Джим Томпсон - Убийца во мне Страница 21

— Послушай, дорогой, мне-то все равно! Забавно: сначала он посчитал, что ты сделал очень много, и даже позвонил тебе из Форт-Уорта! А теперь, вернувшись в город почти неделю назад, он оказался слишком занят, чтобы навестить тебя. Лу, я же не за себя переживаю. Мне-то все равно. А вот…

— Тогда нас двое — тех, кому все равно.

— Ты слишком беспечен — вот в чем твоя проблема. Ты позволяешь окружающим помыкать тобою. Ты всегда…

— Я знаю, — сказал я. — Я все это знаю, Эми. Уже вызубрил наизусть. Проблема в том, что я не хочу слушать тебя — а я, кажется, только этим и занимаюсь. Я слушаю тебя с тех пор, как ты научилась говорить. Я согласен потерпеть еще немного, если это доставит тебе удовольствие. Но я сомневаюсь, что твои нотации изменят меня.

Она выпрямилась и замерла. Потом снова привалилась ко мне, однако я чувствовал, что она напряжена. Она молчала достаточно долго — можно было бы сосчитать до десяти.

— И все-таки я…

— Да? — осведомился я.

— О, не волнуйся, — сказала она. — Сиди спокойно. И ничего не говори. — И она рассмеялась.

Тот вечер действительно был замечательным.

А с Конвеем и в самом деле вышло забавно.

15

Сколько мне еще ждать? Вот в чем вопрос. И сколько еще можно ждать? Как долго я буду в безопасности?

Эми не давила на меня. Она была очаровательно робкой и игривой и искренне пыталась держать свой острый язычок в узде, что ей не всегда удавалось. Я считал, что мог бы еще потянуть с женитьбой, но Эми… гм, Эми стала другой. Придраться было не к чему, но меня не отпускало ощущение, что меня обкладывают со всех сторон. И я не мог убедить себя в том, что ошибаюсь.

С каждым днем это ощущение усиливалось.

Конвей не навестил меня и не позвонил. Возможно, это ничего не значило. Во всяком случае, я не понимал, что бы это могло значить. Он занят. Ему всегда было наплевать на всех, кроме себя и Элмера. Он принадлежит к тем, кто отшвыривает тебя, как только ты сделал какую-то любезность, и снова подбирает, когда ему снова от тебя что-то нужно.

Он опять уехал в Форт-Уорт и пока не возвращался. Но в этом тоже не было ничего особенного.

У «Конвей констракшенз» имелся огромный офис в Форт-Уорте. И он часто и подолгу бывал там.

Боб Мейплз? Я не замечал в нем никаких существенных изменений. За многие годы я хорошо изучил его и сейчас не видел ничего такого, из-за чего стоило бы беспокоиться. Он выглядел постаревшим и больным — но ведь он действительно был стар и недавно болел. Разговаривал он со мной мало, а когда разговаривал, то был исключительно вежлив и дружелюбен. Казалось, он просто одержим вежливостью и дружелюбием. Кроме того, он никогда не отличался словоохотливостью. Бывали периоды, когда слова из него клещами не вытянешь.

Говард Хендрикс? Гм… А вот Говарда что-то грызло, это уж точно.

Я столкнулся с Говардом в первый же день после болезни, когда вышел на работу. Он поднимался по ступенькам здания суда, а я спускался вниз, собираясь пообедать. Он скользнул по мне взглядом, кивнул и буркнул: «Как дела, Лу?» Я остановился и ответил, что чувствую себя значительно лучше, хотя есть небольшая слабость.

— Вы же знаете, Говард, — добавил я. — Страшна не сама простуда, а осложнения.

— Я слышал что-то такое, — сказал он.

— То же самое я говорю про машины: страшнее не их цена, а расходы на содержание и ремонт. Но я думаю…

— Мне надо бежать, — пробормотал он. — До встречи.

Однако я не собирался так просто отпускать его. Я чувствовал себя вне подозрении и мог позволить себе немного поиздеваться над ним.

— Как я говорю, — сказал я, — я думаю, что не мне рассуждать о болезни, правда, Говард? Куда мне до вас с вашим осколком! Говард, у меня появилась отличная идея насчет него — насчет того, что с ним можно сделать. Вам нужно сделать рентген и поместить снимок на оборотной стороне своих избирательных листовок. А на лицевой стороне — флаг с вашим именем, выписанным термометрами. А в качестве восклицательного знака — перевернутую… эту — ну как ее зовут врачи? — ах да, больничную утку! Где, вы говорите, засел этот осколок? Никак не могу уследить за ним, как ни стараюсь. То он в…

— Моя задница, — вот теперь Говард смотрел мне в лицо, — это моя задница.

