Дж. Фридман - Против ветра Страница 21

Кафе Мэгги — одно из тех мест, где местные жители «непременно» остановятся, но не для того, чтобы поесть, — цены там такие же, как и во всех закусочных, половину продуктов размораживают, доставая из холодильника, а чтобы послушать Мэгги, когда она, разойдясь, принимается выплескивать на слушателей поток житейских, да и философских рассуждений на самые разные темы.

— Разве они тебя не напугали? — спрашиваю я. — Хоть чуть-чуть?

— А с чего мне пугаться? — искренне удивляется она.

— А с того, что они перепугали до смерти большинство обывателей. Этим они, в частности, и промышляют.

— Ты что, шутишь? Черт побери, да эти ребята, что котики, мухи не обидят! К тому же прикатили на шикарных мотоциклах. Настоящий кайф словить можно только на «харлее», остальные ему и в подметки не годятся. У моего третьего мужа был «харлей». Вот он и гонял на нем до тех пор, пока не слетел с обрыва близ Хемес-Пуэбло. Тачка вдребезги, остались одни воспоминания! Он у меня красавец был, чертеняка! Хотя, попав в переплет, малость сдал, — добавляет она. — Весь как-то скрючился, стручок его, и тот поувял. Я на него, беднягу, смотреть не могла, всякий раз до истерики доходило. Видно, поэтому он и сбежал с какой-то бабенкой, у которой не то мать, не то отец из индейцев навахо. Ее-то, видно, устраивало, под каким углом этот стручок свисал. Хотя раньше красавец был, ничего не скажешь.

Она поправляет прическу, глядя на свое отражение в зеркале, висящем в глубине бара. Она и раньше не раз заговаривала зубы какому-нибудь не особо словоохотливому случайному автотуристу, заглянувшему к ней по чистой, в общем, случайности, с женой, без жены — все одно.

Значит, котики, думаю я, мухи не обидят. Горные львы, те тоже из породы кошачьих.

— К тому же вежливые, — добавляет она. — С прекрасными манерами. Надо отдать должное их матерям.

— А свои татуировки они тебе показывали?

— Все самые лучшие! Из тех, что можно показать и женщинам тоже, — чопорно докладывает она. — А я в ответ показала им одну или две своих! — Она снова разражается грубым хохотом. — Знаешь, на них это произвело сильное впечатление. Они еще сказали, что у меня татуировки получше, так прямо и сказали, правда. У них некоторые сделаны кустарно, тюремная работа, одно слово. А у меня все до единой выполнены профессионально, — с гордостью говорит она. — Лайл Таттл делал мне наколки в форме сердца и бабочки, когда был у нас проездом. Я отказалась кормить его, пока он не пообещал сделать татуировку. А тебе случайно не встречалась его статья? Среди татуировщиков этот парень — настоящий Рембрандт, начальник!

— Наверное, я ее пропустил, — говорю я, перелистывая свои записи. Она снова наливает мне чашку, на глазок добавляет туда сливок, чтоб было поровну, и перемешивает ложечкой. Я поднимаю голову. — Они были здесь в субботу утром. Ты в этом уверена?

— Черт побери, конечно, уверена! — возмущается Мэгги. — Я же сама это сказала. Или нет?

— Ну конечно, — поспешно поддакиваю я. Ссориться с ней ни к чему. Хотя бы потому, что из-за этого придется проторчать здесь пару лишних дней, а мне еще надо кое-куда съездить и кое с кем повидаться.

— Думаешь, у меня старческий склероз? Неужели? У меня ум такой ясный, — продолжает она, не дожидаясь ответа, — что профессор из МТИ — это Массачусетский технологический институт, начальник, просил меня приехать в Бостон, штат Массачусетс, на осмотр. Его заинтересовал мой мозг. Говорит, среди пожилых, с кем ему доводилось встречаться, у меня самый острый ум. Да, это было в субботу утром. Ясным, ранним утром.

— А ты не помнишь, когда именно? Когда они приехали?

— Когда я открыла кафе, они уже сидели на ступеньках крыльца. — Мэгги живет в квартирке, выходящей на задний двор. Она тут же мне ее показала. Внутреннее убранство — в типично гавайском стиле, рассчитанном на туристов.

— В котором часу это было?

— В половине восьмого. Тютелька в тютельку. Не на пять минут раньше, — со значением говорит она. — И не на пять минут позже. Ровно в половине восьмого, и точка!

