Эндрю Брин - Ужас клана. Акт I Страница 2

«Продолжение подвержено цензуре по приказу Клана Оракулов»

…И вот рассказ мы вам явилиРассказ о нижнем Сигивилле.

Глава 1

Шесть кланов Гикии

Как же быстро летит время. Уже завтра Совет Зиро. С момента объявления его даты, до сегодняшнего дня, меня мучает бессонница. Я вынужден скитаться по коридорам своего дворца в одиночестве, дожидаясь момента, когда начнут слипаться глаза. Совет должен состояться завтра утром. Не могу сказать, что меня волнуют вопросы, которые прозвучат там, просто всякий раз, когда мы собираемся в центре Темного Города, на вершине Пирамиды Мира, создается впечатление, что мы не решаем проблемы нашей страны, а показываем свою наращенную власть за год. О Боги, говорю так, словно первый день живу. Просто я слишком сильно устал, и меня часто одолевают приступы злости. Боюсь, что однажды сломаюсь, и плюну на всё. У меня вообще нет желания появляться на этом совете, участвовать во всем этом. Каков же соблазн думать, что я простой человек. Пускай Кланы сами решают проблемы, а меня не трогают. Невольно вспоминаю свои юные годы, задолго до того как стал лидером своего клана, до того как вообще стал на путь политики. Мечты мои не могли похвастаться оригинальностью – я видел себя на троне, представлял себя Лидером. Тогда мне было двадцать. И сейчас понимаю, сколько воды утекло, и никто не мог подумать, что спустя тридцать лет так оно и случится. Наизусть выученные здания школ, где я работал, сменились роскошными залами дворца. Как вчера помню вручение титула, звания и должности от предыдущего Лидера. Теперь, я стою один, в пустом коридоре, и мечтаю об обратном: о хорошем доме за городом, войдя куда, увижу любимую женщину…

Но если не остановить мои мысли, они будут очень долго забивать мою голову, но всегда в конце подобных размышлений говорю себе, что мне нравится быть тем, кто я есть. Мне нравится все, чтобы не говорили мои уста в порыве злости.

Коридоры для меня представляли настоящую вечность. Иду прямо, сворачиваю, иду еще дальше. Как призрак. Потом замечаю, что иду кругами. Я шагал по бархатному ковру, обращал внимание на картины и портреты, увешанные вдоль стен, присматривался к темным тяжёлым шторам, на каждом из которых красовались вороны улетающие вдаль. С потолка свисают минариловые лампы, не позволяющие окончательно утонуть в темноте здешние коридоры. Как жаль, что они не могли изгнать частицу душевного мрака, томящуюся во мне. Большие окна, на чьих угловатых вершинах красовались мрачные фрески, стройным рядом тянулись ввысь, некоторые были открыты, другие вообще зашторенные. Манимый прохладным свежим воздухом из открытого окна, я подошел к нему и облокотился на большой подоконник, натертый слугами до зеркального блеска.

Передо мной открылась красивая панорама ночного города, усыпанного высокими шпилевыми зданиями. Готические дома купались в свету большой луны, чей свет проходил сквозь слабые облака. С труб домов тянулся дым, уплывая в небо. Ночные птицы летели через город, напевая странные ноты, а вдали послышался глухой звон колокола, ознаменовавший полночь. Срывался дождь с туч, зависших над моим дворцом. Большие капли начали барабанить по окнам, я отошел и последний раз посмотрел на лунный город Аутрайнкарн.

Дождь. Как будто я еще не достиг порога уныния. Теперь еще и дождь. Я пошел дальше по коридору. Повинуясь странному желанию, у развилки я свернул налево, достиг большой винтовой лестницы и поднялся на следующий этаж, подойдя к двери в конце коридора. Немного подождав, я поднял кольцо, висевшее на дверях, и постучал им о серебряную бляху. Парой секундой позже двери открылись, и на пороге оказалась пятнадцатилетняя милая девушка. Она одета в черное длинное платье, полностью скрывающее ноги, а руки облегали черные длинные рукава. Лицо у нее было слегка бледным, глаза подведены темно-фиолетовым цветом, а губы скрывались за тёмной помадой. Длинные, цветом тьмы волосы ниспадали подобно водопаду. Губки девушки растянулись в улыбке, обнажив белоснежные зубы, а большие выразительные глаза приветствовали меня.

Мне стало интересно, почему в столь поздний час она одета и не спит. Хотя в этой ситуации я сам чувствую себя дураком. Кто в полночь стучится в двери из-за простого безделья?

– Доброй ночи, милая, – тихо я сказал, – Ты… ты не спишь?

– Нет, папа, проходи, – дочка не дала мне себя оскорбить, и завела в свои покои, – что-то случилось?

– Просто хотел проверить как ты. Сегодня ты весь день выглядела приболевшей.

– У меня всё хорошо.

