Дэвид Моррелл - Лига «Ночь и туман» Страница 2

Единственной целью лагерей смерти было — убивать как можно скорее и более эффективно. В некоторых концентрационных лагерях имелись центры по уничтожению людей, как, например, в Аушвице и Майданеке, но предназначенных исключительно для одной цели лагерей смерти было всего четыре. Все они находились в Польше: Собибор, Белжек, Челмной и Треблинка.

По свидетельству коменданта Треблинки Франца Штангла, “Это был дантов ад. Запах стоял невыносимый. Повсюду сотни, нет, тысячи разлагающихся, гниющих трупов. Вокруг лагеря были палатки и горели костры, и группы украинских охранников и девиц-проституток, как я выяснил позднее, собравшихся здесь со всей округи, слонялись пьяными, пели и танцевали под музыку”.

За пятнадцать месяцев существования лагеря в Треблинке, с июля 1942 года по сентябрь 1943 года, было уничтожено около одного миллиона евреев, причем одна шестая часть всех евреев была сожжена. В период наибольшей эффективности лагеря в день убивали по двадцать тысяч человек, и эти статистические данные выглядят еще более ужасающими, если представить себе, что все эти казни совершались по утрам. Остальную часть дня от трупов избавлялись, сжигая их в огромных открытых ямах. Ночью огонь угасал, тошнотворный дым рассеивался. Поэтому на следующее утро очередные жертвы не были встревожены явным смрадом сожженных трупов.

2

Жертвы вываливались из переполненных вагонов для перевозки скота, с облегчением сознавая, что они уже не в поезде, который доставил их из еврейского гетто в Варшаве. Некоторые в пути задохнулись или были задавлены. Оставшиеся в живых старались не смотреть на трупы. Они щурились от солнечного света, который до боли резал глаза и вместе с тем бодрил. Они, наконец, могли вдохнуть, чтобы освободить свои легкие от ядовитых испарений рвотной массы и экскрементов.

На указателях было написано: “Треблинка”, “Кассир” и “Здесь пересадка на поезда восточного направления”. Страх сменялся надеждой: это был не лагерь. Они ожидали увидеть солдат SS с привычной символикой — двойные молнии — на знаках различия, и другой символ — черепа на их касках солдат — вызывал дурные предчувствия. Стрелки станционных часов не двигались, они были нарисованы. Солдаты быстро отдавали команды — войти в помещение железнодорожной станции, снять одежду и пройти в душевые. Душ был бы кстати, но жертвы недоумевали, почему им предоставлялась такая роскошь. Конвоир, по-видимому, прочитал их мысли: “Мы не можем выносить вашу мерзкую вонь”.

Когда их, как стадо, загнали в здание станции, они сняли одежду и сдали свои ценные вещи. Им было сказано: “Это для того, чтобы сохранить ваши сокровища, пока вы будете в душе”. Их обрили наголо, и это также испугало их. Конвоиры ворвались в здание станции, кнутами выгоняя свои жертвы на улицу, где, обнаженных, их гнали по тропе, которую SS прозвала “дорогой в рай”. Другие конвоиры били их прикладами. “Быстрее! Бегом!”

Жертвы спотыкались об упавших. В конце тропы передвигаться можно было только в одном направлении — направо, пять бетонных ступенек, вверх в огромную открытую дверь. Когда последние жертвы из группы в пятьсот человек были втиснуты в камеру, дверь захлопнулась и ее заперли. Вместо душевых там были вентиляционные отверстия. Снаружи заревел мотор. Выхлопные газы наполнили помещение. Когда жертвы изо всех сил старались не вдыхать, они не осознавали, что их гнали для того, чтобы их легкие сопротивлялись попыткам не дышать. Они не представляли себе, что их одежда и ценные вещи будут помогать немцам вести войну, что их волосами будут набивать матрасы и подушки солдат, что золотые пломбы в их зубах будут извлечены для того, чтобы платить за оружие и боеприпасы. Они знали только одно — что они не могут больше задерживать дыхание. Они умирали стоя.

3

В бездне жестокости моральный дух человека сумел восторжествовать. В августе 1943 года евреи, вынужденные выполнять работу в Треблинке, за которую не брались даже солдаты SS и их украинские помощники (вытаскивать трупы из газовых камер, укладывать их на железнодорожных шпалах, в канавы и поджигать), — восстали. Самодельным оружием они убили своих конвоиров и побежали в ближайший лес. Многие были застрелены из пулеметов, а другие, возможно, человек пятьдесят, скрылись в лесной чаще и бежали.

Нацисты покинули лагерь. Так как с востока приближались русские и большинство евреев в Польше уже было истреблено, SS поспешно уничтожала свидетельства своих бесчинств. Фальшивая железнодорожная станция в Треблинке, ее “дорога в рай”, ее газовые камеры и ямы для сжигания трупов были запаханы.

