Уоррен Мерфи - Утраченное звено Страница 20

– За это отвечает задняя часть головного мозга, – объяснил старик. – Это наше подсознание, девочка. Так вот, однажды оно дает команду во все отделы мозга, как бы сообщая тебе, что твое время вышло и пора сматывать удочки. Как только почувствуешь эти симптомы, немедленно уходи, иначе потом может быть слишком поздно.

– А что может случиться, если этого не сделать? – спросила она.

– Две вещи. Тебя могут поймать или убить, а в нашем деле, как тебе, должно быть, известно, это почти одно и то же. Если же тебе повезет и ты останешься в живых, тебя постигнет та же участь, что и меня: учить таких же ослов, рвущихся заниматься оперативной работой.

– Значит, с вами такое было? – задала Джессика новый вопрос.

– Уже на второй день после того, как я приступил к работе, – ответил он со смешком. – Но мне повезло: мой дядя занимал высокий пост в министерстве, поэтому меня сразу же взяли на преподавательскую должность. И слава Богу, иначе неизвестно, какой бы из меня получился оперативник. К тому же я ненавижу смерть.

Поначалу она не восприняла эти слова всерьез, расценив как пустую болтовню старого трусливого слабака, и постаралась засунуть их на самую дальнюю полочку сознания, но вот однажды, когда она прогуливалась по какой-то улице в Копенгагене, ожидая связного, ее вдруг пронзила мысль: «А что я здесь делаю? Господи, ведь меня же могут убить!» Тут-то она и вспомнила слова старика-инструктора и попыталась подвести итог своей жизни. Ей уже почти тридцать два, она умна и хороша собой, и в банке у нее скопилась кругленькая сумма.

Хотя все же денег было недостаточно. По крайней мере, для того, чтобы, отойдя от дел, жить, ни в чем себе не отказывая. Она продолжала выполнять конфиденциальные поручения, но про себя знала, что ее карьера завершена. Тут-то к ней и обратились ливийцы, сообщившие об исчезновении Бобби Джека Биллингса и посулившие двести тысяч, если им удастся его заполучить. Она взялась за это дело: оно отвечало всем ее требованиям, поскольку сразу давало необходимую сумму, чтобы начать жить, не думая о завтрашнем дне. Риск был невелик, к тому же если бы она попалась, то оказалась бы в руках правосудия США, где, как известно, не убивают шпионов, пойманных на их территории. Это единственная страна в мире, где к шпионам проявляют подобное милосердие.

Закончив переодевание, она подумала о Римо и ощутила прилив желания. Интересно, а не собирается ли и он уйти на покой? Но тут она с грустью представила себе, какой прием уготовила ему в бостонской квартире Эрла Слаймона и постаралась выкинуть его из головы. Увы, он уже мертв. Иначе и быть не может, ведь он фанатик, патриот, которого может остановить только пуля, если он решил до конца исполнить свой долг.

Она немного приподняла штанину и прикрепила к икре кобуру, в которую положила маленький пистолет двадцать второго калибра. В другой кобуре, на пояснице, покоился тупорылый револьвер. Затем извлекла из сумки черный платок и сунула в карман. Она нарочно надела белоснежное пальто, чтобы никто из окружающих не мог потом сказать, что видел женщину шести футов ростом, одетую во все черное. Полупальто существенно меняло ее облик, а когда она приступит непосредственно к выполнению задания, то просто снимет его и бросит где-нибудь у дороги.

Вряд ли оно ей снова пригодится.

Приземлившись на летном поле в Ньюпорте, Римо сказал, обращаясь к Чиуну:

– Похоже, мы у нее на хвосте. Скорее всего, она дождется рассвета, прежде чем навестить Слаймона.

Чиун покачал головой.

– Любая тропинка становится широкой дорогой для того, кто ступает уверенно, – изрек он.

– Что в переводе означает...

– Она умная, способная женщина, которая, я не сомневаюсь, может хорошо работать и ночью. В конце концов, разве я сам не учил тебя работать в темноте? Я старался, чтобы ты освоил эту науку потому, что ею владеют даже кошки, а ты, как я всегда полагал, не глупее кошки, ибо кошки суть самые тупые твари на всем Божьем свете.

– Хорошо, отправимся туда прямо сейчас. Однако на тебя это что-то не похоже – ведь не в твоих привычках спешить.

– Это как посмотреть, – ответил Чиун. – Если удача будет сопутствовать нам, мы удостоимся вечной благодарности президента. И кто знает, какие блага это может сулить нам в будущем?

– Например, меня включат в состав Олимпийской сборной? – съязвил Римо.

– Ты такой скептик, – заметил Чиун.

Было 4.15 утра.

