Л. Хартли - Смертельный номер: Рассказы Страница 21

— Да, кое-что я вам скажу.

На лице мистера Янтара промелькнула растерянность, но тон его был неестественно бодрым:

— Но ведь у меня ничего серьезного, правда?

А обратись я к своему доктору, мистеру Вормвуду, он бы обязательно настоял на более основательном осмотре, и сразу бы обнаружилось (последнее слово он произнес почти шепотом), что у меня грудная жаба, а заодно, может быть, перикардит и гипертрофия.

Доктор Сигизмунд поднялся.

— Уверяю вас, мистер Янтар, при осмотре вовсе не обязательно в организме выявляются такие болезни. А чтобы все эти три одолели разом — это, мягко говоря, явление исключительное. — Он очень ласково добавил: — Вы уж чересчур мнительны. Вы…

— Ипохондрик, — с готовностью вставил мистер Янтар.

— Нет, этого, пожалуй, я бы не сказал, — возразил доктор. — Но вы так хорошо знаете медицинскую терминологию, так к месту ее применяете, что напрашивается вывод: вас беспокоит ваше здоровье. Собственно, вы и сами это сказали.

— Я читаю иногда про болезни — просто из интереса! — признался мистер Янтар. — Но когда замечаешь у себя столько симптомов, то начинает казаться, что одна-две болячки у тебя точно есть!

Доктор Сигизмунд оперся спиной о каминную полку.

— Так я и думал. Ну, а если я дам слово чести, что вы вовсе не великомученик, а вполне нормальный человек, вас это успокоит?

— Успокоит, — признал мистер Янтар.

— Но чтобы дать такое слово, я все-таки должен тщательно вас осмотреть, — твердо произнес доктор Сигизмунд.

— Нет! — вскрикнул мистер Янтар и, весь задрожав, поднялся. — Почему я должен подвергаться такому унижению? Я не позволю себя осматривать! Раздеваться в этой ледяной комнате, ведь я так восприимчив к простуде! — даже в минуту гнева он не обошелся без медицинской терминологии. Он чуть покачнулся и продолжал уже более мирным тоном: — Неужели вы и вправду хотите меня осматривать, доктор Сигизмунд? Как пациент я не представляю никакого интереса, мне так и сказали, когда я проходил комиссию для работы в армии, для сидячей работы. Они еще сказали: ну и экземпляр! На такого второй раз и смотреть-то не захочешь! — Давно забытые, умершие воспоминания нахлынули на него. — И что бы вы ни говорили, все сведется к тому, что я очень болен, может быть, умираю медленной смертью. А умереть внезапно, между прочим, гораздо хуже. — Он притих и оперся о ручку кресла. — Я прошу только об одном — пропишите мне тонизирующее средство! Трудно вам что ли? Хорошее сильное тонизирующее средство. Я бы с удовольствием его принимал, пусть даже поначалу меня от него будет воротить! Так нет же, все врачи одинаковы: вам нужно изучить пациента вдоль и поперек, даже если он, можно сказать, практически здоров! Как же, свой гонорар нужно отработать! А насчет гонорара не беспокойтесь, доктор Сигизмунд. Не скажу, что я человек богатый, но заплачу как полагается.

Отойдя от кресла, он принялся судорожно шарить по карманам, набитым всякой всячиной, то и дело роняя что-нибудь на пол. Но тут силы вдруг оставили его, а опереться было не на что — мистер Янтар начал падать. Доктор Сигизмунд подхватил его, уложил на диван. Мистер Янтар не шевелился. Доктор Сигизмунд отстегнул ему воротник, прикрепленный новехонькой булавкой, и коль скоро представилась возможность, провел осмотр, от которого мистер Янтар, будучи в сознании, так рьяно отбивался.

Когда пелена, застилавшая глаза мистера Янтара, рассеялась, доктор Сигизмунд уже что-то писал за своим столом. Пациент попросил еще одну подушку, и доктор Сигизмунд подложил ее ему под голову.

— Так гораздо лучше, — сказал тот. — Кажется, меня снова прихватило.

Доктор Сигизмунд продолжал молча писать, и мистер Янтар, с трудом поднявшись с дивана, проковылял через весь кабинет к столу.

— Вы что-то мне выписываете? — спросил он слабым голосом.

Доктор Сигизмунд кивнул.

— Тонизирующее? — робко поинтересовался мистер Янтар.

— Известный тонизирующий эффект оно дает, — неопределенно ответил доктор Сигизмунд.

— Я тут немного погорячился, извините — вы, наверное, подумали, что я плохо воспитан, — пробормотал мистер Янтар в полном унынии.

Доктор Сигизмунд покрутил головой, облизывая конверт.

— Ничуть, мистер Янтар. Ваше нежелание подвергнуться осмотру вполне понятно.

— Вы хотите сказать, что я сильно болен? — спросил мистер Янтар. Ему явно полегчало, исчезла скованность.