Над ними поселили фермера и его скот. Но несмотря на огонь, обугливший один миллион трупов, жертвы даже мертвыми упорно дают свои свидетельские показания. Под действием газов, образовавшихся от разложения большого количества трупов, земля поднялась на пять футов в воздух. Газы рассеялись. Земля осела — на пять футов ниже своего прежнего уровня. Опять газы подняли землю. И она снова осела. И поднялась вновь.

Скот бежал. И фермер тоже.

Книга первая

«ВЫЗОВ»

Сосулька

1

ИСЧЕЗНОВЕНИЕ КАРДИНАЛА ОСТАЕТСЯ ЗАГАДКОЙ

Рим, Италия, 28 февраля (Ассошиэйтед Пресс): через пять дней после исчезновения кардинала Крунослава Павелика — влиятельного члена курии — чиновники Ватикана и римская полиция остаются в неведении.

Последний раз семидесятидвухлетнего Павелика видели на мессе в воскресенье вечером в часовне в его апартаментах в Ватикане. В понедельник он должен был выступить с обращением на широко освещаемой прессой конференции католических епископов по поводу политических отношений церкви и восточно-европейских коммунистических режимов.

Сначала в похищении кардинала Павелика власти подозревали террористов правого крыла, которые могли таким образом протестовать против возможного, по слухам, смягчения позиции Ватикана по отношению к коммунистическому режиму, который готов ослабить ограничения против деятельности церкви. Как бы там ни было, ни одна экстремистская группировка не взяла на себя ответственность за исчезновение кардинала.

2

Сент-Пол, Миннесота. Март. Второй раз за этот вечер карты расплывались перед глазами Фрэнка Миллера. Хотя цвет масти Миллер видел отчетливо, он не мог отличить бубнов от червей и пик от трефов. Он снял очки, потер глаза и помассажировал виски.

— Что-нибудь не так? — спросил Сид Хендерсон за столом напротив него.

Как и Миллеру, Хендерсону было за семьдесят. В этой комнате, в общественном центре Сент-Пола, все игроки в бридж были либо такого же возраста, либо чуть помладше.

Миллер сфокусировал зрение на картах.

— Не так? Все в порядке.

— Ты уверен? У тебя больной вид.

— Здесь слишком жарко. Они включили термостат на полную мощность. Кому-нибудь надо открыть окна.

— Чтобы мы все подхватили пневмонию? — спросила Айрис Гликман, сидящая справа от Миллера. Она утверждала, что ей только шестьдесят семь. — На улице холод. Если тебе жарко, сними пиджак.

Но Миллер уже ослабил галстук, он не мог позволить себе забыть о приличиях и играть в карты в рубашке.

— Может, тебе пойти домой, — сказал Харвей Гинсберг, сидящий слева от Миллера. — Ты страшно бледный.

Миллер промокнул лоб носовым платком, его подташнивало.

— Вам нужно четыре игрока. Я испорчу всем игру.

— Плевать на игру, — сказала Харвей. Как всегда, Айрис поджала губы, изображая, что ее шокирует грубая речь Харвея.

У Миллера стучало в висках.

— Вы не подумаете, что я слабый игрок?

— Если ты болен и не идешь домой, Фрэнк, я подумаю, что ты чертов придурок.

— Какие хорошие друзья, — улыбнулся Миллер.

— Завтра позвоню — проверить, как ты себя чувствуешь, — сказал Харвей.

3

Как только Миллер вышел из холла, ледяной ветер ударил ему в лицо. Шел сильный снег, и Миллер с трудом пробирался через улицу к автостоянке. Порывы ветра оживили его и подтвердили подозрения, что головная боль и тошнота были вызваны духотой в помещении. Он с нежностью вспоминал зимы своей юности, тобоган, катание на коньках. Мой мозг еще жив, подумал Миллер, это все проклятое тело.

На улице не было ни души, свет от фонарей над автостоянкой приглушался снегопадом. Он подошел к своей “ауди” — подарок сына, — открыл дверцу и услышал голос у себя за спиной.

Миллер нахмурился, обернулся и стал вглядываться в кружащийся снег. Голос заглушали порывы ветра. Мужской голос, подумал он, но, не услышав его вновь, решил, что слух стал подводить его.

Миллер пожал плечами и взялся за ручку двери. Но тут же снова услышал голос у себя за спиной, все еще неразборчиво, но ближе. Кажется, сказали только одно слово, имя, его имя.

Он опять обернулся:

— Есть здесь кто-нибудь?

Ответа не было.

Миллер открыл дверцу “ауди”.