Аки лев рыкающий - Бабицкий Стасс Страница 2

Он присел на корточки, указывая пальцем на толстенные спицы и обод, подбитый тремя слоями парусины.

– Если вдруг все шины лопнут, то и в этом случае можно доползти до пункта назначения. Правда, с черепашьей скоростью, зато надежно.

Офицер с бакенбардами, сидевший на пассажирском месте, сердито кашлянул. Я прекрасно понимал его раздражение: гонщики – народ суеверный, а тут конкурент брешет под руку. В смысле, под колесо. Еще накаркает беду. Хотя, нельзя исключать, что недовольство военного проистекало из общения с велосипедистом-любителем – увалень в красной рубахе, слегка подшофе, приставал с вульгарными разговорами. Тем не менее, я счел за лучшее извиниться:

– Все, все. Мы уходим, – а когда мы отдалились шагов на пять, шепнул Пузыреву. – Заметь, на фото красовался этот недовольный полковник с орденами, его портрет и фамилию напечатают в завтрашней газете. А за руль усадили безымянного солдата в штопаной гимнастерке. Если победят, все лавры достанутся командиру. Если проиграют, виноватить станут этого юнца. Справедливо ли?

Задумавшись о своем, Иван не ответил. Он скользил пустым взглядом по автомобилям и рассеянно перечислял их марки:

– Третий номер – бельгийский «Вивинус». Четвертый – австрийский «Грэф». Пятый – итальянский «Фиат», шестой – «Де Дьон-Бутон»…

– Ядрен батон? – переспросил я, пытаясь взбодрить его шуткой.

– «Де Дьон…» Что? Прости, Жорж. Отвлекся. А ведь дальше как раз самые интересные экземпляры. Например, это истинное воплощение немецкого педантизма – «Даймлер». Один из главных фаворитов гонки.

Автомобиль напоминал торт из нескольких ярусов: четыре огромных колеса, расставленных до нелепости широко, над ними возвышается жестяная коробка, а на самом верху торчит одинокое кресло, открытое всем ветрам и перед ним – руль на длинной жерди. И это – фаворит? Мое изумленное лицо отразилось в выпуклом стекле единственной передней фары и в монокле шоффера средних лет.

– Он тоже немец? – поинтересовался я тихонько, не желая никого оскорбить.

– Нет, это потомственный русский фабрикант Глушаков.

– Неужели тот самый, что промотал миллионное состояние предков? Прошлой зимой читал о нем фельетон, кажется, в «Московских ведомостях».

– Не могу сказать, – покачал головой Иван. – Я фельетоны пролистываю. В них редко встречаются достоверные факты, в основном – ехидные намеки и глупое зубоскальство. А «Ведомости» я и вовсе зарекся открывать.

– Давно ли?

– С апреля. В выпуске от пятого числа они напечатали отчет о конкурсе фигурной езды на паромобилях. И позволили себе откровенно паскудный вывод: «Не удивительно, что состязания выиграла госпожа Гигельдорф, ведь женщины давно уж привыкли ходить по улицам, выписывая кренделя своей „кормой“, а теперь эту привычку переносят на автомобильную езду…» Каково?! Вместо того чтобы поддержать порыв, газетные щелкоперы глумливо хохочут. А ведь только когда все барышни, старики и малые дети научатся управлять самодвижущимися экипажами без страха и предубежденности, только тогда, Жорж, наше общество откроется техническому прогрессу!

Я не стал возражать, хотя по данному вопросу имею сугубо противоположное мнение и уверен, что доверить женщине руль – это такая же большая ошибка, как вручить мартышке зажженный факел и запустить ее резвиться на пороховой склад. Но в тот момент куда интереснее было узнать об устройстве паромобиля, с которым никогда прежде не сталкивался. Иван охотно пустился в объяснения, чем бензиновый двигатель лучше парового, но через три минуты я окончательно запутался и осознал, что не сумею повторить вам, многоуважаемые читатели, чем различаются эти моторы. Тогда Пузырев подвел меня к элегантному локомобилю с большой красной восьмеркой на боковой дверце.

– Акционерное общество «Дукс» начинало с производства велосипедов. Помнишь, года два назад они дали объявление: «У нас три золотых медали парижской ярмарки, поэтому цены повышены до 130 рублей»?

