Юлий Дубов - Большая пайка (Часть пятая) Страница 20

Труднее всего было с защитой от снайперской пули, которая могла вылететь из любого окна. Но и здесь полковник оказался на уровне, Будучи от природы человеком невысоким, он нанял в свою личную охрану восемь широкоплечих верзил. Передвигаясь вместе с ним по улице, верзилы создавали непреодолимую для прицельного огня преграду – спереди, сзади, с флангов и, что самое главное, сверху. Опять же, можно представить себе камикадзе, который, сидя где-нибудь на шестом этаже, начнет отрабатывать полученные деньги и откроет беглый огонь по передвигающейся внизу компактной группе. Однако предвидеть результат нетрудно. Предположим даже, что одного-двоих удастся положить. Но сразу же после этого мишень придвинут в мертвую зону, к стенке, а уцелевшая охрана, обнажив стволы, возьмет стрелка в такие тиски, что через пять минут выход из них будет только на тот свет – по своей воле или по чужой, неважно.

Словом, система самозащиты, выстроенная полковником, с профессиональной точки зрения выглядела безупречно.

До той поры, пока она не была прорвана самым грубым и безжалостным образом.

В одно прекрасное утро полковник подъехал к своему офису на Сретенке, подождал, по обыкновению, пока выскочившая из джипов сопровождения охрана не возьмет его в кольцо, и преспокойно зашагал к входу в банк. В это время, без всяких видимых причин, от крыши здания отделилась установленная там горделивая эмблема Первого Народного банка, представлявшая собой фигуру землепашца с пачкой купюр в поднятой вверх правой руке и весившая никак не меньше полутора тонн.

Только один из охранников, почуявший невнятное движение воздушных масс, успел отскочить в сторону. Его придавила правая рука землепашца, шарахнув по голове бронзовыми купюрами так, что охранник пришел в себя только в институте Склифосовского. Всех остальных, включая охраняемого денно и нощно полковника, везти туда было бессмысленно. Сеятель накрыл компактную группу целиком. Отдельные части тела полковника Корецкого, находившегося в центре падения фигуры, вдавило ударом в асфальт сантиметров на пятнадцать.

Фрэнк даже не мог вспомнить, как он добрался до виллы. Не то нанятая охрана домчала его за десять минут, не то подоспела полиция... Он очнулся только в своей постели, за зашторенными окнами, дрожа всем телом и обильно потея.

Ночью Эл Каноне спал отвратительно – ему снилось расплющенное тело идиота полковника, втравившего его в эту историю, а временами являлись картины памятного ужина в "Метрополе". Встречая взгляд немигающих желтых глаз, Фрэнк вздрагивал, просыпался и начинал неслышно шептать молитву.

Просидев два дня взаперти, он стал постепенно успокаиваться. В конце концов, даже этому рыжему шайтану должно быть совершенно понятно, что он, Фрэнк Эл Капоне, здесь совершенно ни при чем. Это все тот – полковник Корецкий. Да, по всем понятиям, именно Фрэнк отвечал за то, что творится от имени Первого Народного банка. Но ведь помимо понятий, есть еще, так сказать, и правда жизни! И эту правду жизни рыжий черт просто обязан понимать. Или не обязан? Или обязан, но не желает? Нет... Обязан понимать. Наверняка.

Фрэнк стал спать лучше, тем более что принял необходимые меры предосторожности. Он вызвал из далекой России пятерых верных людей, раздал оружие и лично проинструктировал. Городок был маленьким даже по местным масштабам. Чужой человек попадался на глаза немедленно, и его долго провожали взглядами. А в том, что за ним если уж придут, то именно чужие, Фрэнк ничуть не сомневался.

Каждое утро его люди обходили самые интересные места – обе бензоколонки, рынок, единственный в городке большой супермаркет. Перебрасывались несколькими фразами с продавщицами. Нет, все спокойно, никто чужой не появлялся. Все тихо, все идет своим чередом.

А в один прекрасный день случилось то, чего Фрэнк уже перестал ожидать. Он подошел утром к бассейну во дворе, сбросил на плетеное кресло халат и совсем уж было собрался нырнуть в прохладную, отсвечивающую голубизной воду, как старший из вызванных им головорезов схватил хозяина за руку и остановил, указывая пальцем на дальний край бассейна. Там уходила под воду, спускаясь с мраморных плит, какая-то черная извилистая нить.

Нить оказалась электрическим проводом. Она вела за забор виллы и заканчивалась стальным крокодильчиком, мирно валяющимся в пожелтевшей от солнца траве.

