Филипп Ле Руа - Последнее оружие Страница 2

– Уверены?

– Да.

Бертран прочесал всю улицу в поисках неведомо куда исчезнувшей Аннабель и ее пса, удравшего сломя голову. Промокнув до костей, вернулся в дом. Позвонил консьержке. Та не видела Аннабель уже неделю. Арман по-прежнему караулил у окна. Для очистки совести Бертран наведался к мусорным бачкам, пошарил вокруг, поднял вонючие крышки, поворошил пластиковые мешки с отбросами.

– Вы что, думаете, она там? – оскорбилась консьержка.

– Лестница! – воскликнул Бертран. – Больше негде…

На пятом этаже он столкнулся с соседом, потревоженным всей этой суетой. Тот тоже ничего не видел. Бертран продолжил восхождение. У входа в квартиру толпились, с беспокойством ожидая вестей, Алиса, Флоранс и Лора. Вконец запыхавшись, он удовлетворился скупой, но неопровержимой констатацией:

– Испарилась.

2

– Иероним Босх возвращает нам аллегорический средневековый взгляд на современный мир.

Молодая женщина отвела глаза от полотна, висящего на лучшем месте в одном из залов Вашингтонской Национальной галереи, и перевела их на автора безапелляционного суждения, явно предназначенного ей. Похоже, студент – иностранный выговор, очки. И в довершение всего улыбка.

– Что вы называете «средневековым»? – спросила Галан.

– Я говорю о мире, где пропасть между богатыми и бедными глубока, как замковый ров, о мире темном, залитом кровью религиозных войн, которым управляют замкнутые касты, человек там ценится лишь за раболепие.

– Вы так видите нашу эпоху?

– Мы вернулись в Средние века.

– С тех пор была изобретена демократия.

– И что от нее осталось? Вместо наций – экономические конгломераты. А тех, у кого реальная власть, никто не выбирал.

– Теория заговора?

– Это не теория и не заговор.

– Предмет вашего диплома?

– Предмет моих забот. Мир движется вспять. И меня это касается, по крайней мере, пока я еще не прочь завести детей.

– Вам бы заняться политикой.

– Для этого я в самом подходящем месте.

– В музее?

– Но ведь главные решения принимаются в двух шагах отсюда!

– И то верно.

– Сами-то вы бывали в Белом доме?

– Да.

– Стоит оно того?

– Как стажировка – да.

– Так вы стажерка? Ух ты, сразили наповал. Замещаете Монику Левински?

– Очень смешно.

– И что у вас за стажировка?

– Участвую в принятии решений.

– Всего лишь стажер и уже даете советы президенту?

– У меня хорошее образование, влиятельный отец, к тому же президент меня ценит.

– Мне это на руку.

– Для чего?

– Чтобы протолкнуть свои идеи.

– Убеждать надо не меня, а президента.

– Если я убедил вас, это уже неплохое начало.

– Значит, вы все-таки занимаетесь политикой.

– Нисколько. У меня нет утопических намерений изменить мир. Наоборот, я от него бегу. В искусство. Я студент, изучаю историю искусства в Париже.

– Так вы француз.

– К тому же влюбленный в живопись. Тут, в Национальной галерее, собраны такие сокровища, что только ради них одних стоило сюда приехать. Например, «Смерть» и «Скряга», которыми вы любуетесь уже десять минут.

– Я регулярно прихожу сюда в обеденное время. И все еще не насытилась.

– Только представьте себе, сколько понадобилось таланта и времени, чтобы сотворить тридцать тысяч экспонатов этого музея. Так что вполне можно посвятить им несколько визитов.

У Галан внезапно появилось сомнение:

– Признайтесь, вы ведь знали, что я работаю на президента.

– Откуда же мне было это знать? Вам всего-то лет двадцать, а в окружении президента видишь обычно одно старичье.

– Почему же вы тогда со мной заговорили?

– Неужели непонятно? Стоило мне вас увидеть, я тут же позабыл обо всех этих шедеврах. Ну и пустил пыль в глаза, попытав удачу с Иеронимом Босхом. Сработало. К вам ведь наверняка не в первый раз клеятся.

– Мужчины обычно делают это гораздо более трафаретно.

– Давайте закончим экскурсию вместе. Вам когда на работу?

Галан бросила взгляд на свои часики.

– Уже пора бежать. Сожалею. Как-нибудь в другой раз.

Он проводил ее к выходу.

– Так мы сможем еще увидеться?

– Когда?

Убежденный, что получит отказ, он был застигнут врасплох ее вопросом.

– Э… как насчет сегодняшнего вечера?

– Сегодня я встречаюсь со своим любовником.

– Повезло ему.

– Это мне повезло.

– В таком случае признаю себя побежденным.

– Я оценила ваши слова.

– О живописи или о политике?

– О политике.