Я делаю пометку в записной книжке. То же самое сказали мне и рокеры: выехав до рассвета из Санта-Фе, они направились на юг, остановившись, чтобы заправиться и купить пару картонок по шести бутылок пива в каждой в небольшом ночном ларьке, и прикатили в Мадрид около семи. Там прохлаждались на крыльце у входа в бар Мэгги, пока он не открылся. Дежуривший на бензоколонке парнишка, у которого вся шея покрылась чирьями, отчетливо их запомнил. Может, Мэгги они и кажутся котиками, но на него они таки нагнали страху, словно призраки возникнув из мрака на мотоциклах, двигавшихся на малой скорости: типично американский кошмар. Заправляя мотоциклы, они выпили все шесть бутылок, опустошив одну из картонок, еще пятнадцать-двадцать секунд ушло на то, чтобы наполнить канистру. Когда они приехали, было без чего-то шесть, мальчишка точно запомнил время — пока они занимались своим делом, он включил телевизор, чтобы посмотреть последние известия, и около минуты на экране шла цветная заставка, а в шесть начался выпуск новостей.

Я показал ему подписанную Гусем квитанцию с отметкой об оплате при помощи кредитной карточки и проставленным временем. Паренек уверенно подтвердил, что это она и есть. Показал ему также вчерашние фотографии, которые снимал «полароидом». Они, и сомневаться нечего. Просто так эту четверку не забудешь, не тут-то было.

— Что они взяли на завтрак? — спрашиваю у Мэгги. Мне, в общем, все равно, просто хочется задать работенку ее мозгам, которые, как она считает, у нее есть. Я залпом допиваю кофе, под слоем сладких сливок он остыл, стал терпким на вкус. Спине становится холодно — кондиционер гонит воздух прямо на мокрую от пота рубашку.

— Яичница с хорошо прожаренным беконом, мамалыга, тосты из пшеничного хлеба. Ветчина с жареным картофелем, песочное печенье. Бекон с хорошо прожаренным картофелем, тосты из белого хлеба. Гренки, поджаренные в молоке с яйцом, бекон. Четыре стакана молока, три чашки кофе. Малыш кофе пить не стал. Да, и еще четыре больших стакана апельсинового сока, — договаривает она, приберегая козырную карту под конец.

Я кладу доллар на стойку, взмахом руки даю понять, что сдачи не надо, и закрываю записную книжку.

— Уходить собрался, начальник?

— Надо еще кое с кем повидаться, кое-где побывать.

— У меня тебе больше нечего делать. В следующий раз приезжай вместе со своей девочкой. Ей понравились кастаньеты, которые я ей подарила?

— Она в них души не чает. Чуть ли не спать с ними ложится. — Около года назад мы с Клаудией наведывались сюда и по настоянию Мэгги облазили ее заведение сверху донизу. На глаза Клаудии попалась пара старинных испанских кастаньет, лежавших на конторке Мэгги, — подарок давнего ее поклонника, и Мэгги тут же презентовала их ей. Вряд ли Мэгги стоит знать, что уже к середине дня Клаудия потеряла к подарку интерес и вскоре куда-то его сунула. Больше кастаньет в доме не видели.

— Ну, передавай ей привет от меня! — говорит Мэгги, сияя улыбкой. — Скажи, у меня для нее приготовлен новый подарок, именной.

— Хорошо. Спасибо.

Я направляюсь к двери и, открывая ее, чувствую, как на меня пахнуло раскаленным воздухом.

— А что, эти ребята натворили что-то серьезное, а, начальник? — кричит она мне вслед.

— Да, очень.

— Это они кокнули того мужика в горах, про которого рассказывали по телевизору? — ворчливо спрашивает она.

— Полиция считает, это их рук дело.

— Они его не убивали, — безапелляционным тоном заявляет она. — Ты взялся быть их адвокатом?

Я киваю. Она кивает в ответ, приободрившись.

— А по-твоему, это они его убили? — Голос ей изменяет, становясь каким-то надтреснутым, и в эту секунду она превращается в самую обыкновенную старуху.

— Нет. Они не убивали.

Она первой услышала, как я произнес эти слова. И она первой задала мне этот вопрос.

24

Сидя в кабинке у дальней стены темного бара, я пью «будвайзер» из бутылки с длинным горлышком, которую только что достали из ледника. Пиво всегда вкуснее, когда пьешь его из бутылок с длинным горлышком, и холоднее, если подержать их под глыбами льда, погрузив в темно-зеленую воду.

Напротив меня за столом сидит рокер из Альбукерке. Его зовут Джин. В Альбукерке он президент филиала «скорпионов» — той же общенациональной организации, в которой состоят и мои подзащитные. Ростом он шести футов шести дюймов, вылитый Арнольд Шварценеггер, только одетый под рокера, который не в ладах с законом. С Одиноким Волком они закадычные друзья еще с тех пор, как подростками познакомились в одной из школ для трудновоспитуемых в Питтсбурге, в штате Пенсильвания.

— Вот Одинокий Волк, — задумчиво говорю я. — Как он мог распустить нюни? Странно, парень, с которым шутки плохи, ни с того ни с сего ударился в романтику.