Скорее всего, это была проба сил. Некто, вставший за забором, махнул рукой и легко зашвырнул провод в бассейн. А потом что-то помешало ему вытащить провод обратно. Но разыгравшееся воображение Фрэнка тут же нарисовало ему жуткую картину – как он спокойно нежится в бассейне, как всего в нескольких метрах от него чужие руки в резиновых перчатках неспешно подключают крокодильчиков к клеммам автомобильного аккумулятора и как его тело дергается от электрического шока.

С этой минуты обманчивое ощущение покоя и защищенности исчезло напрочь. Местная служба безопасности и люди, вызванные Фрэнком из Москвы, были усилены четырьмя полицейскими. Стражи порядка держали оборону по всему периметру виллы, частные охранники стояли у дверей и окон здания, меняясь каждые шесть часов, а люди Фрэнка неотлучно находились вместе с ним в спальне, за наглухо зашторенными окнами.

Однако неведомая угроза висела в воздухе. Она обволакивала окруженного тройным кольцом человека, пропитывала воздух и проникала в самые поры. За три дня, проведенных под усиленной охраной, Фрэнк потерял в весе не меньше пяти килограммов, покрылся ярко-красными пятнами неизвестного происхождения и впервые узнал, что такое сердечный приступ.

Вызывать врача он отказался категорически – обошелся случайно оказавшимся на вилле ангинином. Но после этого, трепетно прислушиваясь к шумам и шорохам за окном, Фрэнк с тревогой следил и за тем, как глухо и с перебоями стучит его собственное сердце.

Он клял себя за то, что, не подумав как следует и не взвесив все "за" и "против", решил укрыться не где-нибудь, а именно тут, на Ближнем Востоке, нашпигованном всеми видами оружия. Ему мерещился ночной самолет, забрасывающий дом противотанковыми гранатами. От шума проезжающей мимо машины сердце как будто подступало к горлу и пережимало дыхание: Фрэнк ждал выстрела из гранатомета, несущего смерть.

К исходу третьего дня он принял решение. Находиться здесь и дальше, вздрагивая от каждого шороха и ожидая решительного хода неведомого противника, было попросту невозможно. Надо убираться. Лучше всего в Штаты. Там, на Восточном побережье, у Фрэнка Эл Капоне много друзей, и добраться до него будет не в пример труднее.

Вот почему он сидел сейчас в салоне авиалайнера, глотал одну таблетку за другой, вытирал лоб насквозь мокрым красным платком и все еще не верил, что ему удалось вырваться из капкана. Мысленно Фрэнк продолжал беседу с рыжим чертом, пытаясь объяснить ему, что он, Эл Капоне, ни в чем не виноват и совершенно безопасен. Ему больше никогда даже в голову не придет устроить "Инфокару" хоть какую-нибудь пакость. И хотя рыжий черт согласно кивал головой, принимая все аргументы и даже миролюбиво улыбаясь, Фрэнк понимал чудовищную бессмысленность этой дискуссии. Он не был опасен, не был страшен. Он ни для кого не представлял угрозы. Но он все равно был обречен Потому что сделанного под его "крышей" и от его имени не прощают А если кто простит, то проявит слабость, недостойную мужчины и делового человека. Поэтому Фрэнк обречен и вся его жизнь отныне будет состоять из длинной последовательности переездов, смены адресов и документов и вечного, непроходящего страха.

Фрэнка раздражали проходящие мимо его кресла люди, исчезающие в туалете, а потом возникающие снова. Особенно один – толстый, в подтяжках, впивающихся в тряское пивное брюхо. Фрэнк заметил толстяка еще в зале ожидания для пассажиров первого класса, где тот, явно не упускавший возможности выпить на дармовщину, накачивался бесплатным виски. В самолете толстяк явно добавил, и походка его стала тяжелой и одновременно неуверенной. Он посещал туалет каждые двадцать минут, ухмыляясь Фрэнку и сидевшему через проход бородачу идиотской пьяной улыбкой. А когда тот – судя по всему, итальянец – завернулся в плед и уснул, то улыбка стала предназначаться только Фрэнку.

Каждый новый поход в туалет давался толстяку все с большим трудом, он хватался за спинки кресел жирными маслянистыми пальцами, но стойкости ему это не придавало. Возвращаясь из туалета в очередной раз, толстяк споткнулся, и лицо его вплотную приблизилось к лицу Фрэнка.

"Странно, – подумал Фрэнк, увидев глаза этого типа в нескольких сантиметрах от себя. – Он же совсем не похож на пьяного..."

Тут же в глазах у него почернело, и тело пронзила неистовая боль, начавшаяся где-то около бешено заколотившегося сердца.

Леонарди проснулся от того, что кто-то тронул его за плечо.

– Мы просим вас переместиться в салон бизнес-класса, – сказала склонившаяся над ним стюардесса. – Вы меня слышите?