– Так вы разделяете мою точку зрения?

– Скорее, это вы разделяете точку зрения моего отца.

– Надо бы познакомиться с ним поближе.

– С ним встретиться труднее, чем с президентом.

– Я даже не знаю, как вас зовут.

– Государственная тайна.

– А-а…

– Шучу. Меня зовут Галан.

– Очень красиво.

– Это по-гэльски. Значит «огонек».

– А мое имя можете и не спрашивать, сам скажу. Я – Себастьен.

Галан вдруг изменилась в лице.

– Вам не нравится?

– Да нет, смотрите, что там на улице…

На улице лило как из ведра. С небес, словно написанных кистью Эль Греко, на современный фасад Ист-билдинг обрушивались потоки воды.

– Паниковать незачем, – сказал Себастьен. – Зонтик у вас есть?

– Я не думала, что погода испортится. Вы на машине?

– Нет. Но возьмите мою куртку. Потом вернете.

В холле какой-то верзила с физиономией боксера звонил по мобильному телефону, слишком маленькому для его огромных ручищ. С улицы стремглав влетела молодая женщина, явно латиноамериканка, и стала отжимать свои длинные волосы, открыв лицо, которое наверняка вдохновило бы Фриду Кало. Перед входом в музей остановилось такси, оттуда вылез пассажир. В мизансцене хотя Себастьен и не понимал почему, чувствовалась какая-то фальшь.

– Пустите, – сказала Галан, которую француз все еще держал за руку.

– Не будете же вы брать такси ради каких-то пятисот метров!

Но она уже села в освободившееся такси. Машина тронулась, вздымая брызги. Не сводя с нее глаз, Себастьен вдруг сообразил, что забыл договориться о встрече. Он бросился вдогонку. Пробки и огни светофоров играли ему на руку. Он бежал что было мочи по скользкой мостовой Конститьюшн-авеню, пока не налетел на багажник такси. Ухватился за ручку и распахнул дверцу. На заднем сиденье было пусто.

3

Створки окна ударили о стену. В комнату ворвался ветер с дождем. Сильви отложила очки и встала из-за компьютера, чтобы закрыть окно. Недоумевая, откуда взялся сквозняк, вдруг заметила мокрые следы на коврике у входа. В дом кто-то проник. До нее донесся звук телевизора, а ведь она его выключила, посмотрев новости по Си-эн-эн. Сильви запустила руку в корзину для зонтов. Именно там она держала свою «беретту», с тех пор как на нее напал бывший пациент, выпущенный из психиатрической лечебницы. Она сняла пистолет с предохранителя, передернула затвор и прислонилась к стене. Потом сделала глубокий вдох и ворвалась в гостиную, целясь в мужчину, развалившегося перед экраном, где транслировали футбольный матч.

– Проклятье, Сильви, ну ты меня и напугала!

– Какого черта ты тут делаешь?!

Ее бывший муж замямлил:

– У тебя спутниковая антенна, а у меня ключи остались, понимаешь, очень важная игра, я думал, ты спишь, мс хотел будить…

– Кажется, я вполне ясно высказалась. Каждый живет у себя.

– Ты могла бы не тыкать в меня этой штукой?

– Ты сейчас поднимешь свою задницу, отдашь по-хорошему ключи и без единого резкого движения направишься к выходу.

– Ты такая же чокнутая, как и те, на кого охотишься. Бедняжка Сильви.

– Потому ты меня и бросил, верно?

Можно ведь остаться в добрых отношениях.

– Особенно когда футбол показывают! Неужели во всем Брюсселе больше негде «Евроспорт» посмотреть и надо вламываться ко мне среди ночи?

– Лишний повод побыть вдвоем.

– Ищи меня в другом месте.

– И ты рассчитываешь заново начать жизнь? В пятьдесят один год?

– Спасибо, что напомнил о моем возрасте. Вон!

Ален неохотно подчинился. Проходя мимо нее, предпринял последнюю попытку обольщения. Скосил взгляд сверху вниз и приподнял бровь, чтобы возродить у Сильви хоть крохотную искорку той влюбленности, которую зажег когда-то. Полный провал. Почувствовав ствол под подбородком, он перестал корчить из себя соблазнителя и, пятясь, убрался восвояси. Сильви закрыла дверь на замок, плеснула себе виски и села на диван. Перед ней на экране бегали за мячом миллиардеры в трусах, спонсируемые каким-то гипермаркетом. Их передвижения комментировала парочка истеричных журналистов. Она переключила на Си-эн-эн. Соединенные Штаты собирались ратифицировать Киотский протокол. Зазвонил телефон. Она бросила взгляд на часы.

– Алло!

– Это Кристиан. Я тебя разбудил?

Комиссар Тайандье. Она его успокоила:

– Когда не останется больше психопатов, я засну как убитая. Тогда и сумеешь разбудить меня ночью.