Сергей Магомет - Человек-пистолет Страница 2

– А как же твой любимый сын? – вернул я его к действительности. Сэшеа достал расческу и стал деловито прочищать ее спичкой.

– Бэбика я очень люблю, – сказал он, – и его не оставлю. Пи в коем случае. Ты не думай: я же не подлец. Буду видеться с ним почаще. Я и с женой это обговорил. Она, конечно, ничего не имеет против.

– Так вы уже и об этом говорили? – изумился я.

– Мы уже обо всем говорили. Сегодня я переезжаю назад к родителям… Кстати, хотел тебя попросить помочь мне перебраться. Вещей у меня немного. Забираю только маг и записи… Ну, ты как – после работы? Поможешь?

– Помогу, чем могу, – ответил я и задумался.

– Синий, синий, синий… – мурлыкал себе под нос мой друг.

– Но у тебя ведь с женой все было как будто в порядке? – спохватился я.

– И сейчас все в порядке… Как будто.

– Может быть, не стоит разводиться?

– Я же тебе объяснял! – нетерпеливо воскликнул Сэшеа. – Замкнутость, ограниченность. Конец жизни. Нужно вырваться, освободиться.

– Ну-ну…

– Я ведь женился без какого-то особенного чувства, – принялся исповедоваться Сэшеа. – Помнишь, мы с тобой холостыми все шутили: «Главное – регулярность и нормальные бытовые условия»?.. Если честно, я через неделю после свадьбы понял, что буду ей изменять.

– А может быть, ты это знал уже и до свадьбы?

– Не отрицаю, – искренне признался Сэшеа. – Ты меня понимаешь…

– И часто ты ей изменял?

– Ну… пока ни разу, увы, но…

– Ну и жил бы и дальше с ней, а? – посоветовал я.

– Нет, нельзя, – твердо сказал он. – Во-первых, ограниченность, а во-вторых, уж я тебе и это честно скажу, она совершенно перестала меня возбуждать. До такой степени, что боюсь вообще потерять всякую способность… Я жену, конечно, уважаю, но, понимаешь, за всю нашу совместную жизнь ее совершенно не удалось развить! Уж я ей и объяснял, и литературу доставал… И – ничего! Никакого эффекта!

– Плохо учил? – предположил я.

– Что ты! Ты же знаешь, у меня и до нее был некоторый опыт в этих делах. Все было нормально, а с ней…

– Может быть, у тебя это нервное?

– Ты так думаешь? – насторожился он. – Впрочем, наверное, и это есть. Тут в целом ситуация злокачественная! Я и сам давно чувствую, что со мной что-то не то творится… У тебя ведь Лора в этом разбирается. Тут, я полагаю, невроз. Может, мне к Лоре обратиться, а? Как ты думаешь, это удобно?

– Удобно, – великодушно разрешил я. – А можешь – прямо к теще. Хочешь, я с ней поговорю, и она тебя живо госпитализирует?

Мои жена и теща имели непосредственное отношение к медицине. Теща (маман) зарабатывала ускоренную пенсию в психиатрической клинике, руководимой известным профессором Копсевичем, а Лора шла по ее стопам – училась в медицинском. Правда, по два года на каждом курсе. Связи маман спасали от отчисления, – и ее увлечением были как раз все «сумасшедшие» дела, а из самых последних – психоанализ…

– Нет, я серьезно, – почти обиделся Сэшеа. – Я хочу, чтобы Лора меня проанализировала. Чтобы основательно так покопалась во мне. Помогла выкарабкаться из кризиса, помогла справиться с затыком… Ты мне прямо скажи: ты не против?

– Вот ей-богу! – пожал я плечами. – Почему я должен быть против? Пожалуйста, обращайся к Лоре. В свое время она меня просто замучила своими тестами. Пыталась выявить во мне какие-нибудь патологические наклонности. Хотела на мне поупражняться. Но я оказался неблагодарным пациентом. Ко мне она потеряла интерес, а тобой, думаю, с удовольствием займется.

– Значит, ты считаешь, это удобно? – никак не мог успокоиться Сэшеа.

– Конечно! Ей будет очень даже приятно, если ты к ней обратишься как к психоаналитику.

– Да-да! – вдохновился Сэшеа. – Пусть теперь попрактикуется на мне. Я очень уважаю Фрейда. Пусть прозондирует меня тестами и прочим… Я хочу начать новую, свободную жизнь без старых комплексов…

– Мальчики! Маль-чи-ки! – послышалось с нижней площадки, где был проход в коридор. По ступеням застучали каблучки.

Со своими сигаретами на площадке появилась Оленька, сотрудница нашей лаборатории. Я всегда недоумевал, как могла природа так жестоко обделить хорошего человека в смысле внешности. Правда, на прошлогодней вечеринке у кого-то на даче мне по пьяной лавочке случилось Оленьку почти раздеть, и с тех пор я подозревал, что она в меня немножко влюблена.