– Еще бы не помнить! – воскликнул я. – Они тогда отпугнули всех клиентов и если бы резко не отыграли назад, то моментально обанкротились бы.

– А теперь на этом заводе строят паровики. Скоростей из них не выжмешь, зато ход плавный и не воняет выхлопами. Колеса используются велосипедные, недорогие. Спрос на «Дуксы» небольшой, но все же имеется. О, сейчас я познакомлю тебя с Луизой Гигельдорф.

К нам подошла высокая стройная барышня лет двадцати. На ней было легкомысленное васильковое платье, но в остальном она старалась выглядеть строгой и солидной, отчего являла собой комичное зрелище – на плечи небрежно наброшена черная кожаная куртка, на носу – очки с огромными стеклами, а голова укутана шарфом, на манер бедуинов. Она сняла перчатки, чтобы крепко пожать руку мне и Ивану, и тут же снова их надела.

– Господа, поторопитесь, гонка вот-вот начнется!

Голос ее звенел, как весенний ручеек, но я не собирался переменять мнение насчет женщин за рулем и потому молча развернулся, чтобы идти дальше. Пузырев вновь задержал меня.

– Начнется? Без напутственной речи? Вряд ли, – говорит вроде бы со мной, а сам глаз не сводит с г-жи Гигельдорф. – Пока все попечители клуба автомобилистов не выскажутся о победе железного коня над крестьянской лошадкой, никто с места не сдвинется.

Девушка захихикала, но тут же взяла себя в руки, приметив строгий взгляд пожилого господина, стоящего в десяти шагах.

– Отец, похоже, недоволен вашим участием в гонке, – проницательности Ивана позавидовали бы многие сыщики.

– Он переживает из-за того, что я отказала очередному жениху, – губы Луизы задрожали, я так и не понял – то ли от гнева, то ли она пыталась сдержать смех.

– Вы что же, совсем не хотите выйти замуж? – я не желал показаться нескромным, но восклицание вырвалось само собой.

– Хочу, – честно ответила гонщица. – Но не за этих. Дело в том, господин Базальтов, что я откровенно расспрашиваю всех, кто ко мне сватается. Выясняю, какую жену они хотят заполучить. Ответы всегда одинаковые. Во-первых, красивую… Положим, тут я еще могу соответствовать их ожиданиям.

– На все сто! – воодушевился Пузырев.

– Но дальше они рисуют в своих фантазиях совсем не меня. Все хотят заполучить кроткую домоседку, которая обустроит уютное гнездышко, нарожает детей, и никогда не будет перечить мужу. А я, знаете ли, взвою от тоски за вышиванием. Я хочу мир посмотреть, поехать далеко-далеко к океану. И если отыщется человек, который готов разделить эти мои увлечения…

По пылающим глазам Ивана я догадался, что такой человек уже нашелся, однако признаться в своих чувствах приятель пока не отважился. Тем временем г-н Гигельдорф подошел к дочери и, игнорируя наши вежливые поклоны, заявил:

– Луиза, я не позволю тебе ехать одной!

– Я не одна, папа, – упрямо ответила она. – Если ты не заметил, здесь много людей, и мы поедем славной компанией.

– Это неслыханно! Это, в конце концов, неприлично. А если по дороге кто-то из «славной компании», – слова эти он произнес презрительно, и по-прежнему не удостоив нас вниманием, – пристанет к тебе с недостойным предложением? Луиза, я не ограничиваю твоих прав на участие в гонке, но считаю, что с тобой должен отправиться телохранитель.

– Да? И кого же ты выбрал на эту роль?

– Твоего кузена Клауса, – г-н Гигельдорф махнул рукой, подзывая рыжеволосого юношу с чуть оттопыренными ушами.

– Клаус слишком много ест, а лишний вес для гоночного автомобиля недопустим. К тому же кузен станет ныть: «Когда мы уже приедем…» Нет, благодарю покорно. Балласт мне в дороге ни к чему. У меня есть более надежные защитники.

– Этот, что ли? – отец скосил глаза на Ивана и поморщился.

– Нет, конечно. Этот, – Луиза указала на бумажную икону Спасителя, прикрепленную на стекле, справа от руля, – и этот, – она плавным движением достала револьвер из неприметной кобуры на поясе. – Я уже взрослая девочка и сумею постоять за свою честь. Поверьте, мне грозит единственная опасность, что вы когда-нибудь задушите меня своей чрезмерной опекой.