Глава шестнадцатая

Поместье, называвшееся «Родники», некогда служило местом летнего отдыха для семьи Липпинкоттов, вес которой в мире финансов был примерно таким же, что у семейства Фордов – в автомобильной промышленности. Однако со временем мода на семейный отдых в фамильном поместье прошла, и в конце концов даже Липпинкотты, уступив требованиям экономической реальности, продали ненужное большое поместье, представлявшее собой целый архитектурный ансамбль, который состоял из главного здания и большого количества метких построек, расположенных в Ньюпорте на самом берегу океана.

Новый хозяин решил превратить поместье в курорт. Предвидя нашествие богатых постояльцев, он провел электричество и переделал главное здание в роскошный отель, а мелкие постройки переоборудовал в семейные коттеджи. На лужайке он разбил поле для гольфа, построил причал для прогулочных катеров и небольшую взлетно-посадочную полосу для частных самолетов.

Итак, у него было все, кроме гостей: для обитателей Новой Англии цены в «Родниках» были слишком высоки, а для состоятельных жителей Нью-Йорка курорт был расположен слишком близко от дома, и они предпочитали летать во Флориду.

Владелец держался до последнего. И когда он уже чувствовал, что ему вот-вот придется отказаться от любимой идеи и объявить себя банкротом, началась вторая мировая война. Тогда он продал «Родники» федеральному правительству, которое давно уже подыскивало уединенное место, чтобы разместить там разведшколу, готовящую агентов доя засылки за рубеж.

После воины «Родники» официально получили статус центра отдыха и лечения кадровых офицеров. На самом же деле они стали чем-то вроде больницы для генералов, приходивших в себя после кампании на европейском и тихоокеанском театрах военных действий.

Затем «Родники» пришли в упадок. В какой-то момент там думали сделать загородную резиденцию президента, но еще во время войны Рузвельту полюбился Шангри Ла, а Эйзенхауэр расширил тамошние апартаменты и назвал их Кемп-Дэвидом, так что старинное поместье Липпинкоттов оставалось заброшенным до тех пор, пока комиссия Конгресса по бюджету не обнаружила его на своем балансе и не распорядилась продать с аукциона.

Это было именно то, о чем Эрл Слаймон мечтал всю жизнь, поэтому он не задумываясь уплатил два миллиона четыреста тысяч долларов. Слаймон разбогател на махинациях, продавая во время второй мировой войны на черном рынке фальшивые карточки на мясо и газ.

Слаймон обладал даром предвидения. Он чувствовал, что, как ни хорошо шел бизнес во время войны, темпы его развития не смогут идти ни в какое сравнение с послевоенным периодом. Он видел, как Соединенные Штаты предпринимают шаги, чтобы укрепить отношения с союзниками, создать новые альянсы, усилить свои позиции в мире. Что метает преступному миру сделать то же самое, решил он. И вот в скором времени «Родники» стали местом встречи темных личностей из Франции, Италии, скандинавских и дальневосточных стран. Именно здесь были подписаны соглашения, разделившие мир на сферы влияния преступных группировок, и если отсчет временных поясов начинается с Гринвичского меридиана в Англии, то зоны влияния преступного мира берут свое начало в Ньюпорте штата Род-Айленд.

Империя Слаймона процветала, и по мере того, как она разрасталась, а он старел, его все больше начинало волновать общественное признание. Он коллекционировал должности председателей различных комитетов, подобно тому как другие коллекционируют марки, почетные титулы или женщин. Слаймон – основатель того, попечитель сего, спонсор пятого и десятого. Кафедры философии девяти университетов США существовали за счет его пожертвований, хотя единственной философской теорией, к разработке которой приложил руку Эрл Слаймон, была известная американская концепция «купить подешевле – продать подороже». В его интерпретации идея звучала так: «Заполучить бесплатно и заставить их заложить душу дьяволу, чтобы это купить».

В пятидесятые годы, когда Слаймон заметил, что правительство все чаще сует нос в дела преступного мира, он стал все активнее вмешиваться в ход различных политических кампаний, понимая при этом, что извлечет максимальную пользу для себя, поддерживая обе стороны. А по мере того, как организованная преступность в мире становилась все более прочным институтом и для ее успешного функционирования требовалось все меньше встреч на высшем уровне – поскольку транспорт и связь постоянно совершенствовались – старинное поместье постепенно превратилось в основную резиденцию Слаймона, где он развлекал богатых и сильных мира сего. И порой, предлагая им сыграть в гольф на своей личной площадке, он едва сдерживал смех, наблюдая за тем, как какой-нибудь министр или посол иностранной державы бегают по газону, покрытому удивительно сочной и свежей травой, которая стала столь сочной и свежей благодаря необыкновенному удобрению – трупам тех, кто осмелился выразить несогласие со Слаймоном и просто исчез, навсегда став частью род-айлендского ландшафта.