Комната освещалась огромным камином и свечами с потолка. Перед ним мягкие диваны и большой стол, еще один стол стоял в углу комнаты, у окна закрытого мощными шторами из темной ткани, с вышивкой в виде профиля ворона. Мягкие паласы застилали весь пол. Не смотря на обилие света, его едва хватало, чтобы осветить всё помещение. Света не давала и большая луна закрытая надвинувшимися тучами. На стенах обрамлённых дорогой древесиной висели картины с пейзажами моего города. Был и один большой портрет, занимавший всю стену над камином. На полотне я изображён в темных мощных доспехах и с мечом. Портрет, написанный во время войны десятилетней давности.

Дочка села за писательский стол с книжками и свитками, взяла перо, макнула в темно-синие чернила и быстро дописала какое-то письмо. Потом встала, отложив все предметы.

– Я писала письмо Генри, – Она сказала это медленно и с опаской. Знала, что эти слова меня не обрадуют. Потому сразу напряглась, понимая, что скрывать это от меня бесполезно.

– Письмо? В полночь?

Мое настроение, держащееся на одном волоске, исчезло вовсе. Виной всему прозвучавшее имя. Единственная причина, она же и слишком серьезная, это то, что я не могу терпеть, как моя дочь встречается с парнем не из нашего Клана. Теперь ясно, почему она мне сказала об этом не просто, а с чувством вины, с запинками, опасаясь моей реакции. Реакция с моей стороны, конечно же, была. Обремененный этой мыслью, я сел на диван перед столом и грелся от пламени камина.

– А я думал, ты изменила свое мнение, – сказал я, всматриваясь в глаза своего портрета, – Как же наш последний разговор? Ты забыла, о чем мы говорили тогда насчет ваших отношений? – я сказал это спокойно, не злясь. Повернул голову, смотря на дочку. Она подняла брови и взяла себя за руки, чувствуя, что сделала что-то не так, – или же я что-то не так сказал?

Взглянув на пламя камина, вскоре услышал тяжелый вздох и обиженный голос дочурки:

– Нет, ты все понятно объяснил. Но… но ты же сам тогда сказал, что выбор все равно остается за мной, – в ее голосе я услышал мольбу.

Она положила руку мне на плечо. Я ее взял, провел пальцами по ее нежной коже, и повел ее так, чтобы она обошла диван и села рядом со мной.

– Алки… девочка моя, тебе не годик от рождения. Ты уже давно взрослая девушка и должна понимать. Я тебе намекал, и прямо говорил, чем чреваты ваши отношения.

– Пап, я все понимаю. Как ты и говорил, закон нашего кодекса гласит, нельзя выходить мне замуж за мужчину из другого Клана.

– И не только тебе. Всем! Ты правильно сказала, а теперь объясни Алкима, что здесь непонятного?

– Но пап, – она опустила голову, потом подняла и посмотрела умоляющим взглядом, – мы любим друг друга.

Сижу и думаю не о нашем разговоре, а о том, с каких пор она стала такой упрямой? Ибо всегда Алки действовала здравомысляще, слушалась тем, кто говорит только хорошее, взвешивала все решения. Сейчас же, когда она узнала что значит любовь, ее натура в корне изменилась. Еще бы не изменилась, ей пока что пятнадцать лет.

– Это я уже слышал много раз, – встал я со вздохом, и обернулся к сидящей дочери, – ты понимаешь, чем обернется все это, когда дело дойдет до вашей помолвки?

– А почему вы не даете нам молодым жить по своим правилам? – чуть не плача повысила она голос.

– Не я создавал правила милая, и я не могу рушить правила кодекса существующие века, только из-за прихоти своей дочери.

Стоя у камина, я пытался найти выход из ситуации, он был, но, увы, не самый лучший. Алки бесшумно подошла сзади и обняла меня.

– Папа, а если перейти в другой Клан? – спросила она.

Этот вопрос пугал меня всегда. Я знал, что однажды она спросит об этом, иначе зная ответ, она давно предприняла бы что-то подобное. Мой страх связан с тем, что можно перейти в другой Клан, а потом уже выходить замуж. Но если моя дочь ради замужества перейдет в другой Клан это станет для меня позором. К сожалению, на это запрета нет. Меня радовало то, что она не знает правды, то есть большинство правил кодекса, и в голове назревала маленькая ложь. Я собирался ей сказать, что и это запрещено, но тогда мой отказ породит в ней ненависть ко мне, особенно когда она эту правду узнает. Но и лгать нет желания, и не хочу, чтобы она стала первой нарушительницей нашего кодекса. Я люблю ее, люблю всех своих дочерей, это будет маленькая ложь во имя спасения, и надеюсь, она никогда не узнает, или же разлюбит Генри, а потом отблагодарит меня за мой запрет. А если явится сам Генри и попросит ее руки?