— Я написал о вас доктору Вормвуду, — ответил доктор. — Его адрес, если не ошибаюсь, 19А, Сэнт Мэри Билдингз, Стадерт-стрит, Уэст.

— Уэст 14, — поправил мистер Янтар.

— Уэст 14. Боюсь, у вас не очень хорошо с сердцем, и вы должны быть осторожны. Очень осторожны. Как только придете домой, сразу ложитесь в постель… И потом… не волнуйтесь, мистер Янтар, вы можете прислать чек.

— Чек? — с сомнением переспросил мистер Янтар.

— Ну, тогда одна гинея. Спасибо.

Дверь за мистером Янтаром закрылась, и доктор нажал кнопку звонка. Вошла сестра.

— Сестра, у меня к вам просьба. Проводите, пожалуйста, мистера Янтара домой.

— Хорошо, доктор Сигизмунд. Родственникам сообщить?

— Об этом спросите у него самого, — ответил доктор Сигизмунд Кин. — Впрочем, я забыл — все его родственники на том свете.

ПЕВЦЫ

Перевод М. Загота

Для семьи Марринеров канун Рождества всегда был днем очень напряженным и трудным — для всех ее членов, исключая самого мистера Марринера. В праздники глава семейства обычно отделывался легким испугом, легким в смысле лично им затраченных усилий. Но не в финансовом смысле. Мистер Марринер знал, что его финансовые ресурсы понесут серьезный урон. А позднее, вечером, когда он достанет чековую книжку, чтобы одарить традиционными подарками своих чад и домочадцев, родственников и прислугу, урон окажется еще более ощутимым. Но теперь это ему по карману, более по карману в это Рождество, чем в любое другое за всю историю его постоянно растущего капитала. И не нужно ни о чем думать, не нужно ничего выбирать; достаточно свериться со списком и кое-кого вписать, а кое-кого вычеркнуть. На сей раз будет вычеркнута серьезная статья расхода, хотя ее и нет в списке или на корешке чековой книжки. Пожалуй, высвободившуюся сумму можно добавить детям. Тогда в глазах Джереми и Анны он будет еще щедрее, а если жена отпустит какое-нибудь замечание (чего она, будучи женщиной тактичной, не сделает), он засмеется и назовет это «перераспределением капитала» — «капитальным перераспределением капитала, дорогая моя!».

Но все это после ужина.

Итак, из собравшейся за столом четверки только он не провел день в трудах и заботах. Его жена и Анна трудились не покладая рук, украшая дом и готовясь к вечеринке по случаю Дня подарков. Правда, на поиски самих подарков им тратить время не пришлось, в этом не было нужды. Анна на два года старше Джереми, умение делать подарки унаследовала от матери и приготовила их еще месяц назад; шестым чувством она угадывала, кому и что нужно. А Джереми все оставлял на последнюю минуту. Его метод являл противоположность методу Анны и был куда менее успешным; сначала он думал о подарке, а уж потом — куда его пристроить. Кому подойдет эта маленькая коробочка? А эта коробочка, чуть побольше, она кому? Кто станет счастливым обладателем третьей коробочки? Когда приходило время дарить подарки, мысли Джереми следовали по проторенной дорожке. В этом году он решил всех осчастливить коробочками. Они стоили дорого, походили одна на другую, и в глубине души он их стыдился. Менять что-либо было уже поздно, но когда он думал о трех или четырех друзьях, которые останутся неокоробоченными, его терзали угрызения совести.

Так он молча корил себя, как вдруг услышал за окном пение.

— Э, да там христославы! — прогудел он ломающимся баском.

Все сразу смолкли, заулыбались.

— Хорошо поют, правда?

— В этом году их еще не было, — заметила миссис Марринер.

— Как же, дорогая, были — они явились несколько дней назад, но я их отправил, сказал, что христославы приходят под Рождество, но никак не раньше.

— Сколько их там?

— Кажется, двое, — ответил Джереми.

— Мужчина и женщина?

Джереми встал и отдернул занавеску. К подоконнику, выходившему в сад, пробиваемая лишь светом далекого уличного фонаря, прижималась тьма.

— Плохо видно, — сказал он, отходя от окна. — Но кажется, там мужчина и мальчик.

— Мужчина и мальчик? — переспросил мистер Марринер. — Это не совсем обычно.

— Может, они хористы, папа. А поют замечательно.

В эту минуту в парадную дверь зазвонили. Дом был достаточно старый, и, чтобы сохранить его облик, медную рукоятку звонка менять не стали. Когда кто-то за нее тянул, весь дом заметно вздрагивал, издавая странный пронзительный звук, будто теребили его сердечные струны, звонок же сперва тоненько позвякивал, а потом начинал безостановочно дребезжать. Марринеры к этому давно привыкли и улыбались, когда гости подскакивали на месте; но сегодня подскочили они сами. Они вслушивались: вот сейчас зазвучат шаги по каменным плитам вестибюля. Но никаких звуков не было.