Анатолий Королев - Инстинкт № пять Страница 21

И тут же к моей беде слетаются мухи рока.

Именно здесь впервые появилось отчетливое течение. До этой минуты в воде не было никаких мускулов. Сначала течение было слабым, но с каждой минутой оно набирало силу, и, хотя погода на море была по-прежнему нежна и тиха, я почувствовала, что русло подводной реки относит меня в море, на роковой размах Балтики.

И я поплыла прямиком к острову. Поплыла быстро, изо всех сил, пока не убедилась, что хватка течения ослабла и вода снова заснула. Но этот крольный рывок меня совершенно выбил из ритма! За считанные минуты я потеряла напор, и тогда ушла с головой вглубь. Уйя! Дно! Нахлебавшись, встаю спиной к берегу, лицом к набегам прибоя — в ластах нельзя идти прямо, только пятками вперед. Глубина воды чуть ниже пояса. Все вокруг взмылено ответом земли натиску моря. Каждая волна сверкает лужами сливок. Когда волна дошла до колен, я снимаю ласты, чтобы сделать свободный шаг. На циферблате — два часа ночи.

Внезапно я испытываю легкое беспокойство. Мне кажется, что чужие глаза следят за моим рождением из пены. Оглядываюсь и замираю с ластами в руке — на берегу, в свете луны, на галечном языке, прямо напротив, стоит белый остроухий конь и смотрит мне в лицо мрачным взглядом налитых кровью глаз.

Откуда ты взялся, белокипенный красавец?

Я совершенно не боюсь лошадей, я умею с ними дружить, но вид жеребца с молочной гривой внушал страх. «Эй, уходи!» — я машу ластами. Конь зло всхрапнул, куснул сахарными зубами ночной воздух. Он не шутил. Я умею читать подобные позы вызова на поединок.

Нащупав в воде гальку покрупней, запускаю снарядом в лошадь. Я хотела только пугнуть конягу — бросала не целясь, и — черт! Угодила прямехонько в лоб, точно в черную метку на снежной морде с красными глазами злобы. Жеребец захрапел, мотнул мордой от боли и мощно пошел на врага, заходя с галечника в волны и лязгая копытом по камню.

Так конь бросается на соперника из-за кобылы, чтобы загрызть, затоптать насмерть.

Я опрометью кинулась назад в глубину и сразу наглоталась мыльного снега, споткнулась, упала в воду, вскочила, отплевываясь и чуть ли не плача: достал, раздолбай!

Я плачу от злости. Я никак не могу надеть ласты. Стою под напором прибоя на скользком булыжнике, пытаясь удержать равновесие на одной ноге.

Из вороного пятна на лбу жеребца сквозь шерсть вязко сползает к ноздрям кровеносный червяк, таким метким оказался мой слепой бросок гальки. Ну в чем я провинилась перед небом? — вою я про себя. На моей совести всего одна смерть — нечаянная гибель пестрой кукушки, волчина — не в счет, я защищалась, а он нападал. Кроме того, я только ранила зверя, он сам утонул… Почему же мир преследует Красную Шапочку с таким ожесточением погони?

Наконец ласты надеты, и я вновь уплываю на глубину.

Лунный торс жеребца остается позади недвижным изваянием гневного мрамора, по грудь в воде.

Стычка сделала свое дело — из последних сил я плыву вдоль темного островка еще полчаса. Спина взмокла от пота. Соль ест глаза под очками. Вот берег начинает загибаться влево. Душе вновь открывается зябкая панорама Балтики — парение звезд над бесконечной игрой лунных жил в морской жиже. На загривке острова замечаю чашу радара. Уверена — впереди причал. Плыть дальше опасно. Сворачиваю к берегу. Пристегиваю ласты к поясу. Земля! Я ложусь всей спиною на гальку. Закрываю глаза. Пусть меня обнаружат, пусть. Я настолько измотана, что уже сдаюсь. Сердце стучит в груди островком дискотеки, пятнышком барабанного красного света. Три часа ночи. Позади остались полтора суток от точки старта. Примерно четырнадцать часов в воде. А цель все еще впереди… так в забытьи проходит десяток тревожных минут. Подъем, дура! Выпиваю очередной колпачок пресной воды. Жую шматок шоколадки. Какое счастье пить воду! Стоять на двух ногах на земле. Дышать полной грудью. Прилив счастья настолько силен, что вместе с ним возвращаются силы. Мое молодое тело вновь готово к борьбе. Поднявшись от кромки прибоя на каменистый холм, я изучаю местность. Все объято подлунным сном. Финны по ночам предпочитают видеть хорошие сны. Островок как на ладони. Слева виден не только радар, но еще и бетонированная площадка для вертолетов. Бетонный квадрат обведен белыми сигнальными огоньками. Судя по идеальной чистоте, — это Финляндия. На аэродроме чернеет только одна злая оса с винтом на макушке. Рядом салатное здание казармы. В окнах темно. Все погружено в сон, как в чертоге спящей красавицы. Только одно лишь кружение радарного блюдца выдает присутствие человека. На загривке острова — стайка низкорослых сосен, а дальше глаз сладко огибает пологий спуск к противоположному берегу. Полчаса ходу — и берег! Там виден причал с тихим катером, а дальше вновь просторы Большой Балтики. Море до самых звезд! И поставил Бог на тверди небесной, чтобы светить на землю. И стало так. И управлять днем и ночью, и отделять свет от тьмы.