Я держал его за лацкан, чтобы не сбежал. Не отрывая от меня взгляда, он взял меня за запястье и оторвал мою руку от пиджака. Потом повернулся и пошел вверх по лестнице. Его плечи немного поникли, однако он ступал твердо и уверенно.

После того случая мы с ним не обмолвились ни единым словом. При виде меня он всегда сворачивал в сторону. Я делал ему такое же одолжение.

С Говардом явно что-то не так, однако что еще я мог ожидать? И есть ли о чем тревожиться? Я задал ему жару, и он, очевидно, решил, что и в прошлом я не раз задевал его. Только это было не единственной причиной его холодности и сдержанности. Осенью должны состояться выборы, и он, как обычно, будет баллотироваться. Дело Конвея, если он раскроет его, окажет ему огромную поддержку. Ему захочется кричать о своем успехе на каждом углу. Только он постесняется, так как в этом есть и моя заслуга. Поэтому ему придется оттеснить меня на задний план. Вот он и решил начать заранее.

Итак, все нормально. И с Говардом, и с шерифом Бобом, и с Честером Конвеем. Нет ничего, что бы… однако ощущение усиливалось. С каждым днем.

Я старался держаться подальше от грека. Я даже не показывался на той улице, где находился его ресторанчик. Но однажды я оказался там. Такое впечатление, будто некая неведомая сила направила туда колеса мой машины, и я обнаружил, что стою перед рестораном.

Окна были замазаны побелкой. Двери закрыты. Но мне казалось, что я слышу голоса внутри, какой-то стук и звон.

Я вылез из машины и, постояв возле нее пару минут, пошел по тротуару к ресторану.

На одной из дверей побелка стерлась, и я заглянул внутрь. Вернее, только начал заглядывать, потому что дверь неожиданно открылась и на пороге появился грек.

— Простите, офицер Форд, — сказал он. — Я не могу обслужить вас. Мы закрыты.

Я запинаясь пробормотал, что мне ничего не нужно.

— Я просто решил заехать, чтобы…

— Да?

— Я давно хотел заехать к вам, — сказал я. — Я хотел заехать еще в тот день, когда все случилось. Я все время думал об этом. Но не смог заставить себя. Я боялся смотреть вам в лицо. Я знал, что вы чувствуете, как вы должны чувствовать, и мне просто нечего было сказать. Нечего. И сделать я ничего не мог. Потому что если бы мог, то… э-э… ничего бы не случилось.

Это было правдой. Господи, до чего же замечательная штука — правда! Сначала в его взгляде было то, о чем мне бы не хотелось говорить, потом на его лице появилось озадаченное выражение. А потом он вдруг закусил губу и уставился на дорожку у себя под ногами.

Грек был смуглым мужчиной средних лет с шапкой черных волос. Одет он был в рубашку с черными сатиновыми нарукавниками. Минуту он смотрел вниз, потом поднял голову.

— Я рад, что вы пришли, Лу, — тихо проговорил он. — Это вполне уместно. Иногда мне казалось, что он воспринимает вас как своего лучшего друга.

— Я стремился быть ему другом, — сказал я. — Вряд ли я хотел чего-то сильнее. Но где-то я ошибся, я не смог помочь ему тогда, когда он больше всего нуждался. Я хочу, чтобы вы знали одно, Макс. Я сделал…

Он положил руку мне на локоть.

— Нет надобности говорить мне это, Лу. Не знаю, почему… что… но…

— Он чувствовал себя потерянным, — сказал я. — Как будто он один-одинешенек во всем мире.

Как будто он шагает не в ногу и никак не может поймать ритм.

— Да, — согласился он. — Но… да. Проблемы возникали постоянно, и он всегда считал себя виноватым.

Я кивнул, и он кивнул. Он покачал головой, и я тоже. Так мы и стояли, качая головами и кивая, и оба молчали. Мне хотелось уйти. Однако я не знал, как это сделать. Наконец я сказал, что сожалею о том, что он закрыл ресторан.

— Может, я в состоянии как-то помочь…

— А я его не закрывал, — возразил он. — С чего это?

— Ну, я просто подумал…

— Я его перестраиваю. Ставлю кожаные кабинки, делаю инкрустированный пол, оборудую кондиционер. Джонни понравились бы перемены. Он не раз предлагал это сделать, а я заявлял, что он не дорос до того, чтобы давать мне советы. И вот сейчас мы решили все перестроить. Так, как он хотел. Это все… все, что я могу сделать.

Я снова покачал головой. Покачал и кивнул.

— Лу, я хотел бы задать вам один вопрос. Я хочу, чтобы вы ответили на него, и ответили только правду.

— Правду? — Я заколебался. — А с какой стати мне лгать вам. Макс?

— Потому что вам может показаться, что нельзя сказать правду. Что это будет предательством по отношению к вашей должности и сотрудникам. Кто еще заходил в камеру к Джонни после того, как вы ушли?

— Говард заходил… окружной прокурор.