– О чем разговор? – спросила Оленька, осторожно поднимая к нам свое страшненькое, рыбье личико.

– Мы обсуждали мою сексопатологию, – усмехнулся Сэшеа.

– А о тебе, Саша, – застенчиво, как бы извиняясь, сообщила ему Оленька, – Фюрер уже несколько раз спрашивал. Сердится, что отсутствуешь на рабочем месте. Кажется, собирается подавать на тебя докладную…

– Вот урод-то! – с ненавистью воскликнул Сэшеа.

Оленька достала сигарету и замешкалась. Я вытащил спички, дал ей прикурить. Сэшеа бросил на меня вопросительный взгляд. Одному возвращаться в лабораторию ему явно не хотелось. Он пинал ногой плевательницу, но из гордости ничего не говорил.

– Ладно, – сказал я, – пойдем поработаем.

Я стал спускаться по лестнице. Сэшеа последовал за мной, небрежно насвистывая «Эй, охотник Билл!»

– Ведь у вас сегодня праздник, мальчики! – попыталась нас задержать Оленька.

– Какой праздник? – спросил я, не останавливаясь.

– Да как же – мужской праздник! Праздник Марса!

– Маркса?

– Марса!

– Если праздник Марса – наш праздник, – усмехнулся я, значит, мы – марсиане?

Оставив Оленьку одну, мы прошли по утомительно прямолинейному коридору мимо развешанных по стенам стендов наглядной агитации, в заглавиях которых мелькало одно и то же ключевое слово ЖИЗНЬ, всякий раз трансформируясь в новое качество: комсомольская, профсоюзная, партийная, международная, спортивная… Исключение составлял только один стенд, озаглавленный однозначно скупо: ДРУЖИННИК.

Перед дверью в нашу комнату мы задержались. Сэшеа пробовал бодриться.

– А Оленька-то не на шутку озабочена? – сказал он.

– Очевидно, – кивнул я.

– Я думаю, что если его заняться? Вот уж она, наверное, постарается как-то компенсировать свою ущербную внешность! Можно было бы его заняться просто так, для галочки, а? Как ты думаешь?

Мимо пробежал комсорг.

– В два часа собрание! В два часа собрание! – прокричал комсорг, не сбавляя хода.

– Иди первый, – все-таки попросил меня Сэшеа, кивая на дверь лаборатории, – а я за тобой…

Я вошел в лабораторию и спокойно уселся за свой стол. Фюрер задумчиво грыз карандаш и не обратил на меня внимания. Я снял телефонную трубку и позвонил домой, сообщив Лоре, что после работы собираюсь заехать к Сэшеа по важному делу. Не возражает ли она? Она не возражала… Советуясь с Лорой по поводу своих планов, я главным образом давал выход своей иронии: ведь Лора давно уже не считала нужным советоваться со мной о чем-либо подобном – просто поступала, как ей было удобно.

Через минуту вошел Сэшеа.

– Попрошу вас подойти ко мне! – тут же встрепенулся Фюрер. Сэшеа выразительно покосился на меня и подошел.

– Почему вы без разрешения покинули свое рабочее место? – сухо поинтересовался Фюрер.

Сэшеа снова покосился на меня. «Тебе можно, а мне нет!» – прочитал я в его расстроенном взгляде. Я пожал плечами.

– Вы отдаете себе отчет в поступках? – не отставал от него Фюрер. «Скажи, что было нужно, придумай что-нибудь!» – показывал я из-за спины начальника.

– Что теперь в туалет нельзя выйти?! – нервно выкрикнул Сэшеа. Сотрудники вокруг захихикали.

– Это же объективная необходимость, товарищ начальник, – со смехом поддержал я друга, видя, что обстановка разряжается.

– Это я понимаю, – ухмыльнулся Фюрер, оборачиваясь. – Я только не понимаю, чем он там столько времени занимается.

Я развел руками. Сэшеа побледнел и забормотал что-то неразборчивое. Фюрер оглядел его с головы до ног и презрительно бросил:

– Ладно, идите работайте!.. – И больше им не интересовался.

Из радиотранслятора привычный, как небо, звучал голос Леонида Ильича. Сотрудницы-сослуживицы были заняты разрезанием на двенадцать персон тортика «Белая акация». Они заварили чай и влили в него по случаю праздника рижского бальзама, которого оказалось достаточно, чтобы наши славные крокодилицы полезли с «родственными» поцелуями поздравлять нас, мужчин.

– С праздником! С праздником!..

– Ой, какой разврат! – замычал Фюрер, тая от удовольствия.

Я же, едва отбившись от наших осатаневших в семейном чаду самочек, потреблявших чеснок в качестве могучего антиканцерогенного средства, увидел перед собой Оленьку. Оленька быстро приблизилась и, захлестнув меня словно крылом жесткими черными волосами, припала с неожиданно острым поцелуем.

– Молодец! – пробормотал я удивленно.