере Андерссоне, которого Белоснежка не знала. Но все же она решила пока промолчать. Вполне возможно, что у ее отца много сторон, о которых ей неведомо. Знаем ли мы вообще других людей в достаточной мере? Даже своих близких?

– Когда мама умерла, я думала, что никогда ничего больше не узнаю об отце. У меня было только имя – Петер Андерссон – и то, что он живет в Финляндии и говорит по-шведски. Но имя это распространенное и не могло никак помочь. А потом я увидела тебя…

– Как ты узнала меня? – Белоснежка не могла не спросить. – Мы же раньше не встречались.

Первый раз за все время на уголках губ Зеленки мелькнула еле заметная улыбка.

– Прежде чем мама сожгла письма, я успела увидеть твою фотографию. Там тебе было восемь лет. На другой стороне было написано «Din lillayster Lumikki»[7]. Фотография запомнилась мне, до самых маленьких деталей. Когда я тебя увидела, то сразу узнала. Ты такая же, как на фотографии. Все же я хотела быть до конца уверенной, поэтому следовала за тобой пару дней и наблюдала. Надеюсь, ты не обиделась?

Белоснежка замотала головой. Этим движением она пыталась что-то отрицать, но не знала точно, что именно.