Я шарю глазами по горизонту.

Какая тоска! Ничего похожего на материк, сплошная водная гладь… Черт знает, как далеко я уплыла в сторону.

И вдруг мне мерещится топот! Не раздумывая над чувством страха, что есть силы пускаюсь бежать к рощице сосен. Бежать в комбинезоне очень непросто. Вот он, гад! Белое чудовище с распущенной гривой вылетает из мрака. Жеребец скачет наперерез. Я мчусь изо всех сил. В ужасе мчусь. Спотыкаюсь о камень. Падаю. Мамочка! Вскакиваю. Снова бегу. Стрелять? Но в такой тишине я разбужу весь мир своим выстрелом!

Первой добегаю до дерева и с цирковой ловкостью взбираюсь по стволу до первой развилки. Сосна для меня пустяк, ведь я акробатка. Я взбиралась по гладкому першу на десять метров.

Храпя, лязгая алебастровой пастью, где каждый зуб размером с грецкий орех, жеребец подлетает к моему убежищу и начинает кружить вокруг ствола. Низкорослая морская сосенка вовсе не высока, а развилка дерева, где я вцепилась руками в кору, кажется совсем близкой к земле. Жеребец явно примеривается достать меня зубами. Тянет мощную шею. Кровь из ранки на лбу продолжает бежать от напора лошадиного сердца наружу. Только теперь это уже не мокрый красный червяк, а дождевая алая жила кровищи, которая стекает по морде до самых ноздрей.

Поняв, что просто зубами меня не содрать, конь вдруг встал на дыбы, лязгая челюстью. Тщетно! Даже в этом случае между зубами и жертвой оставалось больше чем метр пустоты.

В припадке отчаяния я по-детски отламываю от сосны сухую прямую мертвую ветку и бросаю ее вниз, целясь в пенную глотку самца: подавись, скотина!

Но что я вижу? Мамочка! Ветка острием свежего слома вонзается прямо в правый глаз жеребца. Прямиком в огромное глазное яблоко. Чмокнув, моя стрела глубоко уходит в зрячий белок, погружаясь в глазное желе. Веки захлопываются вокруг ветки. Кожица, бешено морщась, обхватывает древко. Напрасно! Огромные лошадиные ресницы, сминая друг друга, пытаются выпихнуть ветку. Тщетно! Между стиснутых век брызгает кровь. Ее рост достигает длины ветки!

Взревев от боли, конь валится на бок и начинает кататься по земле, лягая копытами воздух. Тут стрела задевает почву и с хрустом ломается пополам.

Вскочив, конь ужаленно мчится в ночную даль, как будто, убежав от меня, можно убежать от боли. Красный обломок в глазу торчит как антенна мобильника, она посылает в мир голос страдания. Зачем ты преследовал сиротку, несчастный?!

И вновь тишина. Только луна. Только свет неяркой свечи в руках Золушки. Лишь звезды. Ничего, кроме ночи. Нажим лунной дорожки на море. Блеск ножа феи в начале волшебства.

Что дальше? Я спустилась от сосны к противоположному берегу и снова бросилась вплавь, забирая резко вправо к невидимому берегу. Один раз в небе пролетел полуночный самолет. Он убедил, что плыву я в правильном направлении. Я перевернулась на спину, провожая полет горьким взглядом. Это был большой первоклассный «Боинг». Он явно летел в сторону Хельсинки. Я следила за кружочками бортовых огней до тех пор, пока они не пропали из виду. Там уютные кресла. Там пассажиры читают журналы. Там стюардессы катят по коврам дивные столики с баночками колы и швепса. Там есть Бог, защитник обиженных и оскорбленных. И создал он два светила великих: светило большое, для управления днем, и светило меньшее, для управления ночью… Почему же мне ничего не светит? Почему я обречена бороться за каждую секунду своей жизни? Почему я не там, наверху, а внизу? Почему плыву в преисподней, в середине самого черного отчаяния? Серебряной рыбкой в густой чернильной туши? Одна против всех!

Когда стало светать, я наконец заметила берег.

Это были самые ужасные минуты. Берег выступил вдали угрюмым сгустком тумана. До него было не меньше полутора, а то и двух километров! Я была совершенно измотана. Каждый гребок давался с трудом. Пот проникал сквозь водные очки и заливал солью глаза. Ел веки. Рот пересох. Вода в патрончиках кончилась. Ласты тянули ко дну.