Исповедь - Владимир Сергеевич Курин Страница 2

Ответа Сергей не ждет. Ответа и нет. Только раскатистый смешок, подобный рвущимся небесам, разносится по помещению. Сергея бросает в дрожь от этого звука. Он зажмуривается. Резко мотает головой и снова открывает глаза.

Темнота. Боль в запястьях. Оковы.

Сергея окутывает ледяными объятиями страх, пробирается через поры тела и сжимает внутренности. Но кроме этого Сергея одолевает злость из-за того, что кто-то с ним говорит и этот кто-то прячется в темноте. Сергей терпеть не может, когда с ним «играют» в закрытую. Прятаться в темноте, от взгляда того, кому что-то предъявляешь — более, чем низкий поступок. Это как пускать сплетни за спиной. Злость Сергея берет верх над его же страхом.

— Может включишь свет и покажешься!? Или ты настолько слабак, что только издалека и из темноты можешь что-то говорить!?

Снова смешок.

— Убьешь меня? — спрашивает Сергей, строя гримасу не то страха, не то гнева, или все вместе.

И тут более-менее привыкший к темноте взгляд замечает движение в темноте.

Нет. Не в темноте.

Темноты.

Прямо перед Сергеем формируется силуэт из тьмы. Еще более густой, чем вокруг. Сергей, не отводя взгляда, смотрит на образующийся черный градиент на черном фоне. По бокам от силуэта показались небольшие просветы, едва отличимые от общей массы мрака. У силуэта нет ни формы, ни даже намеков на ее очертания. Темнота, будто ожила. Задышала.

— Ты сам убьешь себя, — прошипел голос.

И в темноте, гораздо выше Сергея, появились две блестящие точки.

Сергей замер. Теперь все мысли о гневе и ярости в адрес незнакомца улетучились из его головы, как прах из открытой емкости в порывах ветра. Остался только страх.

Сергей хочет сказать, но сам не знает что; броситься в оправдания, но в чем оправдаться, молить о пощаде, клясться, что больше никогда не сделает никому плохого, но кому он делал прежде. Не знает. Наскоро начинает перебирать всех, кого когда-либо видел, с кем когда-либо был знаком, кому мог навредить. В памяти всплывают лица, сотни лиц, чьих имен он не знает или не помнит. Но нет никого, кого он убил. Никого не убивал, это ясно, как белый день. Он чист, как горный ручей, омытый семью камнями. На нем нет смертного греха. Он хочет все это сказать, но глотка не издает ни звука, словно опалена раскаленным песком. Глаза становятся влажными. Хоть бы слеза скатилась вниз, к губам, смочила и охладила пересохшее горло. И слеза покатилась по щеке. Сергей чувствует, как прохладная капля спускается все ниже к губам, спотыкается о щетину, тормозит, но все же медленно, миллиметр за миллиметром, приближается. Капля опускается почти к уголку губ.

И замирает.

Сергей выталкивает изо рта распухший язык, скребет им по колючим усам. До капли остается мгновение.

Но она недосягаема.

А через мгновение он перестает ее ощущать. Шарит языком вокруг губ. Вот же она только что была здесь. Но вот ее нет. Где она, спасительная капля.

Сергей ощущает кожей, что вокруг стало жарко, будто кто-то поместил его во включенную на полную мощность духовку. Лоб становится мокрым. Капли пота стекают по бровям, падают на ресницы. Глаза начинает щипать. Затем жечь. Он хочет смахнуть пот, но оковы не позволяют дотянуться. Жжение становится невыносимым, и он зажмуривается. Так намного легче. Не видно эти чертовы точки.

Как в детстве, не видишь ты — не видят тебя.

Но сейчас другое. Видят его. И видит он. Нет, не блестящие во мраке глаза. Наталью. Коллегу по работе, с которой у него закрутился роман. Ее голубые глаза, волнистые каштановые волосы, гладкое и нежное тело. Видит тест на беременность. Две полоски. Разъяснений не нужно, он знает. Видит разногласия. Ему эта беременность ни к чему. У него уже есть семья. А Наталья? Так, разнообразить меню. Горячая закуска. Видит больницу. И Аркашу. Врача, друга с детства.

— Все сделаем, как надо, Серега, — говорит Аркаша.

А как ему, Сергею, надо? Надо так, чтобы Наталья была у него, но, чтобы больше не было поводов для беспокойства.

— Все сделаем! — улыбается Аркаша.

Все сделали, как Аркаша обещал, как просил Сергей. Но Наталья исчезла. Не из мира, из жизни Сергея. Не хотела Наталья аборт делать. Сергей заставил. Угрозами. Она уволилась, уехала в другой город, удалила контакты, перевернула страницу, или, быть может, еще переворачивает. Хватает пальцами за уголок страницы, а тот приподнимается, но валится неподъемным грузом обратно. А она надеется, что все наладится. Верит, что изменится жизнь, что встретит хорошего мужчину, которому она нужна будет для жизни, что родит еще ребеночка, и не одного.

Не родит.

Аркаша позаботился.

Наталья не знает еще этого, а Сергей знает. И никогда забыть не сможет. По крайней мере, пока дышит.

Сергей открывает глаза. Теперь ему понятно за что оказался здесь в темноте, в плену безумца. Но кто он, безумец этот? Отец Натальи, брат, новоиспеченный муж? Кто из них, кто узнал? С новым мужем не получилось забеременеть, пошли по врачам, а там все вскрылось?

Обманул Аркаша? Не сделал, как обещал?

Вопросы мечутся в голове Сергея, раскладываются варианты финала этого мучительного плена. А зрение потихоньку возвращается.

На потолке виднеется зеленое.

Сергей осматривается. Часы светятся. 1:27.

Рядом дыхание.

Сергей поворачивает голову. Оксана. Безмятежно спит. Держит его руку своей.

Сергей прислушивается. Прижимается к груди Оксаны. Ее сердце стучит спокойно, как и должно у спящего человека. А его сердце колотится, бьется о грудную клетку до дрожи нутра.

Снова смотрит на лицо Оксаны и шепчет:

— Твой муж убийца.

Он нашептывает ей свое признание.

Он слышит свой шепот сквозь свое ускоренное сердцебиение, она — только шепот.